Памяти донского казака, первого белого партизана, полковника Чернецова Василия Михайловича ** Предсказание полковника Чернецова сбылось: Маркел Живетьев подтверждает это.

ПАМЯТИ ЧЕРНЕЦОВА

Враг идёт многолик, безобразен,
Наступает со всех он концов,
Но проснулся донской Степан Разин,
Сын степей, есаул Чернецов.
И ударил на вражьи он орды, —
Только дым заклубился вдали…
Так восстал Дон свободный и гордый
Для спасенья родимой земли.
Так восстань, брат любимый и старший,
И Кубань, и Урал за тобой
Все пойдут в зачарованном марше
На последний решительный бой».

+++
Когда звучало над страной
"Вставай , проклятьем заклейменный…"
Встал первым ты на правый бой,
За Веру, Честь , свободу Дона!
На помощь Господа призвав,
И подняв стяг войны народной,
Ты партизан отряд создал,
Как было при Наполеоне.
Святой Георгий осенил
Клинок твой благодатью Божьей…
В земле Донской ты красных бил
И на земле Донбасса тоже.

Но после был неравный бой,
Врагу не дав надеть оковы,
Ты под Глубокой был , герой,
Зарублен зверски Подтелковым….

Погиб, Отчизну ты любя,
Себя отдав на поруганье…
И память светлая твоя —
Навеки — наше достоянье! 

https://vk.com/topic-30554319_25498125

Чернецов Василий Михайлович родился 4 апреля н.ст. 1890 г. в станице Калитвенской Донецкого округа Области Войска Донского.Погиб 21 января 1918г.

Образование получал в Каменском реальном училище, в 1909 г. окончил Новочеркасское казачье юнкерское училище.

В Первую Мировую вошёл в чине сотника, в составе 26-го Донского казачьего полка (4-ая Донская казачья дивизия). Выделялся отвагой и бесстрашием, был лучшим офицером-разведчиком дивизии, трижды ранен в боях. В 1915 году В. М. Чернецов возглавил сводный партизанский отряд 4-ой Донской казачьей дивизии. И отряд этот рядом блестящих дел покрыл неувядаемой славой себя и своего молодого командира. За воинскую доблесть, боевое отличие в службе и храбрость Чернецов был произведен в подъесаулы и есаулы, и награжден орденами Святого Станислава 3-й степени, Святого Святослава 2-й степени с мечами, Святого Владимира с мечами, Святой Анны 4-й степени, Святой Анны 3-й степени, а также Георгиевским оружием. Последнее ранение в январе 1917 г. После выздоровления — комендант Макеевских рудников.

После Октябрьского большевистского переворота, для сопротивления захватившим власть большевикам, не признавший власть Советов Донской Атаман А.М.Каледин рассчитывал на донские казачьи дивизии, из которых планировалось выделить здоровое ядро, до их же прибытия основная тяжесть борьбы должна была лечь на импровизированные отряды, формировавшиеся, главным образом, из учащейся молодежи. «Идеалистически настроенная, действенная, учащаяся молодежь – студенты, гимназисты, кадеты, реалисты, семинаристы, — оставив школьную скамью, взялись за оружие – часто против воли родителей и тайно от них – спасать погибавший Дон, его свободу, его «вольность».

Самым активным организатором партизан и стал есаул В.М.Чернецов. Отряд был сформирован 30 ноября 1917 г. Партизанский отряд есаула В.М.Чернецова перебрасывался с фронта на фронт, исколесив всю Область Войска Донского, неизменно отбивая накатывавшиеся на Дон большевистские орды. Отряд В.М.Чернецова был едва ли не единственной действующей силой Атамана А.М.Каледина.

В конце ноября, на собрании офицеров в Новочеркасске, молодой есаул обратился к ним со следующими словами: «Я пойду драться с большевиками, и если меня убьют или повесят „товарищи", я буду знать, за что; но за что они вздернут вас, когда придут?». Но большая часть слушателей осталась глуха к этому призыву: из присутствовавших около 800 офицеров записались сразу… 27. В.М.Чернецов возмутился: «Всех вас я согнул бы в бараний рог, и первое, что сделал бы,– лишил содержания. Позор!» Эта горячая речь нашла отклик – записалось еще 115 человек. Однако на следующий день, на фронт к станции Лихая отправилось только 30 человек, остальные «распылились».

Маленький партизанский отряд В.М.Чернецова составили, преимущественно, ученики средних учебных заведений: кадеты, гимназисты, реалисты и семинаристы. 30 ноября 1917 года чернецовский отряд убыл из Новочеркасска в северном направлении. На протяжении полутора месяцев партизаны Чернецова действуют на воронежском направлении, одновременно с этим выделяя силы на поддержание порядка внутри Донской области.

Говоря о составе отряда В.М.Чернецова, участник тех событий отмечал: «…я не ошибусь, наметив в юных соратниках Чернецова три общие черты: абсолютное отсутствие политики, великая жажда подвига и очень развитое сознание, что они, еще вчера сидевшие на школьной скамье, сегодня встали на защиту своих внезапно ставших беспомощными старших братьев, отцов и учителей. И сколько слез, просьб и угроз приходилось преодолевать партизанам в своих семьях, прежде чем выйти на влекущий их путь подвига под окнами родного дома!»

Отряд имел переменную, «плавающую» численность и структуру. В последний свой поход из Новочеркасска В.М.Чернецов выступил уже со «своей» артиллерией: 12 января 1918 г. из Добровольческой армии ему были переданы артиллерийский взвод (два орудия), пулеметная команда и команда разведчиков Юнкерской батареи, под общим командованием подполковника Д.Т.Миончинского. 15 января 1918 г. В.М.Чернецов двинулся на север. Его отряд занимает станцию Зверево, затем Лихую. По поступившим данным, красные захватывают Зверево, отрезая отряд от Новочеркасска, к счастью, это был только налет и красные там не задержались. Передав оборону Зверево офицерской роте, В. М. Чернецов концентрирует свой отряд для обороны Лихой, представлявшей собой важный железнодорожный узел на скрещивании двух линий: Миллерово – Новочеркасск и Царицын – Первозвановка.

К этому моменту в отряде 27-летнего есаула 3 сотни: первая – под командой поручика Василия Курочкина, вторая – есаула Брылкина (находилась в отделе, охраняя линию Зверево – Новочеркасск) и третья – штаб-ротмистра Иноземцева. Способный только наступать В.М.Чернецов решает захватить станцию и станицу Каменскую, следующую по пути на север от Лихой. У разъезда Северо-Донецкий чернецовцы встретились с противником. Боевые действия еще чередуются с переговорами и парламентеры с красной стороны предлагают разойтись. Неприятным сюрпризом тут явилось то, что против партизан вместе с красногвардейцами действуют и казаки, правда, составлявшие левый фланг противника станичники сообщили, что стрелять не будут. Прибывший лично к месту переговоров Чернецов приказал открыть огонь. Особого ожесточения не было: когда партизаны приблизились на 800 шагов красные стали отступать, казаки в бою фактически не участвовали, а 12-я Донская казачья батарея, хоть и вела огонь по партизанам, но шрапнель специально ставилась на высокий разрыв и вреда практически не причиняла. Утром чернецовцы без боя заняли оставленную красными Каменскую.

Казачье население встретило их весьма дружелюбно, молодежь записывалась в отряд (из учащихся станицы Каменской была образована 4-я сотня), бывшие в станице офицеры сформировали дружину, дамским кружком на вокзале был устроен питательный пункт. Спустя три часа партизаны, с двумя орудиями бросились назад: офицерская рота была выбита с Лихой, путь к Новочеркасску отрезан, противник – в тылу. Вместо похода на Глубокую пришлось опять обращаться назад. Бой был удачен: захвачен вагон со снарядами, 12 пулеметов, противник потерял более ста человек только убитыми. Но также велики были и потери партизан, был ранен «правая рука» Чернецова – поручик Курочкин.

20 января, из станицы Каменской, куда вернулись партизаны, начался последний поход уже полковника Чернецова (за взятие Лихой он был произведен «через чин» Атаманом А.М.Калединым). По плану, В.М.Чернецов с сотней своих партизан, офицерским взводом и одним орудием должен был обойти Глубокую, а две сотни с оставшимся орудием штабс-капитана Шперлинга под общей командой Романа Лазарева должны были ударить в лоб. Планировалась одновременная атака с фронта и тыла, причем обходная колонна должна была разобрать железнодорожный путь, перерезав, таким образом, пути отхода.

Молодой начальник переоценил силы свои и своих партизан: вместо выхода к месту атаки в полдень заплутавшие в степи партизаны вышли на рубеж атаки только к вечеру. Первый опыт отрыва от железной дороги вышел комом. Однако не привыкший останавливаться Чернецов решил, не дожидаясь утра, атаковать сходу. «Партизаны, как всегда, шли в рост, — вспоминал один из чернецовцев, — дошли до штыкового удара, ворвались на станцию, но их оказалось мало – с юга, со стороны Каменской, никто их не поддержал, атака захлебнулась; все три пулемета заклинились, наступила реакция – партизаны стали вчерашними детьми». Орудие также вышло из строя. В темноте вокруг В.М.Чернецова собралось около 60 партизан из полутора сотен атаковавших Глубокую.
Переночевав на окраине поселка и исправив орудие чернецовцы, голодные и почти без патронов, стали отступать на Каменскую.

Тут Василий Михайлович допустил роковую ошибку: желая испробовать исправленное орудие, он приказал дать несколько выстрелов по окраине Глубокой, где собирались красногвардейцы. Командовавший артиллеристами подполковник Миончинский предупреждал, что тем самым он рассекретит присутствие партизан и уйти от казачьей конницы будет затруднительно. Но… снаряды легли хорошо, и под радостные возгласы партизан орудие выпустило еще десяток снарядов, после чего отряд двинулся в обратный путь. Через некоторое время путь отступления оказался перерезан конной массой. Это были казаки войскового старшины Голубова. Чернецов решил принять бой.

Три десятка партизан при одном орудии приняли бой против пяти сотен конницы, орудия бывшей Лейб-гвардии 6-й Донской казачьей батареи открыли огонь. Стрелявшая без офицеров батарея показала отличную гвардейскую выучку.

Собравшиеся вокруг полковника В.М.Чернецова партизаны и юнкера-артиллеристы залпами отражали атаки казачьей конницы. «Полковник Чернецов громко поздравил всех с производством в прапорщики. Ответом было немногочисленное, но громкое «Ура!». Но казаки, оправившись, не оставляя мысли смять нас и расправиться с партизанами за их нахальство, повели вторую атаку. Повторилось то же самое. Полковник Чернецов опять поздравил нас с производством, но в подпоручики. Снова последовало «Ура!». Казаки пошли в третий раз, видимо решив довести атаку до конца, полковник Чернецов подпустил атакующих так близко, что казалось, что уже поздно стрелять и что момент упущен, как в этот момент раздалось громкое и ясное «Пли!». Грянул дружный залп, затем другой, третий, и казаки, не выдержав, в смятении повернули обратно, оставив раненых и убитых. Полковник Чернецов поздравил всех с производством в поручики, опять грянуло «Ура!» и, партизаны к которым успели подойти многие из отставших, стали переходить на другую сторону оврага, для отхода далее». И в этот момент В.М.Чернецов был ранен в ногу. Не имея возможности спасти своего обожаемого начальника, юные партизаны решили умереть вместе с ним и залегли кругом с радиусом в 20-30 шагов, в центре – раненый В.М.Чернецов.

Тут последовало предложение… о перемирии. Партизаны сложили оружие, передние казаки тоже, но нахлынувшие сзади массы быстро превратили чернецовцев из «братьев» в пленных. Послышались призывы: «Бей их, под пулемет всех их…» Партизан раздели и погнали в одном белье по направлению к Глубокой. Бывший войсковой старшина Николай Голубов, метивший в донские атаманы, глава революционной казачьей силы хотел предстать перед поверженным врагом в лучшем свете, «чтобы Чернецов и мы видели не разнузданность, а строевые части. Он обернулся назад и зычно крикнул: «Командиры полков – ко мне!». Два урядника, нахлестнув лошадей, а по дороге и партизан, вылетели вперед. Голубов им строго приказал: «Идти в колонне по шести. Людям не сметь покидать строя. Командирам сотен идти на своих местах!».

Поступило известие о том, что чернецовцы со стороны Каменской продолжают наступление. Угрожая всем пленным смертью, Голубов заставил Чернецова написать приказание об остановке наступления. И развернул свои полки в сторону наступавших, оставив с пленными небольшой конвой. Воспользовавшись моментом (приближение трех всадников), Чернецов ударил в грудь председателя Донревкома Подтелкова и закричал: «Ура! Это наши!». С криком «Ура! Генерал Чернецов!» партизаны бросились врассыпную, растерявшийся конвой дал возможность некоторым спастись.

Раненый Чернецов был захвачен Подтелковым. «По дороге Подтелков издевался над Чернецовым – Чернецов молчал. Подтелков выхватил шашку, рубанул его по лицу, и через пять минут казаки ехали дальше, оставив в степи изрубленный труп Чернецова.

Чернецова похоронили сначала на кладбище хутора Иванкова (территория нынешнего поселка Глубокого) местные казаки. Лишь только после казачьего восстания весной 1918 г. и освобождения Дона от большевиков, гроб с телом героя перевезли в Новочеркасск, где перезахоронили с подобающими воинскими почестями.

Остатки Чернецовского отряда ушли 9 февраля 1918 года с Добровольческой Армией в 1-й Кубанский (Ледяной) поход, влившись в ряды Партизанского полка.

А. Марыняк.

http://kazak-samara.ru/history/Outstanding%20Cossacks/?ELEMENT_ID=541

***

"Как только коммунисты захватят Дон, то всех казаков уничтожат, потому что у них нет ни совести, ни чести. Они безбожники и сделают всё, как сделал Иуда." — Чернецов.

 История жизни Донского казака,
написанная им самим.

Автор-Маркел Алексеевич ЖИВЕТЬЕВ.

Мой прадед Маркел Алексеевич Живетьев родился в 1893 году на обычном казачьем хуторе, скромно пристроившемся на берегу величавого Дона. Жизнь его сложилась так, что он побывал в пекле Гражданской войны, воевал на фронтах Великой Отечественной, на передовой, под Сталинградом, работал на победу в тылу.

Худощавый человек, уравновешенный и неунывающий, с роскошными казацкими усами, густой волнистой шевелюрой. Даже в глубокой старости он оставался таким же. Привычка носить лихие усы закрепилась на всю жизнь. Таким он остался на фотографиях.

А так как он немного владел грамотой, то решил написать о прожитой жизни, сообщая малоизвестные подробности российской истории. Его мемуары после внука были переданы мне, и вот они здесь, слегка подправленные и подкорректированные.

Маркел Живетьев родился в казачьем хуторе, в Гражданскую воевал в 1-й Конной армии Буденного, во время массовых репрессий был сослан на строительство Комсомольска-на-Амуре, затем вместе с семьей перебрался в Иркутск. Работал на Ангаре и прослыл лучшим лоцманом на сибирской реке.

+++

Когда я родился, меня нарекли Маркелом, и весь хутор с казацким размахом отмечал мое появление на свет. Сразу же, по старинному обычаю, отец попросил кузнеца выковать для меня шашку по-черновому, то есть заготовку, которую закопали в старый навоз до моего 16-летия.

За это время сталь становилась гибкой и прочной, намного улучшая свои качества. Тогда шашку отрыли и доковали так, чтобы она подходила мне по руке, по росту и по весу. Это была моя личная шашка. Всю жизнь она должна была находиться у меня. Ведь самое страшное для казака — остаться без шашки. Без нее — все равно что без чести.

Шашку вручили, купили коня.

Когда мне вручили шашку, купили коня и всю причитающуюся амуницию, я стал тренироваться. И в 18 лет — как это обычно случалось — был посвящен в казаки.

Тут я должен упомянуть еще об одном обычае. Если рождался сын, то ждали ближайшего сбора урожая винограда и закатывали две абсолютно новые дубовые бочки вина. Их ставили в самый дальний угол погреба, чтобы открыть только по определенному поводу. Одна бочка предназначалась исключительно для празднования посвящения сына в казаки, а другая хранилась до его свадьбы и могла быть извлечена на свет не по случаю только при преждевременной гибели того, кому предназначалась.

За долгий срок пребывания в дубовой бочке напиток набирал такую силу, что пенился, как шампанское, и сшибал с ног уже после первого ковша. Чего скрывать, казаки любили выпить. Поэтому, чтобы заветные бочки не были в ходе какой-нибудь попойки заранее опорожнены — а бывали на хуторе и такие случаи — отец обмазал их глиной и закопал на своем участке, чтобы уже не беспокоиться об их сохранности. В 1911 году меня посвятили в казаки.

Земля, на которой жил донской народ, хоть и была государственная, но предоставлялась бесплатно. Пожалуйста — пользуйтесь, живите на ней, но только служите царю-батюшке верой и правдой. А в российской армии в те времена казаков служило много.

Мне же первый раз серьезно воевать пришлось только в конце 1917 года, да еще как воевать. Но начну по порядку. На тот момент я, как получивший четыре класса образования, занимал должность десятника, то есть мог вести в бой десяток кавалеристов. У казаков же как было — если ты хоть чуть-чуть читать и писать умеешь, то ты уже десятник. А если еще пообразованнее, то сотник. А сотник уже вел в бой сотню, которая состояла из десятков. А уж если десять сотен объединяются вместе, тогда это уже целая тысяча. У нас ею командовал Буденный.

Буденный был готов разрубить любого.

Никогда не забуду своего первого боя. Тысяча красных казаков против тысячи белых — тоже казаков. Впереди скакал Буденный с растрепанными усами, с шашкой наголо, готовый разрубить любого противника от головы до седла одним взмахом… Таков был он, наш атаман. Для сравнения замечу, что мой самый сокрушительный удар шашкой мог разрубить человека до середины тела.

За Буденным, чуть поодаль, мчались сотники, за ними шли ровной прерывистой линией десятники, среди которых и я. За нами, почти не отставая, неслась пестрой тучей несокрушимая конница рядовых казаков… Остановить ее могла только такая же лава. А ведь еще у нас и у противника были пулеметы — страшный дефицит, но очень эффективный. Одна тачанка у нас, одна — у них. Исход сражения всегда зависел от того, кто первым выкатит на поле боя тяжелый лафет, запряженный тремя конями. В тот раз Буденный, как он это обычно делал, направив лавину казаков навстречу неприятелю, свернул в сторону, предоставив уже сотникам вести тысячу в бой.

Когда показались тачанки, я с содроганием в сердце понял, что белые оказались проворнее, а их кони свежее. Они первыми остановили вороных, развернули пулемет и открыли огонь. А очередь в основном косит тех, кто скачет впереди. С этой точки зрения сотникам и десятникам везет меньше всего. Я это сразу понял и пригнулся к лошадиной шее, прячась за нее. Незащищенными от шальных пуль оставались только руки да ноги, а сам я был полностью прикрыт гривастой шеей и потому уверенно размахивал над головой шашкой, подзадоривая свой десяток, рвущийся в бой.

А вокруг летали пули, неся гибель тем, кого встречали на своем пути. Ухоженные кони то и дело с разбегу "ныряли" на степную землю или, подкошенные на полном скаку, совершали головокружительный кувырок на спину. Или люди, только что полные ярости и огня, вдруг безжизненно повисали в седле с разорванным боком или простреленной головой. Но наши уже тоже разворачивали тачанку, готовые покосить немало вражеских казаков.

Казачья удача: остаться в живых в первом бою.

Тут страшная боль пронзила мою правую руку. И едва успел я перехватить шашку, как моя лошадь была убита наповал, и я вместе с трупом кобылы упал под копыта летевшей следом конницы. В бешеном галопе накатилось море всадников, оставляя после себя только раздавленные тела людей. Но я-то не собирался расставаться с жизнью! Пусть я и был ранен, но пока не беспомощен. Я же казак, великолепно знающий конские повадки!

Еще при падении я ловко спрятался под животом кобылы, прекрасно помня, что ни одна лошадь ни за что не наступит на труп другой, а обязательно перепрыгнет. Лишь в этом крылось мое спасение. Из-под навалившегося укрытия мне оставалось только наблюдать, как надо мной проносятся тяжелые тела, взрыхляющие копытами землю вокруг. Еще я видел лица людей, обуянных яростью, заглушавшей страх и инстинкт самосохранения. А меня ждало лечение. Но стоило выздороветь — опять воевать.

И снова, прикрываясь гривастой шеей коня, мчаться в жестоком бою беспощадной войны. А потом с простреленными руками-ногами — обратно в госпиталь. Так повторялось снова и снова. Когда я уже в десятый раз вышел из больницы, Гражданская закончилась. Но я этому радовался недолго.

Похоже, сила казачества пугала Владимира Ильича Ленина — этого изверга в человеческом облике, которому понаставили по десятку памятников в каждом крупном городе. А ведь этот самый вождь решил покончить с донским воинством. Особую милость он проявил только непосредственно к Буденному и Ворошилову. Других атаманов, а также всех сотников, расстреляли. Остальных казаков Владимир Ильич отправил в ссылку, не посчитавшись с тем, что именно они воевали за него против когда-то родной царской власти.

По негласному приказу Ленина и Дзержинского донской народ отконвоировали на стройку нового города — Комсомольска-на-Амуре. Пешком через всю Россию до самого Дальнего Востока прошли казаки и принялись за каторжный труд без права выбора и ропота на свалившуюся участь. Среди них был и я.

(Сокр.)