На тему вывоза ценностей из Эрмитажа есть отдельная статья, однако в настоящем тексте я бы хотел показать то, как эту историю видели и видят американцы, ставшие основными покупателями национального богатства Дореволюционной России. Как они покупали (не только в Эрмитаже), что они думали и говорили по этому поводу. Забегая вперед скажу, что там все оценивалось объективно, чего, разумеется, нельзя сказать про СССР: до 90-х годов ХХ века тема вывоза культурных ценностей в сторону США была засекречена. И только после появления ряда публикаций по ту сторону океана на это обратили внимание и у нас.
А началось все из-за того, что молодому, но дерзкому Советскому государству срочно понадобилась твердая валюта, на которую можно было бы ударно провести первую пятилетку. Сначала внимание обратили на антиквариат, что привело к принятию 23 января 1928 года постановления Совнаркома «О мерах к усилению экспорта и реализации за границей предметов старины и искусства». Документ этот подразумевал создание института особых уполномоченных по организации отбора и вывоза предметов искусства. Но по факту массовый вывоз антиквариата начался раньше, еще в самом начале 1920-х годов. Советское правительство нарушало им же и принятый декрет от 19 сентября 1918 года «О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения». Так, Фрэнк Голдер вспоминал, что еще в 1921 году он получил карт-бланш на вывоз из России любых изданий от Михаила Покровского, заместителя наркома просвещения.
За океаном факты вывоза и продажи культурных ценностей никогда не скрывались. В США довольно быстро смекнули, что можно заполучить огромное количество ценнейших произведений, и не стали откладывать дело в долгий ящик. Одним из предприимчивых дельцов был жид Арманд Хаммер. Он, отвечая на вопросы журналистов и покупателей предметов искусства, честно говорил — всё, что он предлагает к продаже, вывезено из Советской России. Хаммер — врач и яростный поклонник социалистических течений. Был лично знаком с Лениным и всячески проталкивал у себя на родине идею о необходимости сотрудничества с СССР. Он жил то в Москве, то в Северной столице, и участвовал в развитии торгово-экономических отношений между двумя странами. К нашей теме он никак бы не относился, если бы однажды, сидя с братом в петроградском ресторане, не увидел бы на тарелках с едой надпись «Н I» и датой «1825» (год вступления на престол Николая I). Хаммеры поняли, что это, вероятно, дворцовый сервиз, сделанный специально для стола его императорского величества. Братья предложили хозяину ресторана хорошую цену за весь сервиз, а также пообещали за свои же деньги купить новую посуду. Хозяин согласился. Именно с этого и началась история массового приобретения Хаммером различных произведений искусства.
Жил жид Хаммер в то время в Москве, в огромной 20-комнатной квартире. Все купленные впоследствии ценности он свозил туда, постепенно превращая жилье в музей. Арманд рассказывал, как однажды к нему в гости приехал один из крупнейших антикваров Нью-Йорка и, увидев количество и художественный уровень экспонатов, был по-настоящему потрясен. Сам гость тоже решил приобрести некоторые вещи, но так и не смог вывезти их из-за отсутствия разрешения. Почуяв запах денег, доктор решил помочь антиквару. И уже на следующий же день Арманд получил разрешение у властей на вывоз культурных ценностей. Именно эта история стала началом массового вывоза антиквариата из страны.
Учитывая объемы товара, предприятие Хаммера в России приносило гигантские доходы. Он скупал любые изделия, которые могли представлять потенциальный интерес за рубежом, и отправлял их в США. Однако в то время в стране началась Великая депрессия, и привезенные предметы еще нужно было постараться продать. Тогда он решил пойти в обход — разослал в магазины крупных городов письма с предложением устроить у них распродажу «романовских сокровищ» на выгодных для них условиях. Первым свое согласие озвучил универмаг в Сент-Луисе, у дверей которого позднее стояла очередь из 5 тысяч человек. Позднее были магазины Чикаго, Лос-Анджелеса, Детройта, Питтсбурга, Балтимора, Вашингтона, Сан-Франциско. Огромные площади предоставил также известный универмаг «Лорд и Тэйлор» в Нью-Йорке.
К 1920-м годам в Соединенных Штатах наряду с крупными коллекционерами типа Рокфеллера появилось немало людей, которые обладали серьезными средствам и одновременно интересовались искусством прошлого. Экономический кризис их не пугал, и Хаммер понял, что сорвал джек-пот.
В 1992 году, через два года после смерти Арманда, вышла книга К. Блюмэя, 25 лет работавшего его помощником, под названием «Темная сторона силы: настоящий Арманд Хаммер». В ней подробно описывается бойкая торговля с Советским Союзом:
Коллекции Хаммера заполонили в Нью-Йорке три огромных склада и пришлось уплатить значительный налог, но это было ничто по сравнению со стоимостью содержимого этих ящиков.
Экспонаты музея Hillwood в Вашингтоне. Русское искусство эпохи наполеоновских войн
Блюмэй не раз интересовался, неужели никто не спрашивал о происхождении тех или иных предметов, на что Арманд отвечал: «Я просто говорил правду: нестабильность рубля вынуждала меня вкладывать мои доходы во что-то ценное, в то, что я мог продать по возвращении домой». Отношения Хаммера и правительства СССР в один момент стали настолько доверительными, что торговцу передали специальные штампы, с помощью которых можно было нанести фирменный знак мастерской Фаберже.Со слов Блюмэя, брат Арманда, Виктор, утверждал, что продавать произведения искусства за рубеж придумал Микоян. Якобы в 1928 году он предложил Хаммеру организовать продажу 40 картин из Эрмитажа и пообещал за это 10% комиссионных. Потенциальные покупатели предложили за все 5 миллионов долларов, но реальная стоимость была значительно выше, поэтому сделка сорвалась. В следующий раз Микоян обратился к своему партнеру через год, когда спланировал очередной массовый вывоз ценностей. Схема была следующей: предназначенные для вывоза предметы Арманд переправлял под видом своей собственности, которую он якобы приобрел в магазинах. Груз с такой легендой без каких-либо проблем проходил через американскую таможню, а после Хаммер просто организовал распродажу товаров, на которой все и уходило с молотка. Вырученные средства он переводил на счета Внешнеторгового объединения «Амторг», оставляя себе комиссионные. Чтобы легализовать перевод денег, между Хаммером и «Армторгом» был заключен контракт на поставку из СССР дерева для изготовления бочек для виски по заниженным ценам. Понятно, что такая махинация была невозможна без поддержки сверху. И она, естественно, была.
Покупатели, по словам исследователя вопроса Е. Эпстайна, предпочитали не обращать внимания на отметки и ярлыки, указывающие принадлежность предметов частным владельцам (в том числе императорской семье) и даже советским музеям и госхранилищам. Также автор отмечает, что в огромном потоке предлагавшихся к продаже предметов искусства лишь сравнительно небольшая часть имела высокую художественную ценность, представляла исторический интерес или действительно принадлежала членам императорского дома. Реакция русских, бежавших от красной чумы, была однозначной: требования запретить продажу культурных ценностей, принадлежавших царской семье, и многочисленные обращения в суд. Однако Хаммер, однажды создав прецедент, в дальнейшем объяснялся в суде следующим образом: все собрание он приобрел у частных лиц. В результате судьи всегда оставались на его стороне.
Другим серьезным покупателем предметов искусства был Эндрю Меллон, министр финансов США при трех президентах (Хардинг, Кулидж и Гувер), крупный банкир и мультимиллионер. В отличие от Хаммера, он был яростным антисоветчиком и не хотел, чтобы экономики США и СССР хоть как-то взаимодействовали. Закинуть удочку в сторону картин он попробовал еще в 1928 году, но предложил слишком низкий цену, и план сорвался. Но уже через год Меллон поручил антикварной компании Кнедлера (Нью-Йорк) купить полотна из Эрмитажа. Переговоры шли с большим трудом. Причем выглядело это забавно — советские представители, как и подобает продавцам краденого, не обладали необходимым уровнем знаний, и потому страшно боялись продешевить. Но договориться в итоге все же удалось, и первые три картины в апреле 1929 года прибыли в Нью-Йорк. За ними последовали и другие.
Под это дело Меллон решил создать в Вашингтоне Национальную галерею искусств. Основой фонда должны были стать именно полотна из Эрмитажа, о чем банкир написал Рузвельту, а тот ему ответил: «Восхищен совершенно замечательным предложением, которое Меллон сделал народу США». В 1937 году Конгресс одобрил решение о создании галереи, и уже через 4 года первые посетители окунулись в мир искусства. По большей части русского.
Меллон хоть и рассматривал приобретение картин у СССР как факт купли-продажи, осознавал всё историко-культурное содержание этой сделки, ее исключительность и неповторимость. Запущенный процесс по скупке картин имел невероятное значение для культурной жизни США. То, что продавала советская сторона, было бесценно, и второй такой возможности в будущем могло не быть. Поэтому предметы искусства покупали много и охотно.
Обычно сделка осуществлялась в несколько этапов. Для переговоров с американцами в Нью-Йорк отправлялись представители Наркомата внешней торговли Н. Ильин и Б. Краевский. Исследователи этой темы из США отмечают, что по пути за океан они занимали самую дешевую каюту последнего, 4 класса, а на Манхэттене селились в захудалые комнатушки. Но как только переговоры заканчивались удачно, те сразу переселялись в дорогие отели (упоминается «Билтмор»), а домой обычно возвращались первым классом на роскошном лайнере «Бремен». Идеологические разногласия с покупателями при этом, естественно, оставались в стороне. Самое смешное, нелепое и одновременно ужасное однажды произошло в разговоре Ильина и Краевского с Кнедлером. Последний вспоминает, что в тот день он наконец узнал причину той легкости, с которой его партнеры расставались с великолепными образцами искусства. Готовы? Они были уверены, что в течение 10 лет в США произойдет пролетарская революция, капитализм рухнет, а картины вернут в Эрмитаж. Так-то.
Интересные сведения дает нам и биография Меллона. Ее автор, Д. Каннадини, прежде всего объясняет, что представляло собой внешнеторговое общество «Антиквариат», через которое и шла продажа предметов искусства. Во-первых, СССР старался продавать только первоклассные, а значит дорогостоящие произведения. Во-вторых, сделки совершались в условиях тотальной секретности: советское руководство, разумеется, не извещало общественность о том, что ценнейшие национальные сокровища продаются врагам революции из лагеря капиталистов. Воистину, нет такого злодеяния, которое не совершили бы советские отморозки. В-третьих, деньги обычно переводились в Берлин на счет агента компании Кнедлера, который перечислял 10% от суммы советской стороне в качестве депозита. Сотрудники Эрмитажа по команде снимали отобранные полотна со стен и отправляли их в столицу. Соседние с проданными картины сдвигали таким образом, чтобы не было видно пустых мест.
Работы Карла Фаберже конца XIX века в музее Hillwood
Полотна уходили из Москвы поездом в Берлин, где за них расплачивались целиком, а уже оттуда — пароходом до Нью-Йорка и далее в Вашингтон. Тайные встречи, шифрованные телеграммы, трансатлантические телефонные разговоры — с помощью всех этих методов два государства, максимально отличавшихся политически, идеологически и экономически, в конце концов смогли прийти к взаимовыгодному соглашению. По мнению Каннадина, это случилось благодаря удачному совпадения интересов, спроса и предложения. Он писал: «Величайший триумф Меллона в качестве собирателя означал величайшее событие ХХ века на рынке произведений искусства — приобретение бриллиантов из короны одной замечательной галереи, чтобы сделать их ядром, фундаментом другой». С 1928 по 1933 годы фонды русского музея в общей сложности потеряли 24 тысячи единиц хранения.Вывоз ценностей продолжался и после того, как 15 ноября 1933 года Политбюро приняло решение о прекращении экспорта антиквариата. Еще одними массовыми скупщиками стали богатейшая женщина Америки Марджори Пост и ее супруг, видный юрист Джозеф Дэвис. Супружеская пара жила и работала в американском посольстве в Москве. Ну, точнее, работал только Дэвис. Марджори развлекалась. Она организовала светскую жизнь дипломатов и периодически путешествовала по стране. Будучи образованной дамой с развитым художественным вкусом, она на протяжении долгих лет коллекционировала произведения французского прикладного искусства. И где как ни в СССР перед ней открылись невероятные возможности для пополнения своих собраний. Благодаря своему положению она заходила в любые музеи и даже государственные хранилища в сопровождении с консультантами из Третьяковки, которые подсказывали, какой экспонат лучше выбрать. В то время Марджори обладала самой большой яхтой в мире. Огромная четырехмачтовая посудина, которая швартовалась в порту так называемого Ленинграда, была до отказа забита фарфором, ювелирными изделиями, драгоценной церковной утварью и картинами. Все эти изделия советские изверги продавали на вес. Давали по 5 центов за грамм, независимо от их художественной ценности.
Даже после отъезда из СССР у супруги Дэвиса не пропал интерес к русскому искусству, и она продолжала скупать антиквариат. В 1957 году в пригороде Вашингтона она создала музей «Хиллвуд», экспонаты которого занимают почти 40 залов. В наши дни он продолжает оставаться самым крупным музеем русского прикладного искусства за пределами России. Здесь представлены царские украшения, портреты, иконы, фарфор, золотые и серебряные изделия мастерской Фаберже.
В книге «Вкус роскоши» хранители этого музея А. Одом и Л. Аренд пишут:
Войны и революции неблагоприятны для производителей искусства, ведь революционеры меньше всего беспокоятся об их судьбе. Российский же опыт существенно отличается от предыдущих революций в связи с тем, что вывоз картин и других ценностей, конфискованных у императорской семьи, аристократии, церкви, а также из музейных собраний, стал официальной государственной политикой и привел к насильственному разрушению этих музеев.
Авторы отмечают и такую интересную деталь: по их словам, у Марджори Пост была возможность приобретать ценные изделия и до 1917 года, но «продажи 1920-х и 1930-х годов были беспрецедентными и разорили российские дворцы еще до германского нашествия 1941 года».
Исследование Одом и Аренд завершается обращением к русским людям, «которые сожалеют о том, что произошло в первой половине ХХ века». «Они могут быть уверены, — пишут авторы, — что экспонаты выставлены для всеобщего обозрения, доставляют удовольствие посетителям, и мы счастливы, что в столице нашей страны существует музей, где американцы могут познакомиться с культурой императорской России, красотой русского искусства и достижениями русского прикладного искусства на протяжении веков. Поэтому эти экспонаты не вполне потеряны для России». Ну спасибо, стало значительно легче от этого.
Для нас с вами будет интересно услышать мнение и Галуста Гюльбенкяна, британского нефтяного магната, который тоже приобрел несколько картин из Эрмитажа, но впоследствии полностью прекратил торговые отношения с советской стороной. Причем сделано это было даже не из-за финансовых причин. Его биограф в своей книге опубликовал отрывок письма Гюльбенкяна в адрес советского правительства:
Вы знаете, что я всегда считал, что экспонаты, которые были в ваших музеях в течение многих лет, не должны быть проданы. Не только потому, что они представляют собой национальное достояние, но и потому, что являются важным элементом культуры и причиной гордости для нации. Если продажи будут осуществлены и об этом станет известно, престиж вашего правительства пострадает. Сложится впечатление, что Россия в плохом положении, раз вы вынуждены освобождаться от экспонатов, которые в действительности не принесут значительного количества денег, чтобы помочь финансовой системе страны. Продавайте, что хотите, только не музейные экспонаты.
Теперь отдельно остановимся на книгах. Их вывоз начался в первые послевоенные годы и продолжался до конца 1930-х годов. Чтобы вы понимали масштабы бедствия, приведу в пример несколько фактов: с 1924 по 1936 год антикварный отдел объединения «Международная книга» издал аж 78 каталогов редких книг, журналов и рукописей, которые предлагались к продаже. Славянский отдел нью-йоркской публичной библиотеки увеличился с 26771 тома до более чем 50 тысяч томов. Гуверовский институт войны, революции и мира при Стэнфорде в период с 1920 по 1925 год приобрел 28500 книг, 127500 журналов, 20340 рукописей, 17200 серийных изданий, 1 миллион писем и прочих документов. Уровень цен был примерно следующий: «Наказ Екатерины II» 1770 года — 30 долларов, письма и указы Петра I 1786 года — 2,5 доллара, «Устав о соли» 1781 года — 3 доллара. Библиотека Конгресса всего за 7 лет выкупила 9 тысяч томов только лишь через одного посредника — Л. Перлштейна. В 1931 году она же получила 1733 тома из личной библиотеки Николая II, а нью-йоркская публичная библиотека приобрела более 3 тысяч книг, которые принадлежали членам семьи Николая II. Естественно, все издания относились к разряду редких и ценных книг, внутри которых часто стояли автографы известных людей, а на страницах размещались редкие фотографии.К. Метклаф, бывший в то время одним из руководителей нью-йоркской публичной библиотеки, вспоминает, как к нему однажды пришел Перлштейн и предложил посмотреть имеющуюся у него коллекцию. В его восьмикомнатной квартире стояли битком набитые шкафы, заполненные книгами. Цены на них были невысокие, потому что с советской стороны никто даже приблизительно не мог подсчитать стоимость этих изданий. В итоге было решено продавать их, ориентируясь на размер. Чем книга была больше, тем стоила она дороже. У Перлштейна, как свидетельствуют современники, была одна цель — продать все как можно скорее.
Корону в центре императрица Александра Федоровна носила на венчании с Николаем II в 1894 г.
Главный вывод, который я делаю из всего массива информации, состоит в том, что американцы, говоря о вывозе культурных ценностей из Советского Союза, зачастую вспоминают эпоху Великой французской революции. Разница лишь в том, что в США понимают — правительство Франции к продаже своих национальных богатств не имело решительно никакого отношения. В то время как в Совдепии правительство сыграло в этом процессе определяющую роль. Высшие чиновники методично и скрупулезно проводили работу, которую кроме как позором и подлостью назвать нельзя: сначала конфискация собственности частных владельцев, затем их физическое уничтожение или изгнание, и уже после — вывоз огромного количества исторических и культурных ценностей. При этом все полученные средства поступали на счет государственного банка СССР. А бесценные сокровища, которые русские собирали столетиями, попросту сбывали в универмагах. Что может быть унизительнее для нации? Да, пожалуй, ничего. Причем многие американские исследователи это понимали. Продажу ценностей в своих исследованиях они именовали однозначно: «трагедия и катастрофа», «безумие», «непродуманная, зачастую неумелая, даже бессмысленная, а потому и плачевная по своим результатам деятельность».
В качестве завершения — цитата видной советской специалистки по библиотечному делу Л. Б. Хавкиной, которая писала директору Нью-Йоркской библиотеки следующее: «Экспорт новых книг не встречает препятствий, со старыми книгами ситуация сложнее. Можно получить разрешение на их вывоз, если указать, что в дни царизма Нью-Йоркская публичная библиотека собрала коллекцию сочинений российских революционеров и многие из них были ее читателями».
Спутник и Погром
* * *
ЖИДОБольшевики объявили о распродаже культурных ценностей России.
Злодейское убийство большевиками Царской Семьи и других членов Дома Романовых, сопровождалось указом о конфискации имущества Царя и всей Императорской фамилии. Конфискация, а точнее варварский грабеж, коснулся не только царского имущества, но и другого национального достояния России. Для осуществления этой преступной деятельности в 1920 году был создан Гохран. Вывозили контрабандой, через дипкурьеров, агентов Коминтерна. Одним из них был известный Джон Рид, автор знаменитой книги «Десять дней, которые потрясли мир». Он прятал бриллианты в каблуках своих ботинок. Килограммами сокровища вывозили в Германию, где находилось Западноевропейское бюро исполкома Коминтерна. Его возглавлял авантюрист по кличке Джеймс, который в Гохране по записочке Ленина горстями брал бриллианты и набивал чемоданчик. Была предпринята даже попытка продать Большую Императорскую корону.
В 1925–1926 годах Гохран выпустил четыре выпуска иллюстрированного каталога «Алмазный фонд СССР». Издание было переведено на английский, французский и немецкий языки, с целью привлечения покупателей и распространялось в Европе. «Ценитель искусства» англо-американский торговец Норманн Вейс купил вещи из Алмазного фонда оптом, на вес – всего около 10 килограммов. Купленное Вейс немедленно перепродал аукционному дому Кристи, тот разбил ювелирные предметы на 124 лота и выставил на торги в Лондоне в марте 1927 года. Самым ценным лотом этой, наверное, единственной публичной продажи драгоценностей Российской Короны, стал брачный венец Императрицы Александры Федоровны.
По словесному распоряжению коменданта Кремля Петерсона американскому миллионеру Арманду Хаммеру из Оружейной палаты были выданы пасхальных яйца Фаберже. Позже Хаммер открыл антикварный магазин, в котором продавались пасхальные яйца, принадлежавшие императрицам, иконы в ювелирных окладах Императора Николая II и Императрицы Александры Федоровны. Из 773 предметов Алмазного фонда в 1920–1930-е годы красными грабителями было продано 569.
После поражения от пилсудской Польши, большевистский режим погашал репарации царскими драгоценностями. Начальник Гохрана Георгий Базилевич направил Троцкому докладную секретную записку, где давал оценку ценностей «Романовского дома», переданных Польше по Рижскому договору, для чего были отобраны лучшие бриллианты, жемчуг и цветные камни.
В 1922 году по инициативе Ленина и Троцкого началось насильственное изъятие из храмов церковных ценностей, что вызвало массовые протесты. Во многих городах народ выступил в защиту храмов. 15 марта 1922 года в Шуе большевики открыли огонь по верующим, убив и ранив 14 человек. Ленин стремился под предлогом голода использовать «исключительно благоприятный момент» для удара по Церкви «с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления».
Всего из залов и запасников Эрмитажа было отобрано 2880 картин, 350 из которых представляли собою произведения значительной художественной ценности, а 59 — шедевры мирового значения, включая работы Яна ван Эйка, Тициана, Рембрандта и Рафаэля. Некоторые из этих полотен находились в собрании музея ещё со времён его основания Императрицей Екатериной Великой. Была продана также часть коллекции нидерландской и фламандской живописи, собранная и завещанная музею П.П. Семёновым-Тян-Шанским. Кроме того, из Эрмитажа распродавали художественное серебро, бронзу, нумизматические коллекции, византийские эмали, оружие из арсенала, скифское золото из Особой кладовой.
