Боже, Боже, пусть лишь армия живёт,
И однажды Родина воскреснет!
Белый Витязь Белый полк ведёт
Сквозь снега и скорбь дорогой Чести.
Боже, армию спаси!
Выведи из ледяной чащобы.
Не забыть вовек Святой Руси
Сына, ей служившего до гроба.
Он и мёртвый будет впереди,
Словно знамя Славы и Победы.
ГЕНЕРАЛ В.О. КАППЕЛЬ. БЕЛЫЙ ВИТЯЗЬ СИБИРИ.
Автор-Елена Владимировна Семёнова.
Еще свежая кровь не застыла!
Красный флаг наступал отовсюду,
Русь металась подстреленной птицей …
Никогда, никогда не забуду
Эти русские, детские лица.
Н. Снесарева-Казакова
В начале июня 1918-го года в Самаре состоялось собрание офицеров генерального штаба, на котором обсуждался вопрос о том, кто возглавит добровольческие части. Вопрос следовало решить незамедлительно, так как в Сибири начало разворачиваться антибольшевистское движение. Поднявшие в мае восстание чешские части освободили Самару от большевиков. Тотчас было объявлено о сформировании нового правительства, состоявшего из членов Учредительного собрания. По всем улицам города было расклеено воззвание о вступлении в народную антибольшевистскую армию. Здание женской гимназии, где производилась запись, было забито молодыми добровольцами. Теперь эту зеленую, в большинстве необученную военному делу молодежь нужно было кому-то возглавить… Желающих взять на себя тяжелую и ответственную роль не оказалось. Все смущенно молчали, опустив глаза. Кто-то робко предложил бросить жребий. Внезапно поднялся скромный на вид, почти никому неизвестный, недавно прибывший в Самару молодой, 36-ти лет, офицер и негромко и спокойно заявил:- Раз нет желающих, то временно, пока не найдется старший, разрешите мне повести части против большевиков…Этим офицером был Владимир Оскарович Каппель.Он родился 16 апреля 1883-го года, в уездном городе Белев Тульской губернии, в семье выходца из Швеции — Оскара Павловича Каппеля, потомственного дворянина Московской губернии. Оскар Павлович был участником Ахалтекинской экспедиции Русской армии 1880-1881 гг. Во время нее, находясь в отряде прославленного генерала М.Д. Скобелева, он участвовал во взятии укрепленной крепости текинцев Геок-Тепе. Эта операция носила крайне важный характер для обеспечения интересов Российской Империи в Средней Азии и овладении Туркестаном. За подвиг при взятии этой твердыни Оскар Павлович был удостоен ордена Святого Георгия. Среди предков В.О. Каппеля со стороны матери также присутствовали военные — дед Владимира Оскаровича участвовал в Крымской войне 1853-1856 гг., был героем севастопольской обороны и георгиевским кавалером.История семьи во многом предопределила судьбу самого Каппеля. После завершения начального образования он стал кадетом 2-го кадетского корпуса в Санкт-Петербурге, а по окончании оного поступил в Николаевское кавалерийское училище юнкером рядового звания. В 1903 году, окончив кавалерийское училище по первому разряду, Каппель был выпущен в 54-й драгунский Новомиргородский полк, с производством высочайшим приказом в корнеты. 29 января 1906 года он был произведен в поручики.В 1906 году полк поручика Каппеля был командирован из Варшавской губернии, где была его стоянка, в Пермскую с целью ликвидации большой банды бывшего унтер-офицера Лбова. 9-го ноября 1907-го года Владимир Оскарович, служивший в 1-м эскадроне, был назначен на должность полкового адъютанта.Командир 17-го уланского полка характеризовал своего подчиненного поручика Каппеля в аттестации за 1908 год: «В служебном отношении обер-офицер этот очень хорошо подготовлен, занимал должность полкового адъютанта с большим усердием, энергией и прекрасным знанием. Нравственности очень хорошей, отличный семьянин. Любим товарищами, пользуется среди них авторитетом. Развит и очень способен. В тактическом отношении, как строевой офицер, очень хорошо подготовлен, в 1908 году держал экзамен в академию Генерального штаба получив 5 баллов по одному лишь предмету, на остальных же предметах получил удовлетворительные балы. В 1906 году был предназначен как кавалерийский офицер в офицерскую кавалерийскую школу, но не мог быть командирован лишь потому, что все это время ожидал приказ о командировании в школу штабс-ротмистров. Имеет большую способность вселять в людях дух энергии и охоту к службе. Обладает вполне хорошим здоровьем, все трудности походной жизни переносить может. Азартным играм и употреблению спиртных напитков не подвержен».Сослуживец же Каппеля, полковник Сверчков, вспоминал о молодом Каппеле следующее: «Владимир Оскарович Каппель был убежденным монархистом, преданным вере православной, Батюшке-Царю и своей родине России.Из большинства господ офицеров полка он выделялся всесторонней образованностью, культурностью и начитанностью. Владимир Оскарович не чуждался общества, особенно общества офицеров полка, любил со своими однополчанами посидеть до поздних часов за стаканом вина, поговорить, поспорить, но всегда в меру, без всяких шероховатостей; поэтому он был всеми любим и всеми уважаем. В военном духе он был дисциплинирован, светски воспитан. Владимира Оскаровича любили все, начиная от рядового 1-го эскадрона, в котором он вместе со мной служил, до командира полка включительно. Внешний вид его сразу внушал симпатию — выше среднего роста, сбитый, хорошо сложенный, ловкий, подвижный, темный блондин с вьющимися короткими волосами».В 1908 году Каппель впервые пытался поступить в академию Генерального штаба, но это ему не удалось. Впрочем, впоследствии он всё же добился своей цели, и в 1912 году по результатам экзаменов был даже переведен на дополнительный третий курс академии. Два сложных экзамена по разведке и полевой подготовке он сдал на 11 баллов (при этом средний балл экзаменуемого составил 10 баллов). В январе 1913 года, согласно существовавшей в академии практике, Каппель читал свой первый доклад и сумел защитить его на 9,5 балла.В 1913-м году штабс-ротмистр Каппель окончил академию по первому разряду, с правом получения преимуществ при прохождении службы. За успехи в изучении военных наук он был награжден орденом Святой Анны 3-й степени.С началом Первой Мировой войны Каппель был прикомандирован к Николаевской офицерской школе с целью «изучения технической стороны кавалерийского дела», но уже в начале 1915 года оказался на действующем фронте в должности старшего адъютанта штаба 5-й Донской казачьей дивизии. Сохранились полевые книжки капитана Каппеля, которые велись им с февраля по октябрь указанного года. С ноября того же года Каппель уже старший адъютант штаба 14-й кавалерийской дивизии. Несколько месяцев он участвовал в боях на фронте в ее составе. За время войны Владимир Оскарович был награждён орденами Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом, Святой Анны 2-й степени с мечами и Святого Станислава 2-й степени с мечами, Святой Анны 4-й степени с надписью за храбрость.С середины сентября 1916 года капитан Каппель находился на должности исполняющего обязанности штаб-офицера для поручений в общем отделении управления генерал-квартирмейстера штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. К январю 1917 года, совсем незадолго до падения монархии в России, он был произведен в подполковники и был назначен на должность помощника начальника оперативного отделения штаба Юго-Западного фронта.Владимир Оскарович очень тяжело переживал события Февральской революции. В отличие от многих своих коллег он безошибочно почувствовал в ней не начало возрождения, но начало гибели. А.А. Федорович писал: «В.О. Каппель до своего конца исповедовал монархические взгляды. Февральскую революцию он пережил в нравственном отношении очень тяжело, может быть, тяжелее, чем октябрьскую, так как вторая явилась естественным продолжением первой. В.О. Каппель понимал, что после февраля оздоровление страны может быть только тогда, когда сильный и умный диктатор, придя к власти, уберет с Российского пути звонко болтающее правительство Керенского. Владимир Оскарович слишком чтил ушедший в феврале строй, чтобы дешевыми, звонкими фразами говорить о нем .После трагических событий октября В.О. Каппель перебрался в Сибирь, где жила его семья, и где суждено ему было совершить главное дело своей жизни. Самарское правительство вело переговоры с чешским командованием, упрашивая его задержать чешские части в Самаре, хотя бы на некоторое время, чтобы укрепиться, сколотить свою армию и быть в состоянии дать отпор красным, которые, безусловно, примут все меры, чтобы вернуть Самару. Чехи дали согласие с условием, что Самарское правительство пошлет свои воинские части к Сызрани, где на чешские арьергарды наседали превосходящие их силы красных.В распоряжении Каппеля было всего 350 человек. Бросить такой отряд против красных, превосходящих его числом во много раз, казалось безумием. Но приказ о выступлении на Сызрань, до которой от Самары было около 100 верст был отдан, и Каппель погрузил свой отряд в вагоны. Силы красных в пять раз превосходили «каппелевцев», но приказ нужно было выполнять. За 14 верст до Сызрани Владимир Оскарович выгрузил свой отряд и, обрисовав обстановку, дал каждому начальнику задание. В 18 верстах западнее Сызрани, на станции Заборовка, стояли красные эшелоны. По директиве Каппеля ровно в 5 часов утра 11 июня главные силы — около 250 человек атаковали город в лоб. Остальные части глубоким обходом с севера вышли на станцию Заборовка и, энергично обстреляв эшелоны и заняв станцию, ударили на город с запада, разрушив по пути железнодорожное полотно. 11 июня Сызрань, оставленная чехами под давлением красных, была взята…Красные отошли к Пензе, из простых теплушек был немедленно составлен броневик, преследовавший их до города Кузнецка. На своих позициях большевики бросили пулеметы и орудия, а военные склады полностью достались Каппелю. За всю операцию было потеряно убитыми 4 человека, тогда, как потери красных были огромны. Это был головокружительный успех, и вся операция прошла с пунктуальной точностью, согласно распоряжениям Каппеля, сумевшего всё учесть, рассчитать и предвидеть, создав ему сразу огромную популярность и окружив ореолом победы его имя.В 12 часов того же дня в Сызрани состоялся парад Каппелевского отряда. Бесконечные рукоплескания населения, крики приветствий, цветы, толпы народа — все это еще больше подняло дух добровольцев. После парада их всех тащили по домам, угощали, благодарили. И молодые воины стали с гордостью говорить:- Нас ведет Каппель.В отряд потянулись новые добровольцы, а захваченное военное имущество дало возможность формировать новые и пополнять старые части. С этого дня белые части стали носить название Народной армии.Отдохнув сутки в Сызрани, Каппель со своими частями вернулся в Самару и сразу же из вагонов эшелона погрузился на пароход «Мефодий».
В 18 верстах от Климовки было село Новодевичье, где, по сведениям разведки, было около двух тысяч красноармейцев, матросский полк в 800 человек, большое количество пулеметов и артиллерия. Село было сильно укреплено и являлось серьезным экзаменом для 400-500 добровольцев. Но они не сомневались в победе. Их вёл Каппель, а, стало быть, победа была неизбежна. В ближайшем от села овраге, при огарке свечи, Каппель с собранными им начальниками составлял диспозицию. По этой диспозиции белые части должны были свернуть с главного тракта, которым двигались, на проселочную дорогу, шедшую ближе к Волге, и пройдя три версты от села, там на перекрестке дороги повернуть влево и, обойдя село с юго-запада, с рассветом атаковать его.
С рассветом все были на указанных местах. Командир батареи подполковник Вырыпаев в ожидании приказа об открытии огня, присев, распечатал банку с мясными консервами.
— Какой вы счастливый! – произнёс подошедший Владимир Оскарович, который, погруженный в разработку беспрерывных очередных операций, второй день ничего не ел. Завтрак разделили по-братски…
В результате блестяще проведённой операции вся артиллерия красных, все пулеметы и пять пароходов, стоявших на Волге, были захвачены Каппелем. На следующее утро разведчики севернее Новодевичьего захватили в плен командующего красным Сингелеевским фронтом, бывшего поручика Мельникова. Владимир Оскарович всегда был мягок к рядовым красноармейцам. Обезоружив, он отпускал их на все четыре стороны. Г.К. Гинс писал по этому поводу: «Он, например, приказал отпускать на свободу обезоруженных пленных красноармейцев. Он был первым и, может быть, единственным тогда из военачальников, который считал «гражданскую войну» особым видом войны, требующим применения не только орудий истребления, но и психологического воздействия. Он полагал, что отпущенные красноармейцы могли стать полезными как свидетели того, что «белые» борются не с народом, а с коммунистами». Характерный эпизод: когда полковник Вырыпаев отпустил 16-летнего мальчишку красноармейца, Борис Савинков, бежавший тогда из большевистского плена, недовольно ему сказал:
— Эх, Василий Осипович, добрый вы человек! Что вы с ними цацкаетесь? Расстрелять бы эту сволочь и дело с концом.
«Так строители и создатели земного рая, царства справедливости и свободы, осуждали за проявляемую ими человечность русских офицеров, против «жестокости» и «дикого самодурства», которых они боролись всю свою жизнь…» — прокомментировал это А.А. Федорович
Совсем иное отношение встречали бывшие офицеры, перешедшие на службу к красным. Каппель, почерневший от солнца, в выцветшей гимнастерке, запыленных сапогах, сидел на каком-то пне, когда к нему подвели щегольски одетого, со звякающими на лаковых сапогах шпорами и красными знаками отличия на воротнике, Мельникова. Владимир Оскарович медленно поднялся на ноги, и на побледневшем лице загорелись совсем черные, полные презрения и беспощадности, глаза. Он приблизился к Мельникову почти лицом к лицу, не отрывая от него взгляда, быстро отвернувшись, бросил чуть охрипшим голосом:
— Военно-полевой суд. Немедленно… Изменнику.
Через полчаса приговор был вынесен, подписан и приведён в исполнение.
В этот же день пришел приказ из Самары снова двинуться на Сызрань, где местные формирования не могли справиться с наступающими красными. Опять на «Мефодии» Каппель двинулся туда и энергичным ударом принудил красных к отступлению. Из Сызрани, усадив свою пехоту на подводы, Каппель двинулся на Симбирск, до которого было около 140 верст. Ожидая появление Каппеля на пароходах, красные сильно укрепили берега Волги под Симбирском. На них были установлены орудия и пулеметы, ночью прожектора шарили по реке, высланные вниз по Волге наблюдатели и разведка зорко следили за рекой. Казалось, что взять город было невозможно. Но и здесь Владимир Оскарович провёл противника. Неожиданно он явился со своими частями, откуда не ждали, и обрушил на город артиллерийские залпы. С громоподобным «ура», гоня ошарашённого неприятеля, в Симбирск ворвались «каппелевцы», во главе со своим командиром. Большевики удирали, бросив все военное имущество, орудия, пулеметы, и даже не успев расстрелять арестованных в городе офицеров. Полковник Вырыпаев вспоминал: «В тот же день Каппель в первый раз появился перед населением. В переполненном до отказа городском театре при гробовой тишине вышел на сцену скромный, немного выше среднего роста военный, одетый в защитного цвета гимнастерку и уланские рейтузы, в офицерских кавалерийских сапогах, с револьвером и шашкой на поясе, без погон и лишь с белой повязкой на рукаве. Он как будто устало обратился с приветствием к собранию. Его речь была удивительно проста, но дышала искренностью и воодушевлением. В ней чувствовался порыв и воля. Во время его речи многие присутствующие плакали. Плакали и закаленные в боях офицеры, только что освобожденные из большевицких застенков. Да и немудрено: ведь он звал на борьбу за поруганную Родину, за народ, за свободу. Отечество, свобода и жизнь народа были в опасности… Каппель говорил — и не было сомнения, что он глубоко любит народ, верит в него и что он первый готов отдать жизнь свою за Родину, за великое дело, которое он делал… Действие его слов на слушателей было колоссально, и когда он кончил речь, она была покрыта не овациями, а каким-то сплошным ревом и громом, от которых дрожало все здание».
С этого дня отряд Каппеля стал быстро пополняться добровольцами. Все, кто верил в дело освобождения России и любил свое отечество, брали винтовки и становились в строй. Рядом стояли и офицер, и рабочий, и инженер, и мужик, и техник, и купец. Крепко они держали национальный флаг в руках, и их вождь объединил всех своей верой в идею, святую идею освобождения родной страны. Среди добровольцев не было перевеса на стороне какого-нибудь отдельного класса. Мощно поднялась волна народного гнева, чтобы смести насильников с лица земли. И армия в это время справедливо называлась Народной. В составе ее были представители буквально всех политических партий, за исключением большевицкой. Самарское правительство или как его тогда называли, «Комуч» — имело большие недостатки, но это нисколько не отражалось на действующей Народной армии. Главной задачей у войск и у самого Каппеля было победить большевиков и потом уже думать о правительстве. Да и действительно, Народной армии, живущей беспрерывно боевой и походной жизнью, было не до правительства. В то время каждый командир, в том числе и Каппель, был в то же самое время и рядовым бойцом. На Волге не раз Каппелю приходилось залегать в цепь вместе со своими добровольцами и вести стрельбу по красным. Может быть, потому он так тонко знал настроение и нужды своих солдат, что ему приходилось вести тогда жизнь рядового бойца. Бывало, где-нибудь на привале или на дневке он охотно делился своими впечатлениями о текущем моменте:
— Мы, военные, оказались совершенно застигнутыми врасплох революцией. О ней мы почти ничего не знали, и сейчас нам приходится учиться тяжелыми уроками…
— Гражданская война — это не то, что война с внешним врагом. Там все гораздо проще. В гражданской войне не все приемы и методы, о которых говорят военные учебники, хороши… Эту войну нужно вести особенно осторожно, ибо один ошибочный шаг если не погубит, то сильно повредит делу. Особенно осторожно нужно относиться к населению, ибо все население России активно или пассивно, но участвует в войне. В гражданской войне победит тот, на чьей стороне будут симпатии населения…
— Не нужно ни на одну минуту забывать, что революция совершилась — это факт. Народ ждет от нее многого. И народу нужно что-то, какую-то часть дать, чтобы уцелеть самим…
Указывая на добровольцев из крестьян, ведущих коней на водопой, Каппель говорил:
— Победить легче тому, кто поймет, как революция отразилась на их психологии. И раз это будет понято, то будет и победа. Мы видим, как население сейчас идет нам навстречу, оно верит нам, и потому мы побеждаем… И, кроме того, раз мы честно любим Родину, нам нужно забыть о том, кто из нас и кем был до революции. Конечно, я хотел бы, как и многие из нас, чтобы образом правления у нас была монархия; но в данный момент о монархии думать преждевременно. Мы сейчас видим, что наша Родина испытывает страдания, и наша задача — облегчить эти страдания…»
Победа в Симбирске была так велика, что на фронт явился сам Бронштейн-Троцкий, объявивший революцию в опасности. За голову Каппеля большевицкий штаб назначил денежную премию — пятьдесят тысяч рублей. Читая этот приказ, Каппель рассмеялся:
— Я очень недоволен — большевики очень дешево нас оценили, — и добавил угрожающе: — Ну да скоро им придется увеличить эту цену…
Между тем, самарское правительство не знало какую линию поведения провести в отношении Каппеля. С одной стороны, он укреплял своими победами их положение и увеличивал территорию, с другой стороны, он был царским офицером, исповедующим иные взгляды, и, наконец, население знало его, ему верило, шло за ним, а имена самарских министров Черновых, Авксентьевых и прочие большинству населения была даже неизвестны. Мелкое самолюбие министров, державшихся на штыках армии Каппеля, страдало. Одновременно и партийная программа последователей Керенского не позволяла им верить и честно поддерживать Каппеля, вышедшего из рядов «царских опричников», которых они в свое время травили с таким увлечением и энергией. «Он был загадочной фигурой для эсеров, опасавшихся возможных «вождей-диктаторов», — замечал Г.К. Гинс.
Отстранить Каппеля, как это сделал в свое время Керенский с генералом Корниловым, министры не могли — сила была в его руках и сила, которая такого приказа не послушала бы. Оставалось каким-то образом подрезать ему крылья, уменьшить его популярность и славу. Своим приказом Самара объявила, что после Симбирска Народная армия Каппеля может устроить только демонстрацию в сторону Казани не дальше, чем до Богородска. Взятие Казани чересчур возвысило бы молодого вождя Народной армии, и поэтому его нельзя было допускать.
Но Каппель не склонен был слишком считаться с министрами, ставящими личные амбиции выше блага Родины. К тому же из Казани от тамошней антибольшевистской организации пришла горячая просьба наступать на город, в котором красные хранили золотой запас, и который мог расчистить путь к дальнейшему наступлению.
От Симбирска до Казани по тракту было около 200 верст. К укрепленному городу с большим гарнизоном подтягивались свежие красные части, туда прибыл испытанный боевой 5-й латышский полк, поэтому действовать надо было, как всегда: быстро, неожиданно и решительно. «Быстрота и натиск» — не так ли учил Суворов?
Вечером 6 июля 1918 года, когда серые дождевые сумерки окутали город, когда по всем вычислениям белые должны были быть еще далеко, и можно было спать спокойно, над Казанью загрохотали первые снаряды Каппеля, раздалось громогласное «ура» и, громя красные части, на их плечах в город ворвались бойцы Народной армии. «Метались в страхе, смешанным с бешенством, красные комиссары и промокшие командиры, останавливая бегущих в панике своих бойцов, но улица за улицей, под аккомпанимент пулеметных очередей, переходили в руки Каппеля, а в окруженных со всех сторон казармах, — главная надежда красного командования, — 5-й латышский полк поднял руки и сдал оружие. К утру все было кончено, и над городом вызывающе и гордо под прояснившимся небом реяли по ветру национальные русские флаги…» — описывал этот момент А.А. Федорович.
К сожалению, призыв Каппеля к Казанскому офицерству остался почти без ответа. Большинство офицеров или остались инертными, или же, зная, что Каппель действует от Самарского эсеровского правительства, но не зная его взглядов и стремлений, причислило его тоже к этой партии, и решило пробираться в Омск. Полковник Нечаев самовольно вывел из Казани и направил к Омску большую кавалерийскую часть. Телеграмма Каппеля с приказанием немедленно вернуться догнала его, когда он уже грузил свою часть в вагоны. Исполняя приказ, Нечаев вернулся в Казань, но свою часть отправил в Омск. В Казани он доложил Каппелю, что готов нести ответственность за свой поступок, но, что его часть верит Омску больше, чем Самаре. Нечаев был оставлен при Волжской группе и впоследствии, разобравшись во всем, глубоко раскаивался, что лишил Каппеля своих кавалеристов. Владимир Оскарович тяжело переживал это непонимание. Все это не только отравляло радость победы, но и мешало проведению новых намеченных планов.
Золотой запас, хранившийся в Казани и насчитывающий 650 миллионов рублей в золотой валюте, 100 миллионов рублей кредитными билетами, запасы платины и другие ценности, был погружен на пароход «Фельдмаршал Суворов» и отправлен под охраной в Самару, а позже — в Омск, к адмиралу Колчаку.
Тем временем, 27-летний красный командир Тухачевский, будущий палач тамбовских крестьян, всеми имеющимися у него силами обрушился на Симбирск. Местные симбирские формирования задыхались под жестокими ударами Тухачевского. Город был накануне падения. Из Самары Владимир Оскарович получил приказ: «Спасайте Симбирск!» Погрузив свои части на пароходы, Каппель поспешил к Симбирску, где из последних сил оборонялся белый гарнизон, ожидая его прихода.
Здесь, под Симбирском, сошлись в беспощадном поединке два военных гения. А.А. Федорович писал: «Огромный военный талант Каппеля, одухотворенный страстной любовью к родине, пропитанный высоким сознанием чести, честности, жертвенности и долга, столкнулся с тоже огромным военным талантом Тухачевского, отравленным талантом честолюбия, эгоизма и беспринципности. Жестоко защищается бывший поручик Императорской Гвардии, продавший свою шпагу кремлевским хозяевам, падают под его огнем добровольцы Каппеля, но они заражены верой своего Вождя, его порывом, и оставшиеся идут вперед и вперед, и то там, то тут между их цепей мелькает фигура заколдованного от пуль Каппеля. И на третий день жестокого, упорного боя вынужден Тухачевский отойти и перенести свой штаб к Инзе, верст на 80 западнее Симбирска. Город был спасен, и опять по волжским просторам прокатилось имя человека, знавшего только победы, имя Каппеля».
А тем временем прибывший на фронт сам Троцкий повел наступление на Казань. Ему удалось за время отсутствия Каппеля под Симбирском, вклиниться между ним и Казанью. Владимир Оскарович выделил конную группу с полковником Вырыпаевым и его батареей, которая должна была занять станцию Тюрельму и двигаться на Свияжск, который должны были атаковать на рассвете главные силы. Во время этого рейда добровольцам едва не удалось захватить в плен самого Троцкого. Когда батарея Вырыпаева уже входила в город, он заметил шедший ему навстречу автомобиль. Этот автомобиль внезапно резко остановился и два человека, выскочив из него, скрылись в каком-то дворе. Шедшие впереди белые разъезды успели захватить шофера. Оказалось, что убежавшими были сам Троцкий и его адъютант. Но главных белых сил в Свияжске не оказалось — в ночной темноте они спутали направление. Вырыпаеву пришлось возвращаться. После соединения всех частей, решено было взять город на другую ночь. Но перед самым наступлением, из Нижнего Услона от защищавших его сербов пришло донесение, что они не в силах дольше сопротивляться красным и должны его оставить. Это оголило бы фланг Каппель и, оставив Свияжск, он бросился на помощь сербам…
Фактически в этот период Каппель со своими чудо-богатырями вынужден был метаться от одного города к другому, всюду затыкая собой образующиеся бреши, разрываясь и надрываясь в этом безумном ритме. Продолжаться так бесконечно не могло.
Красные вновь осадили Симбирск, и «каппелевцы», не окончив одного дела, ринулись на помощь. На половине пути от Казани, на станции Тетюши, Каппель вынужден был высадить свои части, достигшие уже трех тысяч человек, на левый берег Волги и следовать дальше походным порядком. Подойдя к Симбирску, он застал уже отступление измученного гарнизона. 12 сентября конница Гая ворвалась в Симбирск, и Каппель приказал взорвать один из пролетов Симбирского моста, по которому отступали белые. В тот день Владимр Оскарович и его добровольцы в последний раз видели Волгу…
Об итогах выдающихся подвигов «каппелевцев» на Волге Г.К. Гинс свидетельствовал: «Историческая справедливость требует отметить, что отсрочка набора сибирской армии и возможность некоторой подготовки мобилизации явились результатом самоотверженной борьбы на берегах Волги так называемой Народной армии. Интеллигентная по составу, сознательно враждебная коммунизму, но плохо подготовленная и плохо снабженная, она была вынуждена к осени отступить к Уралу, но все лето она давала возможность Сибири организовываться и подготовлять военную силу». О самом Каппеле он писал: «…как это часто бывало во время гражданских войн, среди командиров появлялись смельчаки и энтузиасты, которые выдвигались вне всякой очереди и занимали видное положение в командном составе не по праву выслуги лет, а по важности их успехов… Другим был офицер Генерального штаба, В. Каппель. Это был не только патриот, готовый к самопожертвованию, но в то же время талантливый командир с почти гениальной находчивостью. С горстью людей он нападал на советские части и совершал непредвиденные маневры. Его смелости и силе натиска белые были обязаны почти всеми начальными успехами на Самарско-Волжском фронте и взятием Казани, откуда были вывезены золотой запас ».
Глава 2.
Волжская группа Каппеля отступала к Уфе. Горные рабочие Южного Урала, не в пример северным Ижевцам и Воткинцам, организовавшим восстание против красных и за это после краха белых заплативших кровавую цену (пришедшие большевики немедленно расстреляли порядка 800 человек на каждом заводе), были в достаточной степени распропагандированы и относились к Волжанам враждебно. На заводе Аша-Балашовском штаб Каппеля остановился, пропуская части группы. Разведка донесла Каппелю, что накануне на шахте N 2 был митинг, на котором было постановлено чинить белым частям всяческие препятствия, а определенной группе рабочих было поручено провести покушение на самого Каппеля. Митинги продолжались весь день. Положение становилось тяжелым и сложным.
В шахте N2 царил полумрак, выступали ораторы, призывавшие к мести, уничтожению, борьбе, кричали обычные митинговые лозунги, полные звонких слов, лжи и злобы, которые встречали аплодисментами и криками:
— Верно! Правильно!
Ораторы с каждой минутой хмелели от собственных озлобленных выкриков, атмосфера накалялась, и в общем экстазе никто не заметил вошедшего в помещение незнакомца, остановившегося у входа и наблюдавшего происходящее.
— Товарищи! — крикнул председатель, обращаясь к двум или трем красноармейцам, стоявшим около трибуны: — Вы были захвачены белогвардейцами, но удачно спаслись. Расскажите товарищам, что вы видели у Каппеля, о его зверствах, расстрелах и порках!
Красноармейцы смущенно переглянулись.
— Не стесняйтесь, товарищи! – подбодрил их председатель: — Говорите прямо обо всем, что у них делается, как вы спаслись из кровавых рук царского генерала!
— Да как спаслись? — пожал плечами один из солдат. — Взяли у нас винтовки, а нас отпустили. Каппель, говорят, никого из нас не расстреливает, а отпускает, кто куда хочет…
На трибуну вскочил какой-то молодой человек и срывающимся голосом, перекрикивая шум, стал читать популярные тогда стихи какого-то красного поэта:
— Мы смелы и дерзки, мы юностью пьяны,
Мы местью, мы верой горим.
Мы Волги сыны, мы ее партизаны,
Мы новую эру творим.
Пощады от вас мы не просим, тираны —
Ведь сами мы вас не щадим!
— Не щадим… Нет пощады… Смерть белобандитам! Смерть Каппелю! – раздался гром голосов.
В этот момент к трибуне подошёл незнакомец в шведской кожаной куртке и попросил слова.
— Товарищи! — закричал председатель, — Слово принадлежит очередному оратору!
«Очередной оратор» быстро и легко вспрыгнул на трибуну. Никто ещё ничего не понял, и лишь у красноармейцев вдруг побледнели и вытянулись лица. Человек спокойно стоял на трибуне и ждал тишины. Наконец, она настала. Тогда громким и уверенным голосом он начал свою речь:
— Я — генерал Каппель, я один и без всякой охраны и оружия. Вы решили убить меня. Я вас слушал, теперь выслушайте меня вы.
Присутствующие замерли, а некоторые стали осторожно пробираться к дверям.
— Останьтесь все! — резко и повелительно бросил Каппель. — Ведь я здесь один, а одного бояться нечего!
Мертвая тишина повисла в шахте. Белый вождь говорил просто и ясно. Он рассказал, что несет с собой большевизм, обрисовал ярко и правдиво ту пропасть, в которую катится Россия, он сказал, за что он борется.
— Я хочу, чтобы Россия процветала наравне с другими передовыми странами. Я хочу, чтобы все фабрики и заводы работали и рабочие имели вполне приличное существование, — закончил он.
Ещё мгновение длилось молчание, и вдруг толпа, ещё считанные минуты назад алкавшая его крови, стала рукоплескать ему. И те, что перед этим кричали «Смерть!» теперь громко грянули «Ура!» После этого шахтёры подхватили Каппеля на руки и понесли к штабу, где уже царила тревога из-за внезапного исчезновения командующего, ушедшего «на прогулку» перед ужином в сопровождении одного из офицеров.
— Бедные русские люди, — тихо проговорил Владимир Оскарович тем поздним вечером, глядя на оплывающий огарок свечи. — Обманутые, темные, такие часто жестокие, но русские…
На утро делегация шахтеров явилась в штаб и передала, что они не только не будут чинить препятствий, но всем, чем могут, будут помогать…
Триумфу «волжского Наполеона» у уральских частей предшествовал долгий путь по Волго-Бугульминской железной дороги. До Уфы, где уже стояли Белые силы было около 400 вёрст. Красные части, двигались параллельно линии железной дороги и в любой момент могли обогнать волжан и пересечь им путь. Чтобы этого не случилось, нужно было спешить. Но от казанских формирований, оставивших свой город, постоянно поступали донесения с просьбой дождаться их подхода. Спасая казанцев, Каппель вынужден был дать под Мелекесом большой бой. Красные комиссары слали на его позиции волну за волной, напряжение обеих сторон достигло до предела, и тогда Владимир Оскарович, личным примером увлекая своих добровольцев, бешеным рывком вперед отбросил, смял красные части, внес в их ряды дезорганизацию, вынудил их задержаться и выиграл необходимое ему время. После этой победы казанцы присоединились к силам Каппеля, увеличив и численность и силу Волжской группы. Из Омска Каппель получил производство в генералы. Приехавшему поздравить его полковнику Вырыпаеву он серьезно и искренне ответил:
— Я был бы более рад, если бы мне вместо производства прислали батальон пехоты.
Этот ответ характерен. Много позже в одном из писем полковник Вырыпаев на вопрос автора, какие награды имел генерал Каппель, гордо ответит:Мы в то время об орденах не думали». На всех фотографиях на френче Каппеля видны только значки академии и Николаевского кавалерийского училища и скромная георгиевская ленточка — ее не надеть было нельзя — остальные он не надевал никогда — он боролся не для орденов.
С наступлением зимы рельсы дороги начали леденеть. Вокруг было «красное море». Распропагандированное население встречных станций и сел со злобой смотрело на полузамерзших добровольцев. Каждая деревня могла встретить пулеметным огнем, справа и слева были враги, сзади наседали красные части. Едва ли не каждый день был ознаменован боем, и в этих условиях молодой генерал вёл своих людей, свято верящих в него. Полковник Вырыпаев вспоминал: «На этом пути Каппель дал ряд боев, кровопролитных и изумительных, разбивая наседающих красных. Эта его боевая работа до сих пор не понята, не исследована и исторически не оценена».
Между тем, Омск не отвечал на все прошения о помощи замёршим и уставшим частям. В Омске Каппель был «чужим». Многие боялись его силы, влияния, а потому заранее старались ослабить, как когда-то пыталось сделать это канувшее теперь в Лету Самарское правительство. Добившийся в Омске приема у главного интенданта, полковник Вырыпаев, командированный Каппелем, услышал, что хотя теплые вещи и есть, но выдать их ему нельзя, так как Волжская группа не числится на учете. Впрочем, интендант обещал выяснить этот вопрос у Верховного Правителя, для чего потребуется две-три недели.
— Тыловые интриги делали свое каиново дело, — констатировал Вырыпаев и поспешил возвратиться к своим.
«Каппелевцы» в то время как раз остановились у замёрзшей реки Ин. Здесь был взорван пролёт моста, что создавало угрозу эшелонам волжан быть захваченными красными. Чины штаба Каппеля и его инженеры доложили ему, что на починку моста нужно не меньше двух недель. Это означало неминуемую гибель, поскольку Каппель располагал одним-двумя днями. Но кроме ученых инженеров у генерала были его добровольцы, для которых его слово было законом. Прапорщик Неретник, поставленный заведовать починкой моста, грязный, обмороженный, в дырявом полушубке, подошёл к Владимиру Оскаровичу и смущённо доложил:
— Ваше превосходительство, поезда вряд ли смогут пойти раньше двенадцати часов следующего дня…
— Идите, работайте. Спасибо вам! – откликнулся Каппель, пожимая прапорщику руку.
«Муравьями суетились на льду Ина добровольцы, а на обоих берегах реки стояли два паровоза, к которым были прикреплены какие-то блоки и тросы. Другие концы тросов были прикреплены к упавшему пролету. По свисткам и знакам прапорщика, паровозы со скоростью часовой стрелки ползли в разные стороны, подымая пролет, а под него тотчас же добровольцы подкладывали клетки из шпал. На другой день поезда прошли через Ин. Приказ Каппеля был выполнен…» — описывал А.А. Федорович.
В то время, как Волжская группа отходила по Волго-Бугульминской железной дороге, из-под Самары по Самаро-Златоустовской дороге отходили чехи и оставшиеся в Самаре части Народной армии. Недалеко от Уфы, на станции Чишма, обе дороги соединялись. Когда обе части армии находились уже недалеко от Чишмы, разведка доложила Каппелю, что в Сергиевском посаде, находившемся в вилке обеих дорог, накапливаются большие силы красных. Владимир Оскарович разгадал их маневр: ударив из Сергиевского Посада на Чишму, противник отрезал бы обе белые группы от Уфы. Оставив на линии железной дороги только один броневик, Каппель всеми своими силами обрушился на Сергиевский Посад, и, как бывало прежде, не ожидавший его противник бежал, отдав в его руки всю свою артиллерию. Эта операция лишний раз показала неизменное искусство генерала в ведении гражданской войны.
В то утро адмирал Колчак, сидя в своём кабинете и привычно изукрашивая перочинным ножиком многострадальную ручку кресла, с волнением ожидал визита прославленного волжского героя.
Вошедший адъютант доложил о прибытии генерала Каппеля.
— Просите, — кивнул Колчак, приняв официальный вид.
Дверь отворилась, адмирал опустил глаза и поднялся. Звякнули шпоры и спокойный, звучный голос отрапортовал:
— Ваше Высокопревосходительство, генерал Каппель по Вашему повелению прибыл!
Так состоялось их знакомство. После этого в течение двух часов Каппель рассказывал адмиралу о делах, бывших на Волге. Он рассказывал взволнованно, подробно, превознося мужество и доблесть своих подчинённых, и ни разу не обмолвился лишь об одном – о себе. Ну, а как вы смотрите на то, что происходит? Как, вы думаете, нужно бороться со всем этим? задумчиво спросил Колчак.
Забыв скромность, Владимир Оскарович заговорил горячо, подкрепляя каждую мысль свою случаями их собственного совсем недавнего опыта:
— Большинство из нас, будучи незнакомы с политической жизнью государства, попали впросак. И многим очень трудно в этом разобраться. Революция — это мощный, неудержимый поток и пытаться остановить его — сплошное безумие. Нужно знать, что этот поток снесет все преграды на своем пути. Но дать этому потоку желательное направление было бы не так трудно. Мы этого не хотели понять. Наши военачальники ведут войну, применяя старинные методы, как будто бы теперь не гражданская война, а старое доброе время со штабами и интендантствами! Правда, многие из них посвятили когда-то свою жизнь служению Родине и даже в свое время были на месте, принося много пользы. Но теперь гражданская война и кто ее не понимает, того учить некогда. Нужно дать возможность работать в деле освобождения родины не тем, кто по каким-то привилегиям или за выслугу лет имеет право занимать тот или иной пост, а тем, кто может, понимает и знает, что нужно делать! Мы имеем дело с тяжело больной. И вместо того, чтобы ее лечить, мы заботимся о цвете ее наряда…
Адмирал слушал внимательно, затем сказал:
— Владимир Оскарович, спасибо Вам.
Глава 3.
Ты помнишь, как затем мы отступали,
Оставив с верстами надежды позади,
Как наши кони от мороза пали;
Лед на земле, лед в небе, лед в груди.
Мы не сдавались, жизнь на жизнь меняли.
Последняя победа, мертвый Каппель…
Ты помнишь, юнкер? Ты не мог забыть!
Нам ни пурга, ни пушки не преграда,
За нами смерть, как верный пес, идет.
Пускай мы не дошли до Петрограда,
За Русь, за Храм, за Стяг Святой, вперед!
Николай Колесников
В больших Казармах на окраине Екатеринбурга было собрано больше тысячи пленных красноармейцев, выразивших желание служить в Белой армии. Треща и фыркая, старый автомобиль подвез Каппеля к воротам казарменного двора. Генерал быстро вышел из машины. Сквозь открытые ворота, во дворе виднелась толпа его будущих солдат, но перед воротами стояло двое часовых и к нему, держа руку у головного убора, подошел с рапортом поручик, караульный начальник.
Владимир Оскарович побледнел и отчеканил:
— К моим солдатам я не разрешал ставить караул никому. Я приказываю вам, поручик, немедленно снять своих часовых с их постов. Здесь сейчас начальник — я, и оскорблять моих солдат я не позволю никому. Поняли?
Пройдя мимо окаменевшего поручика, он быстро вошел во двор к замершей толпе, слышавшей весь этот разговор, и, приложив руку к папахе, крикнул звучным голосом:
— Здравствуйте, русские солдаты!
Дикий рев, не знавшей уставного ответа толпы огласил двор. Каппель улыбнулся. Красноармейцы, сами понимающие нелепость своего ответа генералу, сконфуженно улыбались, переминаясь с ноги на ногу.
— Ничего, научитесь, — вздохнул Каппель. — Не в этом главное — важнее Москву взять — об этом и будет сейчас речь. – А затем громыхнул по-уставному: — Встать, смирно!
И недавно бесформенная толпа вытянулась по струнке… Эту толпу предстояло Каппелю везти в Курган и там воспитывать из неё солдат. Русских солдат. Белых солдат…
Курган стал местом проживания Каппеля и дислокации его частей. Сюда, в этот тихий городок он прибыл после встречи с Колчаком и поселился в двухэтажном деревянном доме, на первом этаже которого размещался штаб, а на втором — личная квартира генерала, его детей и родителей жены…
Свою избранницу будущий белый вождь встретил, ещё в 1907 году, во время службы в Пермской губернии. Ею стала Ольга Сергеевна Строльман.
У Владимира Оскаровича и Ольги Сергеевны Каппелей было двое детей — дочь Татьяна, родившаяся в 1909 году, и сын Кирилл, родившийся в 1915 году. В то время, когда Каппель пробирался с разваливающегося фронта и был заброшен судьбой в Самару, где и начал свою легендарную борьбу с большевиками, Ольга Сергеевна жила в Екатеринбурге у родных. Здесь она вместе с детьми и родителями была захвачена командующим красным Пермским фронтом С. Мрачковским и находилась в его штабе под беспрерывным и тщательным надзором. Родителей и детей при занятии генералом Пепеляевым Перми группе офицеров удалось спасти и вывезти в Иркутск, а Ольга Сергеевна была увезена каким-то комиссаром в Москву в качестве заложницы, и дальше все ее следы исчезли. Красные как-то намекнули, что если бы генерал Каппель ослабил бы свои удары по красным, то жена его могла бы быть освобождена. Владимир Оскарович на это ответил: «Расстреляйте жену, ибо она, как и я, считает для себя величайшей наградой на земле от Бога — это умереть за Родину. А вас я как бил, так и буду бить».
Живя в Кургане, Каппель ожидал подкреплений своим частям, обещанных Омском, но Омск словно забыл о нём. Владимир Оскарович неоднократно пытался связаться со Ставкой, с её начальником генералом Лебедевым, но безрезультатно.
На другое утро, наконец, состоялся телефонный разговор с Лебедевым.
— Поздравляю вас с приездом, Владимир Оскарович! Адмирал уверен, что такой прославленный воин сумеет создать грозную силу и поведёт свой корпус от победы к победе…
Каппель прервал эти елейные речи, осведомившись, почему Ставка так и не выслала ни обмундирование, ни оружие, ни людские пополнения для развертывания корпуса, и услышал безмятежный ответ:
— Но, дорогой Владимир Оскарович, это же пустяки. Отдохните сами, дайте вашим орлам отдохнуть. Всё будет предоставлено, но подождите немного — недели две, три…
Каппель слушал и понимал, что помощи ему вновь ждать неоткуда, а рассчитывать можно только на себя и своих верных добровольцев.
В Кургане текла мирная жизнь. Но боевой генерал избегал общества и, всецело отдавшись работе, знал только свой штаб и свои части. Разрешить себе тратить время на личную жизнь не позволяло сознание долга, да он и забыл об этой личной жизни и вспоминал об этом лишь тогда, когда выкраивал несколько минут для встречи с детьми, что бывало не каждый день.
Волжский корпус должен был состоять из Самарской, Симбирской и Казанской пехотных дивизий и Волжской кавалерийской бригады. Это были уже не те отряды в несколько сотен человек, с которыми Каппель начал свою борьбу на Волге — здесь были тысячи, которые надо было обучить, обмундировать, вооружить, а главное, воспитать. Работы было очень много, но Каппель ее не боялся — страшнее было другое. Омск так и остался противником Каппеля. Верховный правитель был искренен и благороден, но короля, как известно, играет свита. А свиту волжский герой раздражал. Жаловал царь, да не жаловал псарь… Ставку раздражала настойчивость, которую проявлял Каппель, требуя все необходимое для своего корпуса. Если Каппель в отношении самого себя не проявлял никаких претензий, то людям доверенным ему он старался всегда дать все то, что полагается. На Волге было проще — с Самарским правительством Каппель мало считался, и все что добывал в боях, сам и распределял между частями. Все нити управления в этом отношении сходились к нему. Здесь он должен был просить. Уже это одно слово нервировало Каппеля. Для людей, которые шли и скоро снова пойдут на тяжкие испытания, может быть, на смерть ради Родины, нельзя просить. Им должны дать все необходимое. Владимир Оскарович знал, что на складах Омска лежало обмундирование, которого хватило бы на три таких корпуса, а его части все еще щеголяли в том подобии обмундирования, в котором пришли с Волги, и жители Кургана, глядя на них, с сомнением качали головами:
— Неужели эти оборванцы могли так воевать на Волге?
Выработанные на основании опыта и законов штаты трех пехотных дивизий и кавалерийской бригады были с самого прибытия Каппеля в Курган отправлены в Омск. Проведенная в начале 19-го года мобилизация должна была дать людей, но и их не было. Получалась тяжелая картина, когда части состоят из одного командного состава. Не было в достаточном количестве оружия, конский состав почти отсутствовал, хозяйственные части не имели самых минимальных запасов. Нужно было создавать, творить, работать, но материала для творчества не было. Формирование корпуса стояло на мертвой точке. Правда, за это время пришедшие с ним добровольцы отогрелись, отоспались, подтянулись, ежедневные строевые занятия придали им надлежащий вид. Но Каппель знал, что у всех них живет в душе чувство горечи, которое испытывал и он. Его люди чувствовали себя пасынками, но понять и объяснить причину этого не могли.
Владимир Оскарович разослал по всему уезду и за его пределы верных людей, чтобы, не жалея денег, они свезли в Курган все, что необходимо для корпуса. По деревням в ту пору можно было купить все, до пулеметов включительно. Омск заявил, что лошадей для корпуса дать не может, Каппель вынужден был опять заниматься покупкой их в деревнях…
Своим подчинённым генерал говорил:
— Помните, друзья-добровольцы, вы — основа всего Белого движения. Вы отмечены на служение Родины перстом Божиим. А поэтому идите с поднятой головой и с открытой душой, с крестом в сердце, с винтовкой в руках тернистым крестным путем, который для вас может кончиться только двояко: или славной смертью на поле брани, или жизнью в неизреченной радости, в священном счастьи — в златоглавой Матушке-Москве под звон сорока сороков.
О Омске Верховному правителю докладывали об успешном формировании корпуса Каппеля, а он так ничего и не получил от Ставки, кроме обещаний… Но, вот, пришла телефонограмма. Расшифровав её, генерал откинулся на спинку стула, провел по лбу рукой и вдруг рассмеялся странным смехом.
— Василий Осипович, — обратился он к Вырыпаеву, — они дают нам пополнения! И большие! Из Екатеринбурга! …Пополнения — пленных красноармейцев!..
Такое пополнение не могло усилить корпус, а лишь ослабить его, так как непроверенная, непрофильтрованная масса бывших красноармейцев непременно должна была поглотить старые кадры, и в момент боевой работы от нее можно было ожидать всего, что угодно. Опустившись на стул, Каппель сжал голову руками. В кабинете царило молчание. Минут через десять генерал тихо произнёс:
— За этими пленными красноармейцами я должен ехать в Екатеринбург и там их принять. Они, как здесь написано, сами пожелали вступить в наши ряды и бороться с коммунизмом, но… Их так много этих «но»… — подумав, он заговорил вновь: — Всех поделить между частями… Усилить до отказа занятия, собрать все силы, всю волю — перевоспитать, сделать нашими — каждый час, каждую минуту думать только об этом. Передать им, внушить нашу веру, заразить нашим порывом, привить любовь к настоящей России, душу свою им передать, если потребуется, но зато их души перестроить! – Каппель быстро заходил по комнате: — Их можно, их нужно, их должно сделать такими как мы. Они тоже русские, только одурманенные, обманутые. Они должны, слушая наши слова, заражаясь нашим примером, воскресить в своей душе забытую ими любовь к настоящей родине, за которую боремся мы. Я требую, я приказываю всей своей властью вам всем старым моим помощникам, забыть о себе, забыть о том, что есть отдых — все время отдать на перевоспитание этих красноармейцев. Вдунуть в их души пафос победы над теми, кто сейчас губит Россию, обманывая их. Самыми простыми словами разъяснить нелепость и нежизненность коммунизма, несущего рабство, при котором рабом станет весь русский народ, а хозяевами — власть под красной звездой. Мы должны… — он остановился и, подойдя к Вырыпаеву, положил ему на плечи руки: — Мы должны свои души, свою веру, свой порыв втиснуть в них, чтобы все ценное и главное для нас стало таким же и для них. И при этом ни одного слова, ни одного упрека за их прошлое, ни одного намека на вражду, даже в прошлом. Основное — все мы русские и Россия принадлежит нам, а там в Кремле не русский, чужой интернационал. Не скупитесь на примеры и отдайте себя полностью этой работе. Я буду первым среди вас. И если, даст Бог, дадут нам три, четыре месяца, то тогда корпус станет непреодолимой силой в нашей борьбе.
Вечером, к семи часам, когда в штаб корпуса собрались офицеры, все высказанные, отрывистые мысли были систематизированы и точно и ясно выражены в готовом написанном приказе…
28 апреля 1919 года началось контрнаступление советских войск на Восточном фронте против Западной армии генерала Ханжина. Оно стало возможным, во-первых, из-за нажима Гайды, мечтавшего въехать первым под бело-зеленым знаменем в Москву. Во-вторых, начальник Ставки Лебедев также сыграл в выборе северного направления в качестве приоритетного не последнюю роль, считая, что население северных губерний настроено против большевиков. В-третьих, генерал Нокс желал через освобождение от большевиков Вятки организовать снабжение армии Колчака по северным рекам. Поэтому главный удар Ставка Колчака готовила не в направлении Самары — Астрахани, где можно было соединиться с уральскими казаками и силами Деникина, а в направлении Вятки — через дремучие леса и болота, сильно замедлявшие возможности маневра. В результате этого Западная армия была ослаблена, а Сибирская — усилена за счет ее в два раза. За два месяца почти непрерывного наступления Западная армия выдохлась. Новые пополнения приходили редко, к тому же они были плохо обученные. Одним из них был «курень» украинцев-сепаратистов имени Тараса Шевченко, созданный при участии сторонников Украинской Рады и гетмана Скоропадского. Еще до прихода на фронт «курень» был распропагандирован большевиками, воспользовавшимися тем, что правительство Колчака избрало при проведении своей политики великодержавный курс, который исключал существование независимой Украины. Неожиданно для командования Западной армии курень восстал, перебил своих офицеров, захватил артиллерию. После этого он окружил один из полков 6-го Уральского корпуса, солдаты и офицеры которого ничего не подозревали. Этот полк, личный состав которого в большинстве своем состоял из насильно мобилизованных крестьян Акмолинской губернии, уже поднимавших восстания против службы в белой армии, также перешел на сторону мятежников, которые, по всей видимости, были связаны с красными частями на фронте. В образовавшуюся брешь, закрыть которую было нечем, хлынули красные. М.В. Ханжин, генерал от артиллерии, с тактикой пехоты был знаком мало и не мог проявить знания опытного пехотного офицера, что, одновременно с почти полным отсутствием резервов, сделало ситуацию близкой к катастрофической. Белогвардейское командование в лице Лебедева не нашло ничего лучшего, как срочно бросить в бой недоформированный корпус Каппеля, хотя была прекрасная возможность перебросить с северного направления подразделения Сибирской армии.
Генерал-майор Каппель В.О., лето 1919 г.
Между тем, корпус Каппеля после присланного ему красного пополнения не был готов к участию в боевых действиях. Прибывшие пополнения поглотили старый волжский состав. За три недели с момента прибытия пополнений генерал потерял представление о времени, о дне и ночи, о том, что когда-то нужно спать или обедать, мотаясь из полка в полк, из роты в роту, с утра до вечера и часто по ночам. Даже старые волжане, знавшие его неутомимую энергию, теперь удивлялись, не понимая, как может человек выносить такой нечеловеческий труд. Наконец, результаты этой самоотверженной работы стали сказываться. Корпус был почти очищен от подозрительного элемента. Теперь нужно было ещё два-три месяца, чтобы закрепить первые результаты, и тогда можно было бы вести корпус в бой…
Как гром среди ясного неба, из Омска пришла телеграмма: «Комкору генералу Каппелю. По повелению Верховного Правителя вверенному вам корпусу надлежит быть готовым к немедленной отправке на фронт. Подробности утром. Начальник Ставки Верховного Правителя генерал Лебедев»…
Состав частей почти на 80% состоял из привезенных три недели назад пленных красноармейцев. Было ясно, что не только перевоспитать, но и достаточно познакомиться с ними командиры частей не успели. Верить этой чужой еще массе было нельзя, тем более, что было несколько случаев обнаружения среди пополнения специально подосланных коммунистов-партийцев. Прежде корпус был невелик, но монолитен, существовал, как единый организм, и командир мог ручаться за каждого своего бойца, и эта вера друг в друга, во многом, обеспечивала победу, теперь же эти проверенные бойцы были утоплены в ненадёжных пополнениях, и всякий план стало нужно составлять с учетом почти полной ненадежности частей, не имея уверенности ни в чём.
— Владимир Оскарович, это гибель, — сказал начальник штаба Каппеля Барышников, прочитав приказ.
Собрав командиров частей, генерал задал им вопрос, ответ на который знал и сам:
— Вы верите в своих солдат, вы знаете их?
— Нет, — коротко отозвались офицеры.
По телефону Каппель связался с начальником Ставки Лебедевым, привел все имеющиеся у него доводы, доказывая бесполезность отправки корпуса на фронт в настоящем его состоянии, рисовал катастрофу, которая может произойти.
— Генерал Каппель, вы получили приказ? Завтра корпус должен выступить в полном составе в распоряжение Командарма .
Неподготовленный и непроверенный корпус двинулся на фронт. По дороге Каппель получил приказ передать, по прибытии на фронт, кавалерийскую бригаду и отдельную Волжскую батарею в распоряжение генерала Волкова, командира казачьего корпуса. Таким образом, у Каппеля осталась пехота, состоящая почти сплошь из бывших красноармейцев…
Полковник Вырыпаев вспоминал: «Командование Западной 3-й армии, видимо по халатности, назначило местом выгрузки 3-го корпуса город Белебей, который был уже занят противником, и Волжскому корпусу пришлось выгружаться поэшелонно, в непосредственной близости к противнику и очень часто под сильным ружейным и пулеметным огнем, входя сразу в бой. Необученные и непрофильтрованные части, состоящие почти сплошь из бывших красноармейцев, целиком переходили к красным, уводя с собой офицеров. Свои же надежные каппелевские части, если не уничтожались, то несли громадные потери, и отходили вместе с уральцами и сибиряками. Таким образом, третий корпус, на создание которого было потрачено столько сил и энергии, в короткое время, хотя и не был совсем уничтожен, но был сильно потрепан и не представлял собой той грозной силы, которой он мог бы быть, если бы все было проведено планомерно. После больших усилий, Каппель собрал измотанные и полууничтоженные части корпуса на реке Белой, куда красные подтянули свежие резервы и почти ежедневно производили яростные атаки. Высшее командование приказало держаться корпусу на рубеже реки Белой еще несколько дней. Волжане, измотанные беспрерывными ежедневными атаками со стороны красных, еле держались на ногах и совершенно не спали по нескольку суток.
На успех трудно было рассчитывать. Каппель приказал Уржумскому полку подтянуться из резерва к месту прорыва и атаковать красных с севера, а мне приказал прибыть тоже к месту прорыва и, объединив всю артиллерию (три батареи кроме моей), содействовать наступающим частям в центре. Прибыв на указанное место и связавшись с батареями, я приказал им в назначенный час открыть интенсивный огонь по деревне, где скопились только что переправившиеся через реку красные. До этого эта деревня переходила из рук в руки четыре раза, наша пехота в этих атаках была измотана до последней степени, и мне было ясно, что таким частям атаковать врага нельзя и что из нашей затеи ничего не выйдет. Трещали пулеметы, настойчиво била артиллерия, но красные продолжали расширять занятый ими участок на нашей стороне реки. За десять минут до атаки, на взмыленном коне, прискакал с одним ординарцем Каппель и остановился у небольшой рощицы, почти в линии нашей пехоты. Весть о его появлении прошла по рядам нашей пехоты, как электрический ток. Все сразу оживились. Оставив коня за рощей, Каппель пошел вдоль цепей, шутил с солдатами, задавал им разные вопросы. За небольшим пригорком собралась кучка бойцов; он объяснил, как будем наступать.
— А с севера и с нашего правого фланга ударят уржумцы, — как бы вскользь, бросил он. Правда, это было все, что было у него в резерве, да и от Уржумского полка осталось только восемьдесят человек. И когда наступил срок атаки Каппель крикнул — «С Богом». Наша пехота, как один человек, выскочила из своих укрытий и бросилась на врага. Каппель ушел вдоль нашей линии. Скоро оттуда прибежал батарейный наблюдатель Беляев и доложил мне — «Господин полковник, возьмите генерала куда-нибудь в укрытие — убьют его там». Я побежал к Каппелю и предложил ему присесть в небольшом окопе моих боковых наблюдателей. Огонь противника стал стихать. Наша пехота входила в деревню. Переправившихся красных наши бойцы опрокинули в реку, так как большинство из них не попало на переправу. Более двухсот красных было взято в плен. Было захвачено 27 брошенных красными пулеметов, много винтовок, патронных двуколок и другого военного имущества. Каппель тут же собрал начальников отдельных частей, поблагодарил их, просил благодарить бойцов за доблестную атаку. Рассказал задачу на будущее, сел на коня и уехал в штаб.
Невольно возникал вопрос — какой силой, каким гипнозом действовал Каппель на солдат? Ведь на таком большом участке прибывшие резервы — остатки Уржумского полка нормально не могли бы ничего сделать. Части же, стоявшие на этом участке, имели в продолжение четырех дней беспрерывный бой и в течение этого времени были почти без сна. Потом, после боя, я много разговаривал с офицерами и солдатами на эту тему. Из их ответов можно было заключить, что огромное большинство их слепо верило, что в тяжелую минуту Каппель явится сам, а если так, то должна быть и победа!»
Западная 3-я армия неудержимо откатывалась назад, неся страшные потери, и остановить это отступление не было возможности. Тыл разлагался, а Ставка растерялась и не знала, что делать.
Генерал Каппель В.О., зима 1919 г.
После этого Каппель был назначен командующим разгромленной 3-й армией вместо генерала Сахарова. К этому времени её остатки были уже прижаты к левому берегу Иртыша. Широкая, бурная река не замерзала. Гибель нависла над армией. Западный берег Иртыша был занят десятками тысяч повозок, сгрудившихся на берегу непроходимой мощной реки, по которой густо шли угловатые льдины.
— Если река не замерзнет — часы этих повозок сочтены. Фронт совсем недалеко, а враг наседает. Переправы другой нет, — сказал Каппель, глядя на эту картину.
Но мороз всё-таки начал крепнуть, и Иртыш стал покрываться льдом. Кто-то догадался из пробитой проруби плескать на него водой, и она тотчас же замерзала толстой корой. По этим тропинкам и переправились чудом избежавшие гибели люди и обозы.
Переправившись через Иртыш, Каппель въехал в стремительно пустеющий Омск. Ставка, министры и сам Верховный правитель уже покинули город. А.А. Федорович описал то, что предстало взору волжского героя: «Какие-то воинские части, всех родов оружия, мечущееся по улицам население, сани, лошади — все смешалось в один нелепый клубок.
Дальше какой-то мастеровой юркнул в калитку и отчаянный разбойный свист прорезал воздух. Бледный от бессонных ночей, с застывшим лицом, почерневшими глазами, Каппель судорожно сжимал поводья.Чуть не на всех заборах Омска виднелись расклеенные огромные приказы Сахарова о том, что город превращен в неприступную крепость, взять которую врагам не удастся…»
Едва Каппель прибыл на омский вокзал, как был вызван к телефону Верховным правителем.
— Владимир Оскарович, я хочу видеть вас на посту Главнокомандующего взамен генерала Сахарова.
— Ваше Высокопревосходительство, есть много командиров старше и опытнее меня. Я неподготовлен к такой большой и ответственной роли. Ваше Высокопревосходительство, почему вы мне это предлагаете?
— Потому что только вам, Владимир Оскарович, можно верить.
— Ваше Высокопревосходительство, я с готовностью принял бы кавалерийский полк, но армию…
— Ну, а если вы получите приказ? – голос адмирала стал резким.
— Приказ я должен буду выполнить, — ответил Каппель.
Через час Верховный правитель прислал приказ о назначении генерала Каппеля Главнокомандующим…
Глава 4.
…Войско верит: Каппель доведёт,
Войско знает: с Каппелем победа.
Только час последний грозно бьёт,
Смерть спешит, гремя костьми, по следу.
Боже, Боже, армию спаси!
Выведи из ледяной чащобы.
Не забыть вовек Святой Руси
Сына, ей служившего до гроба.
Он и мёртвый будет впереди,
Словно знамя славы и победы.
Замер вздох измученной груди,
Спит герой, не встретивший рассвета.
Боже, пусть лишь армия живёт,
И однажды Родина воскреснет!
Белый Витязь Белый полк ведёт
Сквозь снега и скорбь дорогой Чести.
Елена Семёнова
С адмиралом Колчаком Владимиру Оскаровичу вскоре пришлось встретиться лично. Это была их последняя встреча.
Адмирал пригласил его в свой вагон. Их разговор длился три часа. Содержание его осталось неизвестным. В ночном мраке Верховный правитель во френче, с белым крестом на шее, вышел провожать Каппеля. Владимир Оскарович повернулся и отдал честь. Колчак спустился на одну ступеньку, протянул ему руку и сказал тихо:
— Владимир Оскарович, только на вас вся надежда…
Эти слова Каппель уже слышал накануне от генерала Пепеляева, неприятный инцидент с которым произошёл на станции Тайга. Кавалер двух офицерских Георгиев, лично безумно храбрый, любимый своими частями, 28-летний генерал Пепеляев был, по выражению Верховного Правителя, «революционным генералом». Он одерживал блестящие победы на Урале, его имя знал каждый сибиряк, но молодость, неуравновешенность, неумение бороться с первым впечатлением и анализировать события и собственные поступки нередко толкали его на ложные шаги. Когда же его брат В.Н. Пепеляев стал председателем совета министров, голова у молодого генерала закружилась еще больше. На станции Тайга братья Пепеляевы самовольно арестовали бывшего главнокомандующего генерала Сахарова, считая его неумелые действия причиной краха белых сил. В это время на станцию прибыл Каппель и, узнав о случившемся, пришёл в негодование. Владимир Оскарович немедленно направился в вагон Пепеляева. Владимир Оскарович предпочёл вести разговор со старшим братом:
— По чьему приказу арестован главнокомандующий фронтом?
— Вся Сибирь возмущена таким вопиющим преступлением, как сдача в таком виде Омска, кошмарная эвакуация и все ужасы, творящиеся на линии железно дороги повсюду! – начал объяснять министр. — Чтобы успокоить общественное мщение мы решили арестовать виновника и увезти его Томск для предания суду…
Каппель не дал ему закончить:
— Вы, подчиненные, арестовали своего главнокомандующего? Вы даете пример войскам, и они завтра же могут арестовать и вас. У нас есть Верховный правитель и генерала Сахарова можно арестовать только по его приказу. Вы меня поняли? — резко повернувшись, не ожидая ответа, Каппель вышел из вагона.
Генерал Анатолий Николаевич Пепеляев будет арестован большевиками в 1923-м году в Якутии и 13 лет проведёт в Ярославском политизоляторе. После этого он всёго лишь год проживёт на свободе, работая краснодеревщиком, а затем вновь будет арестован и расстрелян в 1938 году в Новосибирске.
Приказ об аресте Сахарова Верховный правитель отдал, и эшелон бывшего главнокомандующего был отправлен в Иркутск, куда, впрочем, так и не дошёл. Генералу Сахарову, фигура которого ещё долго будет вызывать ожесточённые споры, суждено было стать участником легендарного Ледяного Сибирского похода и вновь возглавить 3-ю армию. Со всей армией он доберётся до Забайкалья, после окончательного разгрома белых эмигрирует в Германию, где в 1923 году опубликует весьма интересные мемуары «Белая Сибирь» и скончается в 1941 году.
После встречи с адмиралом Каппель был неразговорчив.
— Все, не так, все не то, — мрачно говорил он. Генерал сказал лишь, что советовал Колчаку быть ближе к армии, быть с армией, но тот ответил, что находится под защитой союзных флагов…
Приняв, после возвращения со станции Судженка, дела штаба фронта от генерала Сахарова, Каппель включил свой эшелон в общую ленту эшелонов, и стал медленно двигаться на восток. Он часто задерживал свой поезд, чтобы поддержать живую связь с армией и находиться в непосредственной близости фронта. Каждый день, а иногда не один раз, Главнокомандующий, то в автомобиле, а чаще верхом, оставив поезд, отправлялся не передовую. В той путанице частей и обстоятельств, которые сопровождают отступление, он один знал все мелочи текущего дня, часто исправляя положение, казавшееся безнадежным. Основной его идеей стало вывести армию за рубеж, где она сможет отдохнуть и переформироваться.
Весть о назначении Каппеля Главнокомандующим вдохнула надежду в деморализованные войска. Участник Ледяного Сибирского похода Ф. Мейбом вспоминал: «Волжане и все белые бойцы как-то сразу воспрянули духом, говоря: «Там, где нашенский генерал Каппель, там поражения не может быть». Так думали волжане, и так думала вся армия. Он был не только простым руководителем Белой борьбы на Волге – для волжан он был олицетворением её, он был «наш генерал»! Рядовые говорили: «Каппель выведет нас даже из ада… С Волги вывел и теперь выведет».
На станции Мариинск власть была захвачена местным земством, отличавшимся левым уклоном и склонным к сотрудничеству с большевиками. В городе находились большие склады военного имущества. В тот день земцы заседали в небольшом каменном доме. Внезапно на крыльце раздались быстрые шаги, и в комнату вошли два офицера. Один из них подошёл к столу и представился:
— Я генерал Каппель.
Все собравшиеся вскочили со своих мест и бросилось к дверям. Кое-как их удалось задержать. Каппель сел, закурил папиросу и спокойно заговорил. Он начал с того, что поблагодарил земцев за то, что, взяв власть, они поддерживают порядок в городе, затем объяснил, что сейчас подходит армия и понятно, что управление переходит к военным властям. Генерал рассказал, в каком состоянии двигаются отходящие части, как в сибирские морозы они идут часто в старых шинелях, голодные, полуживые, везя с собой сотни тифозных и раненых. Он говорил просто и ясно, без громких фраз, но в тоне его голоса чувствовалась такая боль за этих людей, что в зале была мертвая тишина.
— Вы русские и те, кто в армии, тоже русские — а дальше думайте сами, — резюмировал он и, попрощавшись, уехал в штаб фронта.
На утро земцы явились к Каппелю с хлебом-солью и списком всего военного имущества, находящегося на складах, для передачи его армии. И пока штаб фронта стоял в Мариинске, все проходившие части были снабжены продуктами и теплой одеждой, в чем так они нуждались.
Между тем, всё чаще стали приходить донесения о творимых чехами бесчинствах на железной дороге. «Как хозяева распоряжались они, отбирая паровозы у эшелонов с ранеными, а иногда и просто выбрасывая из вагонов этих раненых и эвакуировавшихся женщин и детей. Украшенные зелеными еловыми ветками их поезда вывозили не только чешские воинские части и военное имущество — в вагонах можно было видеть все, до пианино и мягкой мебели включительно — все, что удавалось достать предприимчивым «братьям» во встречающихся городах и станциях. А в эшелонах без паровозов или на снегу гибли тысячи русских раненых, женщин и детей. Описать эту страшную картину смогли бы классики русской литературы, как Л. Толстой, Тургенев или Гончаров, но мне лично пришлось видеть на каком-то полустанке три вагона-платформы, загруженных высоко трупами замерзших людей, сложенных как штабеля дров. Эти штабеля были связаны веревками, чтобы не развалились, и среди защитных форм погибших мелькали и женские платья и тела детей. А дальше нам приходилось также замечать около линии железной дороги и какие-то большие мешки, чем-то заполненные. В мешках мы находили замерзших русских женщин в легких платьях. Это были те русские женщины, которые связали свою судьбу с кем либо из чехов и которым они надоели. Несчастная женщина заталкивалась в мешок, завязывалась веревкой и выбрасывалась из вагона на снег. Всего не описать, но те из нас, кто видел это, не забудут никогда…» — вспоминал Вырыпаев.
Владимир Оскарович слал бесчисленные телеграммы чешским командирам, лично ездил к некоторым из них, но ничего не помогало. Теперь, кроме чисто военных вопросов, он вынужден был ещё помогать жертвам «братьев» чехов, которых нельзя было бросить на произвол судьбы. Бесчисленные обозы беженцев присоединялись к отступающей армии, делая её нелёгкий путь ещё более трудным и опасным. Из Нижнеудинска пришла телеграмма Верховного правителя: чехи силой забрали два паровоза из его эшелонов, и он просил, чтобы Каппель повлиял на них, заставил прекратить эти бесчинства. Всякое выступление против чехов с оружием еще более ухудшило бы положение адмирала, а армию поставило бы в безвыходное положение — с востока появился бы чешский фронт, а с запада шли красные.
Армия продолжала свой крестный путь. Её взоры были обращены к Красноярску, где измученных людей должен был ждать отдых. Страшным ударом грянула весть, что комендант города генерал Зиневич изменил и перешел на сторону красных. Из Красноярска шли подлые летучки, гласившие: «Братья, протянем друг другу руки, кончим кровопролитие, заживем мирной жизнью. Отдайте нам для справедливого народного суда проклятого тирана Колчака, приведите к нам ваших белобандитов, царских генералов, и советская власть не только забудет ваши невольные заблуждения, но и сумеет отблагодарить вас».
Чины штабы собрались в вагоне Каппеля. Главнокомандующий стоял спиной ко всем и смотрел в окно. Все взоры, как присутствовавших здесь, так и невидимые, всей армии, верящей в своего кумира, были обращены на него и ждали ответа, потому что «на него была вся надежда».
Наконец, генерал, лицо которого потемнело, отошёл от окна, сел и сказал негромко, но твёрдо:
— Идти вперед должны и будем. Красноярск не гибель, а одна из страниц борьбы. Скажу больше — это тяжелый экзамен, выдержат который только сильные и верные. Но они будут продолжать борьбу. Слабые отпадут — их нам не нужно. Крепкие пойдут со мной — и я спасу, или погибну с ними. Но, если это суждено, то я буду с войсками до конца и своей смертью среди них докажу им свою преданность. Сегодня будет написан приказ, в котором я скажу об обстановке, создавшейся благодаря измене. Этим приказом, кроме того, я разрешу всем колеблющимся и слабым оставить ряды армии и уйти в Красноярск, когда мы к нему подойдем. Тем, кто останется со мной, я в этом приказе скажу, что нас ожидает впереди только тяжелое и страшное, может быть гибель. Но если останется только горсть, я и ее поведу. Красноярск мы должны будем обойти. Наперерез нам будут, конечно, брошены красные части — мы прорвемся. Мы должны прорваться, — голос его зазвенел. — Вы поняли — мы должны прорваться!
Поручик Бржезовский, молодой адъютант Каппеля вскочил и воскликнул:
— Прорвемся! Обязательно прорвемся!
На подступах к Красноярску стало известно, что власть в городе перешла к большевикам, а генерал Зиневич, «сын рабочего и крестьянина», как он сам себя именовал, арестован и посажен в тюрьму. «Каппелевцы» в целях отвлекающего манёвра предприняли слабую атаку на город. Всем слабым и не желавшим бороться частям Каппель разрешился оставить армию и уйти в Красноярск, чем воспользовались многие. Таким образом, остались лишь воины, готовые идти до конца. Они двинулись в обход города с двух сторон. Сам Каппель, пропустив последние части, покинул свой эшелон, движение которого дальше было невозможно, и приказал сделать то же своему штабу. Через несколько минут поезд оказался в руках передовых частей красных. Все чины штаба успели к тому моменту покинуть его, и лишь, поручик Бржезовский, крикнувший «Прорвёмся!», по иронии судьбы, попал в плен…
В ночном мраке остатки полуживой армии с огромным обозом больных, раненых, детей, женщин обходили предавший их Красноярск, постоянно отбиваясь от высланных им наперерез красных частей, превосходящих их многократно. И всё-таки они прорвались. Ещё раз генерал Каппель со своими бойцами совершил невозможное, но сколько испытаний ждало впереди…
Генерал Каппель В.О., во время ледяного похода.
Полковник Вырыпаев вспоминал: «Части во главе с генералом Каппелем стали спускаться по крутому, почти отвесному берегу порожистой и местами незамерзшей еще реки Кан, зажатой между отвесными ущельями гор, покрытых непроходимой, дикой тайгой. Обычно зимой таежные охотники проезжали по льду реки до первой деревни Барги в девяноста верстах от Подпорожной. Передовым частям, с которыми следовал и Каппель, представилась картина ровного, толщиной в аршин, снежного покрова, лежащего на льду реки. Но под этим покровом по льду струилась вода, шедшая из незамерзающих горячих источников с соседних сопок. Ногами лошадей перемешанный с водой снег при 35-градусном морозе превращался в острые бесформенные комья, быстро становившиеся ледяными. Об эти комья лошади портили себе ноги и выходили из строя. В аршин и более толщины снег был мягок, как пух, и сошедший с коня человек утопал до воды, струившейся по льду. Валенки быстро покрывались толстым слоем примерзшего к ним льда, отчего идти было невозможно. Поэтому продвижение было страшно медленным. А через какую-нибудь версту сзади передовых частей получалась хорошая зимняя дорога, по которой медленно с долгими остановками, двигалась бесконечная лента повозок и саней, наполненных самыми разнообразными, плохо одетыми людьми. Незамерзающие пороги реки приходилось объезжать, прокладывая дорогу в непроходимой тайге. Через 4-5 верст пути по Кану проводники предупредили генерала Каппеля, что скоро будет большой порог и если берега его не замерзли, то дальше двигаться будет нельзя, вследствие высоких, заросших тайгой сопок. Каппель отправил приказание в тыл движущейся ленты, чтобы тяжелые сани с больными и ранеными временно остановить и на лед не спускаться, чтобы не оказаться в ловушке, если порог окажется непроходимым.
При гробовой тишине пошел снег, не перестававший падать почти двое суток; от него быстро темнело и ночь тянулась почти без конца, что удручающе действовало на психику людей, двигавшихся вперед со скоростью одна-полторы версты в час. Идущие кое-как, прямо по снегу, на остановках, как под гипнозом, опускались на снег. Намерзший на валенках лед делал их невыносимо тяжелыми, ноги отказывались двигаться. Поэтому многие продолжали сидеть, когда нужно было идти вперед, и оставались сидеть навсегда, засыпаемые хлопьями снега. Последние дни, часы Каппеля отсчитывала судьба. Спускаясь по скалистому берегу Кана на его предательский лед, Каппель вел армию, спасая ее и приближаясь к гибели сам. То верхом, то ведя коня в поводу, он делил с армией ее труд и боль, армией, которая прорываясь в бесконечных стычках и боях, полуживая, шла за ним, потому что ее вел он. В туманном сорокаградусном морозе, как в бреду, шли люди, забывшие что такое теплая изба, спутавшие день с ночью, утолявшие голод горстью муки или куском мерзлого сырого мяса, отрубленного клинком, с обмороженными черными лицами, люди готовые каждую минуту схватить заржавевшую винтовку, страшные в своих разношенных валенках и уродливых разномастных шубах, удивленно озиравшиеся, если кругом было тихо и морозный воздух не резали пулеметные очереди и винтовочная трескотня — люди призраки, до идолопоклонения верящие в того, кто их вел.
Река Кан была коварна. Как всегда, генерал Каппель шёл впереди своих частей, прокладывая путь. Одетый в бурочные сапоги он месил ногами вместе со своими бойцами глубокий пушистый снег и вдруг по пояс провалился в ледяную воду. Промокшие бурки отяжелели и через несколько минут покрылись пленкой льда и сжали ноги. О произошедшем генерал никому не сказал и продолжал идти, не показывая вида, а ноги коченели… До ближайшего селения было 70 вёрст. В какой-то момент, силы оставили Владимира Оскаровича, и он упал в снег. С трудом поднявшись с помощью подоспевших людей, генерал хрипло прошептал:
— Коня…
Но и в седле он продержался недолго. Вскоре Каппель склонился головой на гриву коня и стал падать. Уже без сознания его сняли с коня, положили на сани, укрыли шубами, шинелями, одеялами… Через несколько верст полозья саней провалились в глубокий снег и, попав в протекавшую под снегом воду, сразу примерзли ко льду. Оторвать их было невозможно. Несколько человек посадили Каппеля на коня, а сбоку его встал богатырского сложения доброволец верхом. Он охватил генерала за талию, чтобы тот не упал, и шагом двинулся с ним впереди растянувшейся ленты армии.
В селении Барга Каппеля внесли в теплую, большую избу, быстро сняли шубу и, с трудом разрезав, стащили примерзшие к ногам бурки. От колена до ступни ноги были белые и одеревенели. Пока разыскали врача, шедшего с какой-то частью, несколько человек оттирали снегом отмороженные ноги. Каппель метался в бреду, что-то приказывал, что-то требовал. Наконец запыхавшийся доктор прибежал и мгновенно определил:
— Пятки и часть пальцев сейчас же ампутировать.
Но операцию было нечем произвести — все инструменты пропали где-то в походе.
— А иначе? – спросил Вырыпаев.
— Иначе гангрена и конец, — шёпотом отозвался врач, взглянул на лежавший на столе кухонный нож, взял его в руки, осмотрел, задумался, а потом привыкшим к приказам в госпиталях голосом распорядился:
— Спирту — скорее.
В топящейся печке докрасна прокалили нож, протерли спиртом, и доктор склонился к ногам Главнокомандующего.
Каппель пришел в себя через сутки и спросил тихо:
— Доктор, почему так больно?
Узнав об операции, он на минуту задумался, а потом, приподнявшись на постели, приступил к организации порядка движения, вызывая к себе начальников частей и отдавая необходимые приказания. Так прошел день, больному становилось то лучше, то хуже, но сознания он не терял. На другое утро, наладив движение и убедившись, что большая часть армии уже прошла Баргу, Каппель решил двинуться дальше и сам.
Сжавшего зубы от боли, бледного, худого генерала на руках вынесли во двор и посадили в седло. Он тронул коня и выехал на улицу — там тянулись части его армии и, преодолевая мучительную боль и общую слабость, Каппель выпрямился в седле и приложил руку в папахе. С закутанными одеялом ногами генерал продолжал свой последний путь. Стоять и ходить он не мог. На ночлегах его осторожно снимали с седла и вносили на руках в избу, где чуть обогревшись, Владимир Оскарович, лежа в кровати, приступал снова к своим обязанностям Главнокомандующего, вызывая отдельных начальников, отдавая приказания, направляя движение. Через неделю ему стало хуже: усилился жар, участились обмороки. Ни термометра, ни лекарств не было, и врачи, сосредоточившись на обмороженных ногах, упустили развившуюся у генерала пневмонию.
А армия, умиравшая от тифа, холода и ран, устилавшая каждую пройденную версту мёртвыми телами, продолжала верить в своего генерала. Ф. Мейбом вспоминал: «Последние запасы консервов кончились. Стали есть падшую конину; хлеб кончился, перешли на заваруху (смесь муки со снегом, получается клейстер). Кончились спички, не стало костров. Спали на снегу, и многие, засыпая, уже не просыпались. Сотни вёрст глубокого снега, тысячелетние гигантские деревья и непроходимый кустарник. Без дорог, по таёжным тропам, наша Белая армия шаг за шагом шла без всякого ропота за своим вождём генералом Каппелем…»
Верстах в тридцати от Нижнеудинска был большой бой, в ходе которого противник был разбит и отступил. Руководить лично боем Каппель уже не мог, но когда доложили ему о результатах, он чуть улыбнулся:
— Иначе быть не могло.
В последние дни жизни Каппель продиктовал обращение к сибирским крестьянам, в котором, в частности, говорилось:
«За нами с запада подвигаются советские войска, которые несут с собой коммунизм, комитеты бедности и гонения на веру Иисуса Христа. Где утверждается советская власть, там не будет трудовой крестьянской собственности, там в каждой деревне небольшая кучка бездельников, образовав «комитеты бедноты», получит право отнимать у каждого всё, что им захочется. Большевики отвергают Бога, и, заменив Божью любовь ненавистью, вы будете беспощадно истреблять друг друга. Большевики несут вам заветы ненависти к Христу, новое, «красное» Евангелие, изданное в Петрограде коммунистами в 1918 году».
После Нижнеудинска движение армии шло параллельно железной дороге, по которой сплошной лентой шли чешские эшелоны. Чешские офицеры хорошо знали Каппеля по Волге и, в отличие от своих старших начальников, относились к нему с большим уважением. Узнав о состоянии Каппеля, они предлагали вывезти его, гарантируя секретность и безопасность, давая место для сопровождающих его двух-трех человек. Вырыпаев передал это предложение Главнокомандующему, и получил ответ:
— Я не оставлю армию в такой тяжелый момент, а если мне суждено умереть, то я готов умереть среди своих бойцов…
В ночь на 26 января Каппель на мгновенье пришел в себя и прошептал:
— Как я попался. Конец…
Полковник Вырыпаев в отчаянии бросился к стоявшему около остановки румынскому эшелону, где разыскал врача. Захватив нужные инструменты, тот поспешил к больному генералу. Быстро осмотрев и прослушав его врач безнадёжно развёл руками:
— Он умрет через несколько часов.
По определению доктора у Каппеля было двухстороннее крупозное воспаление легких — одного легкого уже не было, а от второго осталась лишь часть. Главнокомандующий был перенесен в румынский лазарет. Поезд скоро тронулся. Когда в 11 часов 50 минут утра, 26 января 1920 года, румынский эшелон подходил к разъезду Урей, сердце Владимира Оскаровича Каппеля остановилось…
— Пусть войска знают, что я им предан был, что я любил их и своей смертью среди них доказал это, — были его последние слова.
Генерал Каппель В.О. в гробу сразу после смерти.
+++
А генерал Каппель и после смерти не оставил свою армию. В деревянном гробу он продолжал свой путь, и как на самую большую ценность, как на символ неутихающей ни на миг борьбы, смотрели полузамерзшие люди на этот гроб, и не хотели, не могли верить совершившемуся.Генерал Каппель исполнил свой долг до конца. Он сумел спасти доверенную ему армию и вывести её из смертельного капкана, но заплатил за это своей жизнью.
Караул у гроба с телом генерал-лейтенанта Каппеля В.О. перед захоронением в Чите.
Чита встретила тело Каппеля почетным караулом, рыдающими траурными маршами, и сам глава Забайкалья, атаман Семенов, преклонил перед гробом колени. Полковник Вырыпаев вспоминал: «В день похорон в Чите творилось что-то невероятное. Не только храм, но и все прилегающие к нему улицы были заполнены самым разнообразным по своему виду народом, не говоря уже о прекрасных забайкальских частях, стройно шедших во главе с оркестром, игравшим похоронный марш. Такого скопления народа на похоронах я, проживший долгую жизнь, никогда не видел».
Осенью 1920 года гроб с телом генерала Каппеля был перевезен в Харбин и там погребен около алтаря бывшей военной Иверской церкви.
Перенесение праха генерал-лейтенанта Каппеля В.О. в Харбин.
Черный гранитный крест, у своего подножья охваченный терновым венком, и надпись на белой мраморной доске – «Генерального штаба генерал-лейтенант Владимир Оскарович Капель» — тридцать пять лет сторожили последний покой волжского героя. Каждый год 28 июля, в день его ангела, во время литургии многие священнослужители зарубежной церкви читали записки об упокоении раба Божия воина Владимира.
В 1945 году в Харбин вошли советские части. Советские солдаты внимательно осматривали памятник и качали головами.
Так вот он где, — задумчиво говорили они.
Установленный на могиле памятник был снесен в 1955 по требованию СССР , после перехода власти от Чан Кай Ши к Мао Дзе Дуну.
В июне 2001 года в районе станции Утай в Иркутской области, на месте ,где умер В.О. Каппель, по инициативе Иркутского казачьего войска и его атамана Николая Меринова, был установлен памятный крест, освященный настоятелем Тулунской церкви . Деревянный крест, воздвигнутый на предполагаемом месте смерти генерала, изготовлен в Братске.
Уже в наши дни, когда гроб с останками генерала везли поездом из Харбина в Москву, в Перми поклониться праху пришел Борис Кириллович Строльман, называющий себя внуком Каппеля. О своем родстве с прославленным генералом он, по его словам, узнал «в начале перестройки».
По счастью, бережливая людская память сохранила место захоронения Владимира Оскаровича, и прах его недавно обрёл покой на Донском кладбище Москвы, над могилой героя была установлена копия разрушенного в 50-х годах надгробного памятника.
Елена Владимировна Семёнова, 2008
Свидетельство о публикации №208032800563
(Сокр.)