В 2009 году митрополит Антоний вместе с архиепископом Стефаном (Бабаевым) и еп. Афанасием (Жюгжда) благословил деятельность националистических движений «Народное Ополчение» и «Парабеллум», и их лидеров Владимира Квачкова и Юрия Екишева».
Сын Георгиевского кавалера, колчаковского кавалериста Митрополит РПЦЗ Антоний (Орлов):жизнеописание.
Именно сегодня дорого рассказать о таком старорусском исповеднике, как новый Митрополит РПЦЗ Антоний (Орлов). С его дворянским родом конфликтовал Царь Петр Великий, дед владыки Антония дрался на канонерке «Кореец» вместе с «Варягом» против японцев, а отец, получивший крест Святого Георгия в Первую мировую войну, воевал в армии адмирала А.В.Колчака.
Дворянский род Орловых древен и широко распространен в родословцах старинных русских фамилий. Наиболее известно его графское «ответвление», возвысившееся при Екатерине II в лице пятерых братьев Орловых. К нему предки митрополита Антония не имеют отношения, потому что попали в опалу в центре России еще при Петре Великом, старозаветно отказавшись брить бороды по Царскому велению. За это Орловы ссыльно отправились в Тамбовскую губернию, став с тех пор «тамбовскими Орловыми», а село, где оказались, сохранило название «Сёлки», возможно, от слова «ссылка».
В этом роду Орловых было много военных и лиц духовного звания, священники, диаконы. Вот и дед митрополита Антония служил на славной канонерской лодке «Кореец», которая погибла в неравном бою против японцев вместе с «Варягом». А отец владыки – Феоктист Васильевич сначала, было, решил встать на духовную стезю. Причем учился он в том же Тамбовском Духовном училище, что и будущий Первоиерарх РПЦЗ Митрополит Анастасий (Грибановский), сосед Орловых на Тамбовщине из Борисголебского уезда. Потом Феоктист Орлов закончил Духовную семинарию, он имел красавицу-невесту из Петербурга Лидию Гаврилову, выпускницу Императорского балетного училища, с которой собирался пожениться и принять сан священника… Но тут грянула Великая война 1914 года. Вместо рясы Орлов надел военный мундир, добровольцем вступил в кавалерию.
Удивительна эта русская Орловская порода, ознаменованная и Орловщиной, давшей великой русской литературе отборных писателей Тургенева, Лескова, Бунина, Фета, Б.Зайцева, Л.Андреева, воплотившаяся и в конской стати Орловских рысаков. Так и Феоктист Орлов, годы изучавший в семинарской тиши богословие, сев на свою эскадронную кобылу по кличке Маруська, вдруг оказался одним из самых отчаянных кавалеристов. Он дрался в знаменитой сече с венгерской конницей, которую русские разгромили, и за личную отвагу Орлов получил Георгиевский крест.
Когда в 1917 году красные начали позорить все святое для русского человека, втаптывая в грязь исторические святыни Империи, снова Орлов не смог стать мужем ждавшей его уж три года с войны Лидии. Ушел на восток в армию Верховного правителя России А.В.Колчака, чтобы разбить навалившуюся на Отечество интернациональную сволочь, и только потом устроить личное счастье. За два часа до расстрела большевиками Царской Семьи Орлов подошел с эскадроном к Екатеринбургу. И было известно от разведки, что Государя вот-вот могут убить, но не было приказа идти на немедленный штурм города…
Всю жизнь потом будущий митрополит Антоний — тогда Никита Орлов вопрошал своего отца, отчего же он с другими преданными Царю монархистами не решился прорываться в Екатеринбург к Ипатьевскому дому:
— Бывают же великие моменты, когда не выполняется приказ, — доказывал Никита отцу. — Нарушили бы приказ, освободили бы Государя. Государь бы вас понял, и никто бы не стал взыскивать!
Отец печально молчал.
В последних отрядах разгромленной армии адмирала Колчака Феоктист Орлов, рубясь в нескончаемых боях, отходил по Сибири вплоть до Тихого океана. Вот какова была обстановка во Владивостоке, куда прибыл в 1921 году Ф.Орлов:
«К этому времени Белое движение потерпело поражение практически на всей территории России, и лишь Дальний Восток, включавший в себя не только Приморье, Амурскую область, Северный Сахалин и Камчатку, но и полосу отчуждения КВЖД, при поддержке русских колоний в Харбине и Шанхае, все еще оказывал сопротивление красным завоевателям. С 1917 года за счет притока беженцев, в том числе и отступивших частей Белой Армии, население здесь выросло с 800 тысяч до полутора миллионов человек.
Во Владивостоке, необъявленной столице Дальнего Востока, к лету 1921 года собралось много патриотически настроенных русских людей и просто неприемлющих новую власть. Все они не испытывали никаких иллюзий насчет того, что за режим несут на своих штыках интернациональные изуверы. О нерусской природе этого режима говорит уже хотя бы тот факт, что во главе большевистской Дальневосточной республики стояли два еврея — Шумяцкий и Краснощеков. Выходившая в двадцатом году во Владивостоке сатирическая газета ‘Блоха’ писала по этому поводу:
Три жида. Два шабесгоя.
Запах водки. Тусклый свет.
Это, это… что такое?
Большевистский комитет.
Газеты и журналы того времени пестрят сообщениями и свидетельствами очевидцев об ужасах красного террора. Вот лишь одно из многих:
В ночь под Православную Пасху 1920 года изуверами из тюрем Никольска-Уссурийского и Имана были взяты 123 человека, главным образом, офицеры Конно-Егерского полка вместе со своим командиром полковником Враштелем, в одном нижнем белье посажены в вагон и увезены на Север. Там, на станции Верино, после зверских мучений были убиты полковники: Враштель, Ивецкий, Галявин и Герилович, — а прочие отвезены на железнодорожный мост через реку Хор. Здесь их выводили по одному из вагона, молотками и прикладами разбивали головы и сбрасывали убитых с моста в реку. Только одному из 123-х человек случайно удалось спастись, добравшись до кустов на берегу. Впоследствии найденные в реке трупы с пробитыми черепами подтвердили рассказ спасшегося белогвардейца о зверствах большевиков в Пасхальную ночь. Память этих мучеников долгое время отмечалась русской эмиграцией в Маньчжурии.
‘Уссурийский казачий вестник’ в № 6 за 27 января 1921 года с болью писал, приводя конкретные факты, о том, как Православные храмы и монастыри превращались в вертепы, об издевательствах над Православными священниками, которых опускали зимой в ледяную воду, о запрещении церковных служб в праздничные дни и т.д.
Но еще не окончательно была сломлена в русском народе, в лучших его представителях, воля к сопротивлению. 26 мая 1921 года объединенными усилиями антибольшевистских организаций во Владивостоке был совершен переворот. Небольшая горстка каппелевцев, имевшая на всех 12 винтовок и несколько револьверов, выступила против охранявших большевистский режим двух тысяч хорошо вооруженных красных милиционеров. Восставших каппелевцев поддержал со стороны моря десантный отряд под командованием капитана 2-го ранга Соловьева. На барже, буксируемой катером, этот отряд прорвался сквозь сильный ружейный и пулеметный огонь с окрестных судов и, несмотря на большие потери, высадился у памятника Невельскому. Натиск среди бела дня был так стремителен и смел, что одни узурпаторы бежали в сопки, а другие спрятались в японской миссии и были впоследствии переправлены интервентами в Советскую Россию.
Через два дня во Владивостоке наступило спокойствие. К власти пришло белое Временное Приамурское правительство под председательством сына амурского крестьянина, юриста по образованию, некогда трудившегося в Петербурге в Министерстве Земледелия, Спиридона Дионисьевича Меркулова».
Обо всем этом ведать не ведала истомившаяся в красном Петрограде будущая мать Никиты Орлова Лидия Сергеевна, она по чудом дошедшей до нее весточки от Феоктиста из Владивостока знала лишь, что он там. В это время, чтобы обеспечить себе пропитание, Лидия работала машинисткой. И это дало хрупкой, небольшого роста девушке безумный шанс броситься через всю бурлящую кровью и смутой Россию к жениху, а вера в свою судьбу с Орловым не оставляла ее никогда. Лидия понапечатала кучу пропусков от имени советской власти, чтобы торить себе многотысячекилометровый путь через большевицкие кордоны в белый Владивосток.
Так они соединились, а венчались в небольшой сельской церкви под Владивостоком, и не было у Орловых даже обручальных колец, но была высочайшая православная ответственность друг за друга. И опять чуть не разбила их судьба, когда пришлось уходить из Владивостока от снова насевших красных уже в 1922 году. Военный японский корабль, забиравший русских беженцев, имел неумолимую флотскую традицию – женщин на борт не брать. Тогда Орлов бросил всё свое добро, чтобы спасти главную драгоценность – жену. Он посадил худенькую, маленькую Лидию, сжавшуюся калачиком, в мешок, перекинул его на спину и пошел по корабельному трапу с ним, будто с вещевым багажом.
Орловы прибыли через Корею в Китай и обосновались в Шанхае, который кипел разными иностранными колониями: французской, английской… — и лишь у белых русских не было законных паспортов, ни своих, ни международных, потому что не желали верные Царской России русские брать чье-то гражданство. Ф.В.Орлов стал строительным подрядчиком, организовал артель из эмигрантов и китайцев, строивших, ремонтировавших здания. В 1932 году родился в семье Никита.
Орловы были прихожанами православного собора в честь иконы Божией Матери «Споручница грешных», который до сих пор цел в Шанхае. Его достроил и стал настоятелем епископ РПЦЗ Иоанн (Максимович) Шанхайский — Вселенский Чудотворец. Маленький Никита, будто бы вслед несостоявшейся духовной карьере своего отца, был на редкость прилежен в храме. И так этот малыш благоговейно стоял в церкви, слушал, уж с четырех лет знал наизусть богослужебные тексты, что соборные мальчишки-служки постарше, изнывавшие от необходимости быть на службах, а не на футболе, повели Никиту однажды к владыке Иоанну:
— Владыко святый, вот Никита Орлов хочет прислуживать, всегда просится нас заменить…
Владыка понимающе поглядел на них и благословил Никиту, выносить и держать свечу перед Царскими вратами алтаря. Так с четырех лет будущий митрополит Антоний стал прислужником святителя Иоанна. Дело у него хорошо пошло, и уж через год-два на чтении акафиста дверил владыка Иоанн Никите иногда держать его посох, поддерживать мантию… Но чтобы постоянно утвердиться на ответственнейшей должности посошника, потребовалось Никитке еще с годик.
Не только Орлов, но и другие его сверстники из собора неплохо обвыклись служками под крылом прозорливца-владыки Иоанна. Однако так освоились, что однажды сговорились САМИМ по полному чину литургию отслужить… Поднялись как-то вечером в пустынном храме на его верх в ризницу: Никита, Борька Семенюк и сын отца Петра Вэня Ильюшка. Отец-то Петр Вэнь жив и поныне в Сан-Франциско, ему 108 лет. Борис всегда мечтал диаконом стать, очень нравилось ему возглашать, да так, чтобы стонали и дрожали от рулад голоса стены… Вот и распределили «саны» на службу: диаконом – Семенюк, священником – Вэнь. А нужен же и епископ. Кому архиереем служить? Никите Орлову.
Стали облачаться, Никите «пришлось» на себя епископское облачение владыки Иоанна надеть. Встали вокруг находившегося здесь стола. Начали «служить»… Как вдруг довольно скоро входит к ним сам епископ Иоанн Шанхайский, всегда и всё «откуда-то» знающий и знавший. Поглядел на сорванцов, говорит про облачения:
— Складывайте… А за то, что сотворили, будете каждый бить по сорок земных поклонов в храме публично.
На следующий день после литургии вышли они трое на всеобщее обозрение, начали бить поклоны. Боря-то Семенюк, как самый оборотистый у них был, и шепчет:
— Поскорее давайте, не тяните, а то устанем.
И быстро так все сорок своих поклонов положил. А владыка Иоанн подходит и говорит:
— Еще сорок поклонов делай…
А дело-то в том, что был случай, когда дети вот так же взялись литургию «служить», и на них сошел огонь с неба, сжег шалунов.
Митрополит Антоний (Орлов), вспоминая свое шанхайское детство, рассказывает:
— Мы, мальчики, конечно, не понимали, кто такой наш епископ Иоанн. Однако ЧУВСТВОВАЛИ. И словно зверьки все время как бы ластились к владыке, старались быть около него, как бы дышать всем, что бы он ни делал, словно стелились около его ног… — Владыка Антоний вспоминает также: — Какое же могло быть сравнение у кого-то с нашим владыкой Иоанном. Например, однажды я был в Свято-Николаевском шанхайском храме, где служил епископ Нестор Камчатский, потом перешедший в сталинскую Московскую патриархию. Какое отвратительное у него было лицо, всё исходившее от него было неприятное… Когда потом на Второй мировой войне Шанхай оккупировали японцы, они первым делом стали выгонять англичан, американцев, воевавших против них вместе с советскими. И эти высокомерные господа, до того в гневе называвшие нас «русскими свиньями», стали в самое жалкое положение. И русские тут же простили их за все, стали всевозможно помогать им.
В Шанхае японцы старались любым способом подчинить себе и русскую колонию, оказывая давление через руководителей Русского эмигрантского комитета. Два президента комитета боролись за независимость от японцев и были убиты. Смущение и страх охватили шанхайских русских, тогда святитель Иоанн Шанхайский объявил себя временным главой русской колонии. А в 1945 году святитель Иоанн единственный из дальневосточных епископов остался верным Синоду РПЦЗ и противостоял Пекинскому архиепископу Виктору, перешедшему в МП и принуждавшему к этому других. В 1946 году святитель был возведен в сан архиепископа: в епархию Иоанна Шанхайского вошли все «независимые» русские в Китае.
Тем не менее, японцы были монархистами и во многом симпатизировали Белым русским, настроенным, как и они, антисоветски. По-другому смотрели на этих русских «простые» китайцы, настолько распропагандированные коммунистическими агитаторами еще перед войной, что некоторые при малярных работах в фирме Орлова-старшего обязательно мистически, что ли, добавляли каплю красной краски в любое малярное ведро. Когда такой китайский пролетариат вместе с советской армией начал захватывать Китай, русские разделились надвое. Половина поддалась на сталинско-чекистское провокаторство и стала дожидаться «освободителей»-красноармейцев, чтобы отправиться с их помощью на родину. Другие во главе со святителем Иоанном начали собираться подальше от надвигавшихся красных свор. Они понимали, что происходит, когда видели в шанхайских госпиталях оборонявшихся от тех солдат с выколотыми «освободителями» глазами…
Руку помощи белоэмигрантам протянул президент Филиппин, тоже отлично знавший звериный оскал коммунистов, партизанивших у него в горах. Семья Орловых прибыла на филиппинский остров Тубабао с первой партией беженцев из Китая, к которым вскоре присоединился владыка Иоанн Шанхайский.
Потом Орловы перебрались в Калифорнию, где Никита окончил университет и получил звание магистра, стал преподавать математику в старших классах школы. В 1964 году ему удалось попасть в Ленинград по советско-американской программе учительского обмена опытом. Для этого Орлов победил во всеамериканском конкурсе на эту поездку и вошел в число 25-ти преподавателей, поехавших в СССР, им взамен в США послали под видом учителей 25 кагебешников. Прошедший жестокую антисоветскую школу своих близких и детства, в Ленинграде Орлов после занятий, где за визитерами пристально «приглядывали», переодевался. Он надвигал на лоб кепку, брал в руку авоську и выскальзывал в город, где на Смоленском кладбище лежала его родня. Загружал в магазине в авоську хлеб, огурцы, консервы, чтобы быть неприметнее в серых ленинградских толпах, «полукатакомбно» познавая свое историческое Отечество.
Это весьма пригодилось Орлову, когда в начале 1990-х с открытием первых приходов РПЦЗ в РФ он начал доставлять из США по России-матушке караваны грузовиков с гуманитарной помощью. Сначала Никита Феоктистович загружал фуры консервированной провизией, вещами в Америке, колеся дальними дорогами по приходам, где собирали посылки русским. Потом загонял грузовики в американских портах на корабли и, спустя время, летел самолетом в Россию, где принимал эти фуры в петербургском порту.
Однажды пришлось прочесать в дикую жару всю Калифорнию вместе с проповедником, прибывшим из России к митрополиту Виталию, Игнатием Лапкиным. Они вместе на массе сборных пунктов грузили фуру, дни и ночи мотались по шоссейкам и проселкам. А спустя месяцы, митрополит Виталий, как обычно, в самых срочных случаях, вызвал Орлова, протянул ему деньги и сказал:
— Отвези эти две тысячи долларов Лапкину. Их община РПЦЗ строит село Потеряевку на Алтае.
Орлов привык отправляться со всевозможными поручениями Первоиерарха по всему свету, чтобы точно исполнить их в кратчайший срок. Но непросто было ему на сей раз в России. Иностранцам в РФ, как и в СССР, нельзя удаляться вглубь страны из определенных зон вокруг некоторых «разрешенных» городов. А тут требовалось добраться до Потеряевки, которая лежала в чистом поле в часе езды от Барнаула… И в Москве к Орлову приступились от епископа РПЦЗ Лазаря (Журбенко) с просьбой о трех визах в США. Орлов успел оформить эти визы в три загранпаспорта русским, но времени не было их возвращать. Он сунул паспорта в карман вместе с еще двумя паспортами: своим, американским, и российским, который «прикрывал» его на просторах РФ, где «спецы» так любят изловить именно американца, зачем-то забравшегося в самую русскую глушь…
До Барнаула Орлов добрался. И оставалось проехать еще на попутном поезде до разъезда Степное, от которого в четырех километрах была цель его длинного броска из нью-йоркского синода – Потеряевка. Южнее Барнаула лежала столь знакомая Орлову с детства китайская граница, а его ночной поезд громыхал буферами, несясь в другую сторону — к Степному, как началась по поезду проверка документов. Чудесно не успели дойти до Орлова с пятью паспортами в его кармане. Но поезд, как оказалось, не останавливался на нужном разъезде Степное. Орлов прыгал в темноту из вагона на ходу… В поле ждала его повозка с лошадью от опытных катакомбников Лапкиных. Орлов трясся на ней по бездорожью, кутаясь в куртку от стужи, в Потеряевку, как и когда-то, потея на знойных дорогах, гонял по трассе в калифорнийское Сакраменто.
Все это была жизнь преподавателя математики Орлова, ставшего в Лос-Анджелесе ближайшим помощником архиепископа РПЦЗ Лос-Анжелосского и Южно-Калифорнийского Антония (Синкевича), а после преставления ко Господу сего архиерея в 1996 году – правой рукой в хозяйственной деятельности Митрополита Виталия. У Н.Ф.Орлова выросло четверо детей, и когда он собирался в первый свой «конвой» с гуманитаркой в Россию, их бабушка, его 92-хлетняя мама собралась помирать. А надо было, как всегда, срочно ему ехать. И тоже уж немолодой Орлов наклонился к ее кровати и попросил:
— Не умирай, пока я не вернусь из России.
И мать дождалась тогда сына. Он молитвенно помогал отлететь ее душе, сложил мертвые руки на груди Лидии Сергеевны, когда-то пробравшейся через красно-оголтелую Россию к своему жениху, чтобы обвенчаться в белой церкви у белого священника, пусть и без колец.
Верные, те, кому довелось видеть, общаться с Митрополитом Антонием (Орловым), не забудут этого архиерея, почти фотографически: по фигуре, манерам, голосу, стилю общения и т.д., — так похожего на Митрополита Виталия.
И есть вещи, которые НАПРЯМУЮ идут от самого святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского. К этому отношу то, что Митрополит Антоний аскетически ничего не вкушает в понедельник, среду и пятницу, кроме воды. Владыка так же очень мало спит. Никому иному, как Никите Орлову – теперь нашему Митрополиту Антонию — перешла после кончины святителя Иоанна в 1966 году его панагия, изготовленная из слоновой кости с перламутром. Ежели кому-то доведется благословляться у Владыки Антония, вы поклонитесь и символу епископской власти, столь намоленному и подвижнически испытанному на груди Вселенского Чудотворца Иоанна.
Владимир Черкасов-Георгиевский,
«МЕЧ И ТРОСТЬ»
7 ноября 2006 г.