Есаул Чернецов — сын просторов донских,
Храбрый воин, бесстрашный рубака.
Его жизнь состоит из походов лихих.
Конный бой, штыковая атака!
Трижды ранен герой на Великой войне,
Защищая российские дали.
Выживал каждый раз в сумасшедшем огне,
За отвагу его награждали.
Он из рейдов с добычей всегда приходил,
Для штабов языков добывая.
Казаков Чернецова Всевышний хранил,
В часть родную им путь освещая.
Погуляли донцы по немецким тылам,
У германцев кошмар вызывали.
Беспощадны к пришедшим в Россию врагам,
Дым костров за собой оставляли.
Отпахав всю войну, возвратился домой.
Там, над Доном, нависла угроза.
К Атаману пришёл офицер молодой.
Предложил выдрать смуты занозу.
В Тиходонском котле волны гневно бурлят.
Осень гонит свинцовые тучи.
Есаул Чернецов собирает отряд.
Ждут их схватки, одна другой круче!
В партизаны пришли двести юных бойцов,
Двести смелых спартанцев казачьих.
За родной отчий дом их повёл Чернецов.
Атаман, пожелай им удачи!
Полетали орлы по бескрайней степи,
Вольнодумство и бунт выжигая.
Пыль дорог, смерть и грязь повидали в пути,
От предательства Дон очищая.
И Каледина знамя достойно несли.
«Cкорой помощью» их называли.
Под Лихой пораженье врагу нанесли,
Много ценных трофеев забрали.
Гибли сотни борцов за святой Тихий Дон.
Об ушедших легенды слагались.
Не смолкал поминальный в церквях перезвон.
Кто стоял в стороне — пробуждались.
За три месяца много отряд совершил,
Укрепляя казачьи устои.
Но Подтёлков в ночи партизан порубил.
Степь ковыльная, дай им покоя!
Ты прими и укрой прах своих сыновей.
Пусть им тризну ветра прочитают.
Бились насмерть за дом, за отцов и детей.
Их в молитвах в церквях поминают.
Проклинали убийц и река, и поля.
За грехи им от неба воздастся
Ожидала изменников Дона петля.
От позора уйти не удастся!
Стефан Лиманский
Герой нашего повествования прожил короткую жизнь – всего 27 лет. Ярким метеором пронеслась эта жизнь (даже не вся жизнь, а её последние три месяца) в начавшейся сумятице Гражданской войны. Имя Чернецова стало символом, а сам он – легендой.
Но это было потом…
Василий Михайлович Чернецов родился 3 апреля (по старому стилю – 22 марта) 1890 г. в станице Калитвенской Области Войска Донского. Происходил Василий Михалович из казаков, его отец был ветеринарным фельдшером.
Среднее образование Чернецов получил в реальном училище станицы Каменская, но затем юный Василий решает связать свою жизнь с армией и поступает в Новочеркасское казачье юнкерское училище (из известных выпускников этого училища назовём режиссёра Ханжонкова и оружейника Токарева; впрочем, они учились раньше Чернецова), который и заканчивает в 1909 г.
После окончания училища Чернецов становится офицером 26-го Донского казачьего полка. Вместе с ним молодой сотник в 1914 г. отправился на Северо-Западный фронт Второй Отечественной войны.
На этой войне Чернецов проявил себя как смелый, инициативный, находчивый, талантливый разведчик. Только за пять месяцев 1914 г. он получил как минимум два ордена – Святой Анны 3-й степени с мечами и Святого Станислава 2-й степени с мечами. Дата получения ещё двух орденов (Святой Анны 4-й степени и Святого Владимира с мечами и бантом) точно не известна.
В 1915 г. Чернецов возглавил сводную партизанскую сотню 4-й Донской казачьей дивизии. В 1916 г. молодой сотник получил два чина, практически друг за другом – подъесаула и,затем, есаула. В том же году Чернецов получил Георгиевское оружие за то, что со своими партизанами уничтожил немецкую роту у деревни Гривнек.
Но храбрость Чернецова приносила ему не только чины и ордена. За годы Великой войны он был трижды ранен. После третьего ранения (предположительно, в конце 1916 г.) Чернецов был назначен командиром особой 39-й сотни в Макеевском районе и комендантом Макеевских рудников, в Области Войска Донского. На фронт горячего офицера, как мы видим, решили пока не отправлять, а оставить долечиваться в родном краю.
Но вскоре и в его родной край пришла Смута.
Отметим, что сползание страны в Гражданскую войну в 1917 г. происходило постепенно. Люди всегда надеются на лучшее, надеются, что «пронесёт», что «нас это не коснётся»и вообще: «моя хата с краю!». После свержение Государя-Мученика, надеялись на скорое учредительное собрание, на котором будут решены все насущные вопросы и проблемы, потом стали надеяться на «войну до победы», надеялись на Керенского и надеялись на Корнилова, надеялись на союзников и вновь надеялись на Учредительное Собрание.
В конечном итоге власть взяло большевистское крыло Российской социал-демократической рабочей партии. О непризнании захвата власти большевиками объявил Сенат (высший юридический орган власти в государстве), не признали узурпаторов посольства и консульства России за рубежом, не признали большевиков и местные власти, в частности в казачьих областях.
Борьба против большевиков шла не за временное правительство, а против анархии. Слова «анархия» и «большевизм» в то время воспринимались как синонимы. Поэтому сопротивление большевикам в конце 1917 г. еще не было реакцией на их политику. Большевики еще никак не проявили себя. Это была реакция на насильственный захват власти, сопряженный с разгулом анархии. Соответственно и тактика первого сопротивления была пассивной – не пускать самозванцев в свой город, область, край.
Поэтому Гражданская война в конце 1917 г. – начале 1918 г. – это война небольших групп. С одной стороны – зарождающееся Белое движение, которое видит в большевиках «антигосударственные элементы», «политических авантюристов», а то и прямо «германских шпионов», с другой – отряды красной гвардии, которые видят в своих противниках «контру», которую нужно побыстрее «прихлопнуть» – и тогда заживём. А основная масса населения по-прежнемунадеется, что «всё образуется», «ну не может же это долго продолжаться», да и вообще большевики обещали собрать Учредительное Собрание, вот там всё и решим.
Всеобщая неопределённость – вот главный фактор начала Гражданской войны.
Родное Чернецову Донское казачье войско, в лице своего атамана Каледина объявило, что считает захват власти большевиками «преступным и совершенно недопустимым». Большевики начали формировать карательные экспедиции против Дона. Поначалу казачество относились к этому без особого страха. В Донском Войске было под ружьем 62 полка, 72 отдельные сотни, артиллерийские батареи. С такой силой область казалась не по зубам никому.
Но они были на фронте. Впрочем, вскоре после начала переговоров большевиков с немцами воинские части начали возвращаться в область. Казаки возвращались организовано, в полном порядке со своими офицерами (все призывались из одних станиц, из одних округов), с артиллерий (она была своя, донская, казачья) Но едва ступали на родную землю, весь порядок кончался…
Казаки устали от всех военно-политических дел и очень плохо относились к тем, кто звал их куда-то за что-то воевать. Даже за свой родной Дон. Опасность большевизма казаками тогда не осознавалась. Казалось, пусть «там», в Москве, Петрограде делают что хотят, а мы – казаки – будем устраивать жизнь у себя на Дону, и никто никому мешать не будет. Атаман Каледин понимал: «Весь вопрос в казачьей психологии. Опомнятся – хорошо. Нет – казачья песня спета».
По сути, область войска Донского разделилась на три лагеря. «Фронтовики» – казаки примерно от 20 до 40 лет, уставшие от войны, от политики и желавшие просто мирно жить в своих хатах. Их было много, но они, в силу своего настроя были пассивны. «Старики» – старшее поколение, подчинявшееся атаману Каледину, пытавшееся урезонивать фронтовиков, но мало что могущее в практическом отношении из-за своего возраста. И, наконец, «молодёжь». У молодёжи были и силы, и желание защитить родной Дон. Но не было опыта, да и было молодёжи не так уж много. Молодёжь в станицах была распылена, непосредственно под рукой у Каледина были только кадры Новочеркасска, Ростова-на-Дону и ближайших станиц: молодые офицеры, юнкера, кадеты, гимназисты, реалисты, семинаристы…
Молодёжь формировала небольшие партизанские отряды, которые (наряду с начавшейся формироваться Добровольческой армией Алексеева и Корнилова) и стали заслоном от красногвардейских формирований.
Одним из руководителей такого отряда стал есаул Чернецов.
30 ноября (13 декабря) 1917 г. отряд вышел из Новочеркасска и началась чернецовская эпопея. Отряд беспрерывно перебрасывался с одного угрожаемого участка на другой. Разбили вооружённые формирования из донецких шахтёров – срочно на юг – бить красных матросов, разбили их – на север, из Воронежской губернии наступают красногвардейцы. Несмотря на такую сложнейшую обстановку – отряд побеждал. Обращал в бегство многократно превосходящие вражеские силы и даже получил прозвище «карета скорой помощи», как раз за то, что всегда был на наиболее сложных участках фронта.
«Много раз – вспоминает политик и журналист Н. Н. Львов – приходилось мне видеть на маленькой станции Новочеркасска, как эти партизаны-подростки, тут же на платформе разобрав винтовки и патроны, садились в теплушки. Под крики “ура” поезд отходил и скрывался вдали.
От них слышал я рассказ, как они врывались на занятые большевиками железнодорожные станции и прямо из вагонов бросались в штыки на захваченных врасплох красных, как Чернецов один с нагайкой в руке появлялся среди скопищ шахтеров и наводил страх на бушующую толпу. Отваге его не было пределов».
Более того, отряд рос! Из Новочеркасска вышло 140 человек, но вскоре их стало более 200 – три сотни и один офицерский взвод. Но как Вы, уважаемый читатель, понимаете, не всех юношей родители с радостью соглашались отпустить на войну, «и сколько слез, просьб и угроз приходилось преодолевать партизанам в своих семьях, прежде чем выйти на влекущий их путь подвига под окнами родного дома!» – писал есаул и поэт Н. Туроверов.
Но, конечно, одни добровольцы приходили, а другие уходили…Вспоминает генерал-лейтенант Иван Балабин: «…большевики наступали и с севера, и с запада. Задерживали их только партизаны – кадеты, гимназисты, юнкера, совсем дети, под командой Чернецова и Семилетова. Каждый день можно было видеть в соборе целый ряд гробов этих детей, погибших за Россию и родной Дон. Каждый день можно было слышать в городе похоронные марши оркестра, сопровождавшего похоронную процессию». И немало таких воспоминаний осталось в памяти участников начала Гражданской на Дону: «В тёмную зимнюю ночь, когда мороз расписывал по всем окнам особенно красивые рождественские узоры, в палате «Общества Донских Врачей», умирал юнкер Калькевич…
Капитан Шаколи сидел всю ночь у его изголовья, закрывая руками лицо…
В коридоре, против дверей палаты, бледная от бессонных ночей, глухо рыдала сестра Вера Михайловна – дочь генерала Алексеева». Это из воспоминаний юнкера В. Ларионова.
А в это время Ростов-на-Дону жил мирной жизнью. По вечерам огнями горели рестораны, гремела музыка, нарядные господа и дамы прогуливались по Большой Садовой – центральной улице города. Тот тут то там мелькали офицерские мундиры (только в одном Ростове-на-Дону было более 16.000 офицеров!).
А в нескольких километрах от Ростова в степи замерзают юноши 14-16 лет. Потому что… потому что так надо. Были ли «чернецовцы» монархистами, республиканцами, были ли они сторонники Единой-Неделимой России или Донскими Областниками – мы не знаем. Они вступили на свою Via Dolorosaпо очень простой причине: не мы напали, на нас напали, мы хотим жить так, как считаем нужным, как жили наши деты и прадеды, и не сегодняшним дезертирам и вчерашним каторжникам указывать нам как жить. Участник чернецовского отряда, артиллерист Георгий Лобачёв так вспоминал, за что боролись партизаны-чернецовцы: «защищая правду, закон и справедливость<…>за Дон свободный, за Веру православную, за всех покорных порядку верных казаков, за Русский весь народ, Россию тоже защищали». «…я не ошибусь, наметив в юных соратниках Чернецова три общих черты: абсолютное отсутствие политики, великая жажда подвига и очень развитое сознание, что они, еще вчера сидевшие на школьной скамье, сегодня встали на защиту своих внезапно ставших беспомощными старших братьев, отцов и учителей» – такую характеристику юным чернецовцам давал Н. Туроверов.
Новочеркасск жил примерно так же, как и Ростов-на-Дону. И там было много праздношатающихся офицеров. Именно в офицерском собрании Новочеркасска Чернецов произнёс знаменитую речь. Он говорил, что «каждая рука и каждая винтовка на счету» и, обращаясь к сидящем в зале офицерам, заявил: «На этой вот шее – Чернецов подтвердил свои слова жестом, который нельзя забыть – закидывает обе руки на затылок и проводит пальцами по стоячему воротничку френча – я уже чувствую большевистскую петлю, но, когда меня будут вешать, я буду знать за что меня вешают!
Вот этими руками я немало отправил большевистской сволочи на тот свет и нахожу, что цена за мою жизнь подходящая, а вот вы, господа офицеры, когда вас будут вешать на том же фонарном столбе, что и меня. Вы подумаете, за что вас вешают? За то, что вы, позванивая шпорами, гуляли по Московской? И только? Цена маловата…» – так вспоминает офицер донской артиллерии В. С. Мыльников.
Юнкер Лисенко сокращает этот монолог Чернецова до одной фразы: «Я знаю, за что я иду умирать, а вот вас будут потреблять, как баранов, и вы не будете знать, “за что”».
Генерал Деникин писал о Чернецове в эти дни: «В личности этого храброго офицера сосредоточился как будто весь угасающий дух донского казачества. Его имя повторяется с гордостью и надеждой. Чернецов работает на всех направлениях: то разгоняет совет в Александровске-Грушевском, то усмиряет Макеевский рудничный район, то захватывает станцию Дебальцево, разбив несколько эшелонов красногвардейцев и захватив всех комиссаров. Успех сопутствует ему везде, о нём говорят и свои, и советские сводки, вокруг его имени родятся легенды, и большевики дорого оценивают его голову». За взятие станции Лихой командир партизанского отряда В. М. Чернецов был произведён Калединым «через чин» войскового старшины сразу в полковники.
Чернецов был одним из тех офицеров (как, например, генералы Марков или Каппель), кто мгновенно понял сущность Гражданской войны, всю её «неправильность» и малополезность в этой войне привычных тактических приёмов. У Чернецова «была военная дерзость, исключительная способность учитывать и использовать обстановку в бою, ледяное спокойствие в опасности и бешеный порыв в нужный момент»–вспоминал Н. Туроверов.
Но Гражданская война разрастается. Вот уже вспыхнул мятеж против атамана в среде запасных донских полков. Нашлись собственные донские большевики – Михаил Кривошлыков и Фёдор Подтёлков. Они собрали собственный «Донской военно-революционный комитет» и от его имени пригласили на Дон красногвардейские части. Для большевиков это был подарок – ну как же, сами «трудовые казаки» просят прийти помочь! И натиск большевиков усилился.
Естественно, против самозваного «ДонВоенРевКома» был брошен Чернецов. Первоначально ему сопутствовал успех, но силы были слишком неравны. Постепенно вокруг Чернецова стало сжиматься кольцо. Основное ядро белых сумело прорваться и уйти. Но сам полковник Чернецов, бывший в гуще боя, раненый в ногу, а с ним около 6 бойцов были отрезаны и попались в плен.
Точные обстоятельства смерти Чернецова неизвестны. Достоверно, что 23 января 1918 г. молодой полковник был зарублен. Но кем и при каких обстоятельствах – версии разнятся. Чаще всего убийцей Чернецова называют Подтёлкова, но есть версия, что Подтёлков только приказал это сделать, а непосредственным убийцей был красный казак Пантелей Пузанов. Обстоятельства гибели так же неизвестны – или Чернецов был зарублен практически сразу после пленения, или сумел раненым ускользнуть в свою родную станицу где был выдан и захвачен Подтёлковым.
Есть так же сведения, что убийство Чернецова – это личная инициатива Подтёлкова, а Голубов, узнав о гибели Чернецова, набросился с ругательствами на Подтёлкова и даже заплакал…
Изрубленное тело Чернецова оставили в степи. Погоны и орден Св. Владимира 4-й степени убийцы сорвать не посмели. Мать Чернецова забрала тело сына и 31 января 1918 г. Чернецов был отпет в Пантелеймоновской церкви хутора Иванкова станицы Каменской.
В нашей памяти он останется всегда молодым, с живыми глазами и стрижкой «бобриком», как на своей самой известной фотографии, как человек, который своей жизнью доказал, что выбор есть всегда, и его нужно делать. Даже когда выбор сводится к тому будешь ты знать за что тебя убьют враги или нет…
https://rusnasledie.info