Казарский Александр Иванович.
Казарский А.И. (16 июня 1797, Дубровно, Оршанский уезд, Белорусская губерния — отравлен 16 июня 1833, Николаев) — русский военный моряк, герой русско-турецкой войны 1828—1829 годов, капитан 1-го ранга (1831), кавалер ордена Святого Георгия. В звании флигель-адъютанта состоял в свите Императора Николая I. Получил широкую известность после того, как 18-пушечный бриг «Меркурий» под его командованием одержал победу в бою с двумя турецкими линейными кораблями.
Происхождение.
Казарский родился в семье отставного губернского секретаря, управляющего имением князя Любомирского. Александр был четвёртым ребёнком в семье Ивана Кузьмича и Татьяны Гавриловны Казарских. У него был младший брат Николай и три старших сестры: Прасковья, Екатерина, Матрёна.
Ранние годы.
В детстве Александр учился в церковно-приходской школе, где священник Дубровненского православного прихода преподавал ему грамоту, а молодой ксёндз — математику, латынь и французский язык. В доме Казарских не поощрялось чтение книг, зато отец привил Александру уверенность в непоколебимости устоев Империи, дал чёткое понятие о чести и верности Отечеству.
В 1808 году к Казарским приехал крёстный Александра — Василий Семёнович, двоюродный брат Ивана Кузьмича. Незадолго до этого он получил должность в обер-интендантстве Черноморского флота и предложил определить Александра в Черноморское штурманское училище в Николаеве. Отец согласился и, по свидетельству капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Сущева, первого биографа Казарского, сказал на прощание: «Честное имя, Саша, — это единственное, что оставлю тебе в наследство».
Карьера.
Александр Казарский поступил волонтёром на флот в 1811 году, став кадетом Николаевского штурманского училища. Занятия в училище сопровождались историями о боевой славе русского флота. Среди учителей Казарского был Л. А. Латышев, плававший с Ушаковым и принимавший участие во взятии Корфу. Со времён обучения в училище кумиром Казарского на всю жизнь стал адмирал Сенявин. Будучи скромным и застенчивым, Александр тяжело сходился с людьми и настоящих друзей не имел. Тем не менее, он сошёлся с некоторыми сокурсниками по кадетскому корпусу из которых можно выделить Николая Чижова, сына военного советника и племянника заслуженного профессора Петербургского университета Дмитрия Семёновича Чижова. Казарский и Чижов стали приятелями. Николай был начитан и привил Александру любовь к литературе.
30 августа 1813 года Казарский был записан гардемарином на Черноморский флот, а в 1814-м произведён в мичманы. В начале флотской карьеры он ходил на бригантинах «Десна» и «Клеопатра», перевозивших грузы между черноморскими портами, а позже по собственному рапорту был направлен на Дунайскую флотилию, где его назначили командиром отряда мелких гребных судов в Измаиле. Перед отправкой в Измаил Александр посетил Дубровно и нашёл родной дом в запустении: отец умер, сёстры Прасковья и Екатерина вышли замуж, мать Татьяна Гавриловна уехала на свою родину в Малороссию, а Матрёна погибла, бросившись в Днепр, когда спасалась от преследовавших её французских солдат, занявших город в 1812 году.
В 1819 году Казарский был произведён в лейтенанты и назначен на фрегат «Евстафий», который отправился в Севастополь. На Черноморском флоте Казарский служил под началом Ивана Семёновича Скаловского, которого считал своим кумиром с юности. Под началом Скаловского Казарский прошёл хорошую командирскую школу, усвоил основные принципы, которыми должен руководствоваться офицер: действовать самостоятельно и решительно, уметь установить взаимопонимание с экипажем, разгадывать замыслы и опережать действия противника.
После службы на «Евстафии» Казарский выходил в практические плавания на шхуне «Севастополь», служил на транспортах «Ингул» и «Соперник», на катере «Сокол», бриге «Меркурий», командиром которого стал через несколько лет, и на линейном корабле.
Взятие Анапы и Варны.
В 1828 году Казарский командовал транспортным судном «Соперник». Судно участвовало в высадке войск третьей бригады и доставке вооружений. А. С. Грейг распорядился оборудовать транспорт «единорогом», что перевело транспортное судно в разряд бомбардирских кораблей. В то время, как основной флот не мог подойти к крепости по мелководью, «Соперник» под командованием Казарского в течение трёх недель, маневрируя, обстреливал её укрепления. За время осады Анапы «Соперник» получил шесть пробоин корпуса и два повреждения рангоута, но до последнего дня осады продолжал атаковать крепость. За участие во взятии Анапы Александр Казарский был произведён в капитан-лейтенанты.
В сентябре того же года по схожему сценарию была взята Варна, и за проявленную при этом храбрость Казарский был награждён золотой саблей.
Геройский бой брига «Меркурий» с турецкой эскадрой у пролива Босфор.14.05.1829 (27.05).
В конце русско-турецкой войны 1828—1829 г.г. три русских парусных корабля: 44-пушечный фрегат «Штандарт», 20-пушечный бриг «Орфей», и 20-пушечный бриг «Меркурий» получили приказ крейсеровать у выхода из пролива Босфор. На рассвете 14 мая появилась турецкая эскадра в числе 14 судов и устремилась в погоню за русскими кораблями. Общий приказ им был расходиться по наиболее удобным направлениям. Быстроходные «Штандарт» и «Орфей» оторвались от преследователей, а за кормой тихоходного «Меркурия» неумолимо вырастал лес мачт турецких кораблей. Лучшие из них – 110-пушечный «Селимие» и 74-пушечный «Реал-бей» – решили, что в состоянии сами захватить или потопить «Меркурий», поэтому остальная турецкая эскадра легла в дрейф.
Шансы на спасение у «Меркурия» были ничтожны (20 пушек против 184), вскоре турки открыли огонь из погонных пушек. После первых же турецких выстрелов на бриге состоялся военный совет. По давней воинской традиции первым высказал свое мнение младший по чину, поручик Корпуса флотских штурманов И.П. Прокофьев: «Нам не уйти от неприятеля, будем драться. Но русский бриг не должен достаться врагу. Последний из оставшихся в живых взорвет его». Командир брига «Меркурий» 28-летний капитан-лейтенант Александр Иванович Казарский (за бои под Варной, в 1828 году, награжденный золотой саблей и считавшийся одним из храбрейших офицеров Черноморского флота) в своем донесении командованию флота писал: «Мы единодушно решили драться до последней крайности, и если будет сбит рангоут или в трюме вода прибудет до невозможности откачиваться, то, свалившись с каким-нибудь кораблем [чтобы подорвать и его], тот, кто еще в живых из офицеров, выстрелом из пистолета должен зажечь крюйт-камеру».
Закончив офицерский совет, командир брига обратился к матросам и канонирам с призывом не посрамить чести Андреевского флага. Все единогласно объявили, что будут до конца верны своему долгу и присяге, предпочитая смерть капитуляции и бой спуску флага.
Прекратив безнадежное бегство, русские моряки с молитвою изготовились к бою. Висевшая за кормой шлюпка (ял) была сброшена в море и из двух 3-фунтовых пушек, перетащенных в ретирадные порты, открыт ответный огонь по неприятелю. «Селимие» попытался обойти бриг справа и дал залп своим левым бортом, от которого «Меркурию» удалось уклониться. В течение получаса атакуемый русский корабль, используя весла и ловко маневрируя, заставлял противника действовать только погонными орудиями. Но потом все-таки оказался в пространстве между обоими турецкими кораблями, осыпавшими его тучей ядер.
На требования сдаваться Казарский отвечал огнем, даже ружейным. Наконец, метко пущенные 24-фунтовые ядра «Меркурия» перебили две мачты «Селимие», что лишило его маневренности и заставило его лечь в дрейф. Но «Реалбей» неутомимо наносил удары по русскому судну жестокими продольными залпами. Воодушевленный первой удачей, «Меркурий» упорно отбивался и смог перебить левый нок фюр-марса-рея турецкого корабля, который, падая, увлек за собой лисели. Эти повреждения лишили «Реал-бей» возможности продолжать бой.
Израненный русский бриг достиг Сизополя (Болгария), где базировались основные силы Черноморского флота. Контуженный, с перевязанной головой командир Казарский доложил о потерях: четверо убитых, шесть раненых, 22 пробоины в корпусе, 133 в парусах, 16 повреждений в рангоуте, 148 в такелаже, разбиты все гребные суда.
Экипаж «Меркурия» прославился на всю Россию этим подвигом. А.И. Казарский и И.П. Прокофьев получили по Георгию IV степени, остальные офицеры — ордена Владимiра IV степени с бантом, все матросы — знаки отличия военного ордена. Офицеров произвели в следующие чины, а Казарский еще получил и звание флигель-адъютанта. Всем офицерам и матросам была назначена пожизненная пенсия в размере двойного жалования. В офицерские гербы Департамент Геральдии Сената внес изображение тульского пистолета, того самого, что лежал на шпиле брига перед люком крюйт-камеры для ее подрыва, а матросские штрафы были исключены из формулярских списков. Бриг получил вторым из русских судов памятный Георгиевский флаг и вымпел.
Героизм русских моряков был высоко оценен даже противником. Один из штурманов турецкого корабля «Реал-бей» отметил: «Если в великих деяниях древних и наших времен находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все прочие затмить, и имя героя достойно быть начертано золотыми буквами в храме славы: капитан был сей Казарский, а имя брига «Меркурий»».
http://www.rusidea.org/?a=25052702
Александр Казарский – тернистый путь к подвигу. Послесловие.
Автор -Виктор БЕЛЬКО
Послесловие.
Бой брига «Меркурий» с турецкими линейными кораблями — славная веха в истории русского флота. Но всегда есть люди, которые не то, чтобы сомневаются, но стараются опровергнуть факты – не из любви к справедливости, но из стремления сделать на этом себе капитал – как в смысле популярности, так и чисто материальный – сенсации хорошо продаются! Да и ненавязчиво показать свою осведомленность в истории – хлебом не корми! Например, вице-адмирал В. И. Мелихов в статье в «Морском сборнике» за 1850 год «Описание действий Черноморского флота в продолжение войны с Турцией в 1828 и 1829 годах» пишет: «Действия брига «Меркурий» представляют пример отваги, которому подобный едва ли сыщется в летописях морских держав. Мы считаем излишним распространяться о подвиге Казарского, вполне и совершенно оцененном Государем Императором, как то можно видеть из Высочайшего повеления и указов, изложенных в главе 23 и 26 нашего повествования; мы считаем нужным заметить только одно обстоятельство, что нашлись люди, которые сомневались, чтобы действия брига происходили точно так, как они описаны в рапорте Казарского. Но мы и весь флот, видавший бриг через несколько часов после сражения, можем засвидетельствовать; что в донесении командира брига не было никакого преувеличения; знавшие хорошо покойного Казарского поручаются, что по своей скромности он скорее был способен умолчать о своих действиях, нежели преувеличивать их. Он вполне достоин памятника, воздвигнутого ему в Севастополе его сослуживцами, с соизволения Государя Императора».
Известны попытки поставить под сомнение достоверность подвига брига «Меркурий». Один из таких примеров приводит в своей книге «Потомству в пример» Ю. Стволинский. Он цитирует высказывание английского историка Ф. Джена: «Совершенно невозможно допустить, чтобы такое маленькое судно, как «Меркурий», вывело из строя два линейных корабля за четыре часа, даже если бы они вовсе не стреляли. Самым вероятным предположением будет то, что турецкие корабли были фрегатами, выросшими в донесении в линейные корабли».
Но истина рано или поздно непременно отыщет путь в любом. лабиринте недоверия и клеветы. Накануне Крымской войны 1853-1856 г.г. в архиве бывшего вице-канцлера Нессельроде было обнаружено и опубликовано письмо турецкого офицера — одного из штурманов корабля «Реал-бей». Письмо это было доставлено в Россию секретным агентом. Вот поэтому-то и хранилось оно в секретных архивах МИД, а не морского министерства – чтобы ненароком агентуру не сдать.
Письмо турецкого офицера подтвердило рапорт Казарского. И эмоций у него больше было чем у русского командира.
Почему же все-таки стала возможной победа крошечного двадцатипушечного брига над двумя турецкими кораблями?
Умение и стойкость — главные составляющие этой небывалой победы. Воинское мастерство, высокое чувство патриотического долга, сплотившего команду брига перед лицом смертельной опасности. Ежедневная боевая подготовка — плод неустанных забот экипажа брига Казарского и всех офицеров корабля. Достаточно отметить, что матросы лучших боевых кораблей флота, в том числе и брига «Меркурий», ставили и убирали паруса за три-четыре минуты, тогда как туркам требовалось для этого 12—15 минут. То же можно сказать и о русских канонирах — они стреляли гораздо лучше турецких.
Вот это признавали даже английские военные агенты на русском флоте – была тогда такая форма военного сотрудничества.
И еще один существенный фактор. Турецкого штурмана изумило: получивший множество повреждений бриг «Меркурий» тем не менее оставался на плаву и продолжал неравный бой. Что ж, ему позволительно было не знать о том, что «Меркурий» — один из первых кораблей русского флота с диагональным набором обшивки, что делало его намного прочнее, и позволяло успешно противостоять не только короткой штормовой волне, но и боевым повреждениям. Эти новшества вводились при непосредственном участии адмирала А.С. Грейга и полковника Осминина, севастопольского кораблестроителя.
Потомству в пример.
Автор-Евгений Баринов.
«…Известие об удивительной победе русского брига облетело всю Россию. О подвиге моряков писали не только русские, но и зарубежные газеты. Скромный морской офицер Александр Иванович Казарский стал национальным героем. Ему посвящали стихи и поэмы. Денис Давыдов сравнивал Казарского со спартанским царем Леонидом. На кораблях русского флота матросы пели «Казарскую» — песню, сочинённую в народе. Французский поэт Сен-Томе написал об этом бое оду «Меркурий». Награды посыпались и на команду «Меркурия». Сам бриг впервые в истории русского флота был награждён Георгиевским кормовым флагом и вымпелом. С этого же дня указом повелевалось всегда иметь в составе Черноморского флота корабль, носящий имя «Меркурий».
Карьера Казарского резко пошла на взлёт. Некоторое время молодой офицер продолжал командовать разными кораблями, а после присвоения ему звания капитана 1-го ранга Казарский был назначен флигель-адъютантом Императора Николая I.
Николай I часто поручал опытному, способному офицеру проведение особо важных ревизий и инспекций в разных губерниях России. Весной 1833 года Казарский был откомандирован на Черноморский флот, чтобы помочь адмиралу М. П. Лазареву снарядить экспедицию на Босфор. Александр Иванович возглавил погрузку десантных войск на корабли эскадры, инспектировал тыловые конторы флота и интендантские склады в Одессе. Из Одессы Казарский переехал в Николаев для проверки интендантов. Но 16 июля 1833 года, через несколько дней после приезда в город, капитан 1-го ранга, флигель-адъютант императора Казарский внезапно умер. По Николаеву поползли тёмные слухи о причинах его смерти. Уже на похоронах среди провожающих капитана в последний путь слышались разговоры о том, что против Казарского был составлен целый заговор и что он был отравлен.
Через полгода в Николаев прибыла следственная комиссия, которая эксгумировала тело, изъяла внутренности покойного и увезла их в Петербург. В то же самое время на имя Императора поступило письмо: николаевский купец первой гильдии Василий Коренев сообщал, что в Николаеве был заговор против императорского флигель-адъютанта. Письмо было передано в Сенат и найдено бездоказательным, о чём было сообщено Императору. Несмотря на это, Николай I приказал шефу корпуса жандармов А. X. Бенкендорфу , а затем князю Меншикову назначить расследование.
Увы, расследование Бенкендорфа и Меншикова оказалось безрезультатным. Дело тянулось очень долго, интерес к нему постепенно слабел, и, в конце концов, оно было сдано в архив за давностью срока. Загадка смерти капитана Казарского осталась нерешённой, и всё-таки попытаемся раскрыть эту тайну…
Осенью 1886 года в журнале «Русская старина» опубликовала свои воспоминания близкая знакомая семьи Казарских Елизавета Фаренникова. По её мнению, Казарский стал жертвой военных чиновников-казнокрадов, имевших покровителей в высших кругах Петербурга. Александр Иванович неоднократно участвовал в различных ревизиях и инспекциях и заслужил репутацию ревизора беспощадного и неподкупного, Кроме того, защищённого славой национального героя и флигель-адъютантскими аксельбантами.
По мнению исследователя В. В. Шигина, весной 1833 года после совместной работы с адмиралом М.П. Лазаревым Казарский знал всю подноготную подготовки экспедиции на Босфор: состояние и вооружение кораблей, тыловую базу. Беспорядки и злоупотребления, выявленные им, были столь вопиющи и грозили такими наказаниями военным чиновникам, что они, зная о неподкупности Казарского, решились на крайний шаг – физическое устранение дотошного ревизора.
В воспоминаниях Фаренниковой приводится описание последнй встречи с Казарским, когда он по пути в николаев посетил её имение. Александр Иванович находился в подавленном настроении, нервничал, был задумчив. «Не по душе мне эта поездка, предчувствия у меня недобрые», — сказал он Фаренниковой. После этого он попросил супругов Фаренниковых встретиться с ним в Николаеве и назначил день встречи. В этот день должно было произойти что-то очень важное и, возможно, опасное, и капитан хотел заручиться поддержкой друзей. Вероятно, владея информацией, компрометирующей многих высокопоставленных лиц, Казарский хотел доверить её надёжным людям на случай своей смерти.
Через несколько дней после последней встречи в имение Фаренниковых прискакал морской служитель с известием, что Казарский при смерти. Это случилось под утро того самого дня, на который была назначена встреча. Прибыв в Николаев, супруги Фаренниковы застали Казарского в очень тяжёлом состоянии, начиналась агония. Перед смертью капитан смог сказать только одну фразу: «Мерзавцы меня отравили». Потом на короткий миг забылся, и через полчаса отважного моряка не стало.
Елизавета Фаренникова сообщает в своих мемуарах, что после похорон они с супругом попытались восстановить картину последних дней Александра Ивановича. За отсутствием гостиницы Казарский в Николаеве остановился в доме у некой немки, где и столовался. Перед приёмом пищи он требовал пробовать приготовленную для него еду. Во время визитов, которые он обязан был делать, Казарский решительно отказывался от предлагаемых угощений и напитков, но в одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку кофе. Казарский выпил чашку, по-видимому не желая огорчить отказом молодую особу. Наверное, на этом и строился весь расчёт злоумышленников. Спустя уже несколько минут капитан почувствовал себя плохо. Казарский вернулся домой и вызвал врача. Врач рекомендовал Казарскому горячую ванну, из которой его вынули едва живым, Фаренникова считает, что врач также был вовлечён в заговор и не оказал капитану должной помощи.
В.В. Шигин, основываясь на воспоминаниях Фаренниковой, высказал предположение, что Казарский был отравлен сулемой (хлорид ртути). Это предположение не лишено смысла. Казарский мучился сильными болями и кричал: «Доктор, спасайте, я отравлен!» Какого характера были боли,неизвестно, но, по-видимому, у него был поражен желудочно-кишечный тракт. Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове вылезли и ноги по ступни отвалились в гробу. Всё это произошло менее чем в двое суток. Налицо были все признаки, бывающие при отравлении ртутью!
Похоже, Казарского отравили сулемой.Вероятнее всего, Казарскому поднесли сразу большую дозу. Данный яд плохо растворяются в воде, даже горячей, и Казарский мог заметить беловатый или желтоватый осадок в своей чашке.
При приеме сулемы слизистые оболочки рта, губ, глотки приобретают сероватый оттенок, набухают, покрываются налетом. Появляется сильная боль в области желудка, рвота с кровью .После наблюдается нарастающая слабость, мышечные судороги, металлический вкус во рту и потеря сознания. Таким образом, в целом картина смерти Казарского соответствует картине отравления ртутью, именно сулемой. Яд был принят незадолго до кончины в очень большом количестве, что вызвало острое отравление и быструю смерть. Учитывая уровень медицинских знаний того времени, можно с уверенностью сказать, что при правильном проведении экспертизы трупа Казарского можно было с полной достоверностью установить причину смерти капитана. Даже через полгода после смерти, можно было установить истинную причину смерти, обнаружить ртуть или другое вещество, вызвавшее отравление. Однако этого не сделали. Даже Император не смог разорвать цепь воровской круговой поруки своих чиновников…»
Похороны А.И. Казарского его знакомая описывает так: «За гробом народу шло много, в том числе вдовы, сироты, которым он так много помогал. Все они, рыдая о своем благодетеле, кричали вслух: «Убили, погубили нашего благодетеля, отравили нашего отца!» Впереди гроба несли его ордена и золотую саблю с надписью «За храбрость», которой Казарский был награжден за штурм крепости Варна. Черноморцы тяжело переживали смерть героя. Один из друзей Лазарева писал адмиралу на Босфорскую эскадру: «…Не буду говорить о горестном чувстве, которое произвело во мне сие известие: оно отзовется в душе каждого офицера Российского флота».
Впрочем, Император Николай I не забыл верного офицера после его смерти. По личному указанию императора уже в 1834 году был установлен знаменитый памятник в Севастополе на Мичманском бульваре с лаконичной надписью на пьедестале: «Казарскому. Потомству в пример».
В том же году на Балтийском флоте вошел в строй новый 20-пушечный бриг «Казарский».
Могила командира доблестного брига по сей день находится на старом городском кладбище Николаева, по правую руку совсем недалеко от входа.
Рядом с ней находится и могила бывшего храброго штурмана «Меркурия» Ивана Прокофьева, пожелавшего и после смерти быть рядом со своим командиром…
Мы знали Александра Ивановича Казарского как отважного воина, теперь узнали как Патриота и Гражданина своего Отечества в самом высоком смысле этих слов. Всей своей жизнью и даже смертью доказал Александр Иванович правомерность надписи, начертанной на памятнике, поставленном ему на старинном бульваре Севастополя: «Казарскому. Потомству в пример». 