"Перед лицом России и всего мiра, мы, ☦русские люди, рады и благодарны Богу, что имеем Достоевского".
8 июня 1880 года был открыт памятник Пушкину на Тверском бульваре. Достоевскому тогда удалось сказать нечто необыкновенное и сокровенное о поэте. Достоевский говорил о русской душе, которую уловил Пушкин, об идее всечеловеческого единения. В эту минуту он был пророком среди писателей. Публика ревела и плакала от восторга. "ВЫ НАШ СВЯТОЙ, ВЫ НАШ ПРОРОК!" — кричали все. 
Достоевский не стал создателем собственной законченной философской системы с точки зрения формального подхода западного (немецкого) представления о философии. Для этого писатель не обладал узкоспециальным образованием, поскольку главным жизненным поприщем избрал литературу. Тем не менее, художественные произведения и публицистика писателя содержат основополагающие философские идеи, ставшие фундаментом русской классической философии, оформившейся во 2-й половине XIX века. Русский философ Μ. Α. Маслин писал: «Мировоззрение Достоевского — это философствование экзистенциального типа, философия человеческого существования».
Произведения Ф. М. Достоевского содержат квинтэссенцию русского национального самосознания. Философскими идеями пронизаны «Записки из подполья» и романы «великого пятикнижия», где писатель изложил свою религиозную философию.Достоевский ввёл понятие «Русская идея», ставшее одной из основ отечественного философствования.
В «Легенде о Великом инквизиторе», которую В. В. Розанов назвал философской поэмой, Достоевский выразил идею сочетания свободы воли с абсолютным моральным законом. Главной философской проблемой для Достоевского была проблема человека, над разрешением которой он бился всю свою жизнь.Свобода была одной из важнейших категорий размышлений Достоевского. Для него было очевидным, что состояние «всё дозволено» не является подлинной свободой, а лишь наоборот, ведёт человека к неправильной жизни и лишает возможности спасения.
Речь Достоевского о Пушкине стала философским завещанием русского писателя и укрепила авторитет писателя как властителя дум русского общества. Пушкинская речь Достоевского 8 июня 1880 года представила «один из первых (если не первый) в русской культуре образцов публичного философствования.
https://ru.wikipedia.org
***
Достоевский, Иванушка-дурачок, русский народ и homo soveticus.
Русские Иванушки-дурачки для себя и своих детей строили, а не для мифических будущих поколений. Но пришли доны Руматы и налепили неизвестно что. Прогрессорство в истинном виде без совести и традиции.
Вот и ясно, где цивилизация, а где варварство! Где развитие и где умственный упадок! Где любовь к человеку и где сугубое безразличие к оному!
Как там у В. В. Маяковского? «Голос единицы тоньше писка»?! Вот и пищит она бедная под катком строителей коллективного рая! И кто ее поймет и пожалеет? Разве что Федор Михайлович Достоевский…
Воленс-ноленс так и немчуру-философа Освальда Шпенглера научишься постигать: «…Достоевский был крестьянин, а Толстой – человек из общества мировой столицы. Один никогда не мог внутренне освободиться от земли, а другой, несмотря на все свои отчаянные попытки, так этой земли и не нашел.
Толстой – это Русь прошлая, а Достоевский – будущая. Толстой связан с Западом всем своим нутром. Он – великий выразитель петровского духа, несмотря даже на то, что он его отрицает. Это есть неизменно западное отрицание. Также и гильотина была законной дочерью Версаля. Это толстовская клокочущая ненависть вещает против Европы, от которой он не в состоянии освободиться. Он ненавидит ее в себе, он ненавидит себя. Это делает Толстого отцом большевизма…
Достоевский – это Святой,
а Толстой всего лишь революционер.
Из него одного, подлинного наследника Петра, и происходит большевизм, это не противоположность, но последнее следствие петровского духа, крайнее принижение метафизического социальным и именно потому всего лишь новая форма псевдоморфоза. Если основание Петербурга было первым деянием антихриста, то уничтожение самим же собой общества, которое из Петербурга и было построено, было вторым: так должно было оно внутренне восприниматься крестьянством. Ибо большевики не есть народ, ни даже его часть. Они низший слой «общества», чуждый, западный, как и оно, однако им не признанный и потому полный низменной ненависти. Все это от крупных городов, от цивилизации – социально-политический момент, прогресс, интеллигенция, вся русская литература, вначале грезившая о свободах и улучшениях в духе романтическом, а затем – политико-экономическом. Ибо все ее «читатели» принадлежат к обществу. Подлинный русский – это ученик Достоевского, хотя он его и не читает, хотя – и также потому что – читать он не умеет. Он сам – часть Достоевского…
Христианство Толстого было недоразумением. Он говорил о Христе, а в виду имел Маркса.
Христианство Достоевского принадлежит будущему тысячелетию».
Достоевского, конечно, читали, но часто не принимали и не понимали. «Изящное» образованное общество всеми силами стремилось уйти от крестьянской Руси… в тупик истории. «Карла с бородою» вместе с другом своим Энгельсом заменили святоотеческое наследие ему.
Советский человек не в 1917 году появился и даже не в 1905-ом. Как раз, он камлал перед портретом Огарева, воспевал «страшно далеких» декабристов, молился на Веру Фигнер и в языческом угаре давал гопака с книгой Николая Гавриловича «Что делать?» в руках. Где же ему понять пророчества грешного раба Божия Феодора?
А «архисквернейший» Достоевский этого человека вычислил на кончике пера. Обнаружил под микроскопом, как микробиолог дизентерийную амебу. «Бесы»-то «Бесами», но «Братья Карамазовы» важнее. Смердяков – личность вполне советская. Всегда у него русская нация – «глупая-с». И Смердяковы были разлиты по разным сословиям, по самым, что ни на есть, противоположным классам, по дворам и «квартерам». Русь словно ртутными парами отравилась Западом. Вот и выскочила эта мутация, дабы поглотить здоровое естество. Дальше же пошло-поехало… И докатилось яблочко до СССР.
Достоевский и советский строй прозрел: «Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить… И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей – всё судя по их послушанию – и они будут нам покоряться с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести – всё, всё понесут они нам, и мы всё разрешим, и они поверят решению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободного. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла».
Зря литературные критики все на католический Рим записали. Обманул их архихитрый Федор Михайлович – спрятал свое неожиданное открытие за словами Ивана и Алеши Карамазовых. Великий инквизитор – это тоже homo soveticus, как и Смердяков, только рангом повыше.
После 1917 года советская власть усиленно перековывала русских в советских.
Кое-что удалось сделать. Генерал Власов – типичный советский Смердяков. Верно колебался с линией партии, подписывал расстрельные приговоры «врагам народа», удостоился наименования «Сталинского полководца», попав в плен, полюбил «умную нацию» в пику «глупой-с». Но последнюю, впрочем, и не знал, принадлежа к советской, тоже «умной-с», хозяйничавшей на землях Иванушек-дурачков…
Иногда задумываешься над тем, как бы сложилась судьба героев Достоевского после революции.
Ставрогин и старший Верховенский революционные дни прошли бы без напряга,
но их наверняка расстреляли бы в 1937 году – нужный «уклон» нашелся бы легко, да и сами против себя свидетельствовали они и без пыток.
А вот Петр Степанович Верховенский оказался бы в советскую эпоху, если и на не первых ролях, то на вторых без всяких сомнений. От жида Ленина перебежал бы к жиду Троцкому, от Троцкого – к жиду Сталину.
И достиг бы в итоге уровня жида Мехлиса наконец.
Князь Мышкин вряд ли бы пережил гражданскую войну: или сложил голову в Ледяном походе Добрармии, или умер от «сыпняка» в Новороссийске, или же, еще в революционном Петрограде, был растерзан матросиками-анархистами.
Шатов, пожалуй, дожил до Великой Отечественной войны, но в эмиграцию не уехав, остался в Советской России, репрессии обошли бы его, и сгинул он где-нибудь под Ковелем, выходя из окружения.
Иван Карамазов точно пошел бы за большевиками, но разочаровался, перебежал к белым. Однако, дальнейшую его судьбу предсказать сложно. Скорее всего, ушел бы из Крыма вместе с Врангелем.
С Алешей Карамазовым труднее всего. Но думаю, что не случайно в Болгарии высится памятник на холме Бунарджик…
Дмитрий Карамазов, уверен, стал пастырем (можете не верить и смеяться!), а потом и архиереем. И был расстрелян в 1938 году.
А Сонечка Мармеладова в годы лютой войны предстала перед нами бы в образе санитарки или медсестры. И спасала раненных, вытаскивая их из боя, тихо приговаривая: «Потерпи милый. Потерпи родной. Все будет хорошо». Вернулась домой и вышла замуж за капитана-артиллериста Родиона Романовича Раскольникова, лишившегося ноги после осколочного ранения в битве на Курской Дуге.
Конечно, мои предположения в отношении героев Достоевского можно счесть нелепостью, игрой праздного разума и не стоящим серьезного внимания вымыслом. Но в свое оправдание скажу, что имеется критерий отбора – поиск Бога, вера в неслучайность нашего бытия, любовь к ближнему своему. Этот критерий и обосновывает все. «Аз грешный» надеюсь, что Шпенглер прав и Федор Михайлович не отказал бы мне (потомку казацкого и крестьянского родов) в понимании сказанного.
Читайте черносотенного фашиста Достоевского, друзья!
За что мы любим Фёдора Михайловича? За то, что он был смелым и решительным антисемитом (антижидистом), фашистом № 1 Руси, в отличие от других, идущих за ним идеологов русскости и русского национализма, таких, как Тихомиров, Меньшиков, Солоневич, Ильин, Солженицын, Шафаревич, Назаров.Такого же уровня антижидистом, черносотенным фашистом № 2 был только Пётр Краснов.Фёдор Достоевский стал фашистом конечно не 150 лет назад, тогда не было даже понятия "фашизм", — он попал в фашисты уже в современной действительности, по совокупности своих взглядов: ненависть к жидам, ненависть к социалистам, коммунистам, ненависть к революционерам, ненависть к демократам, либералам.Фёдор Михайлович люто ненавидим мировым жидизмом за очень точные характеристики этого явления.
После 1917 года за чтение этой книги расстреливали. На многие десятилетия она была запрещена.
