Великий хирург о жизни в СССР.

Великий русский хирург Николай Михайлович Амосов (1913-2002гг)

написал незадолго до смерти книгу «Голоса времени». В ней он рассказывает о себе и о стране. Был он умен, наблюдателен, честен, родом из вологодских крестьян. Он был типичным представителем того крестьянского массива, который с середины 50-х годов составит костяк советской элиты. Из крестьян, к примеру, были Горбачев, Яковлев и Ельцин, три основные фигуры, которые похоронили СССР.

Читая книгу Амосова многое можно понять молодому человеку, если у него голова есть на плечах. Я, например, вырос при коммунистах, принимал из патриотических побуждений их власть, но они меня, как и весь мой народ предали. И я, как историк, понимаю, что путь предательства – это закономерный для них путь.

Я не видел за всю свою жизнь при СССР людей, которым бы очень нравилась эта страна, ту власть терпели, презирали, иронизировали, чего не было, так это нынешнего какого-то безумного восхищения совком.

Николая Михайловича Амосова я запомнил после вечера-встречи с ним в Останкино в 1987 году, которую показали по ТВ. Я и раньше читал какие-то его книги, знал, что есть такой замечательный хирург, литератор, академик.

В отличие от тех дурачков, которые сейчас непонятно из каких побуждений нахваливают СССР, Амосов получил от этой страны все – он стал академиком, Героем социалистического труда, лауреатом Ленинской премии, депутатом Верховного Совета СССР.

Так вот что меня удивило в том его выступлении в 1987 году, это его отношение к патриотизму. На вопрос – должен ли человек любить свою родину? Он ответил, что должен, но при условии, если и родина ему что-то дает.

Это было совершенно поразительно по тем временам!

Нескольким поколениям советских людей внушали, вдалбливали, ежедневно промывая мозги, что ты должен быть патриотом, несмотря ни на что! И многие люди бравировали и бравируют до сих пор тем, к примеру, что у него отца, дядю других близких родственников расстреляли, а он любит Сталина и СССР. При этом расстреляли не за какие-то реальные прегрешения, а по разнарядке.

И эти люди даже не понимают всю ту глубину мрака, в котором они живут, признаваясь в своем советском патриотизме. Они не понимают, что именно такими роботами их и конструировала советская власть – донеси на отца, донеси на сына, предай веру отцов и взорви церковь, для тебя нет ничего святого, кроме нашей советской власти. В этой власти Сталин — бог, партийные работники – жрецы, силовики — надсмотрщики, мы тебя мучаем, но все это во имя твоего же блага!

Т.е. партийная элита сознательно создавала десятилетиями мутантов, способных только на полное послушание. У нашей страны не было никаких шансов выбраться из этого плена, но и тогда и сейчас все-таки жили и живут и другие люди, кроме советских рабов.

В их числе хирург – Амосов. Он мог критически мыслить, и так мыслил всю свою жизнь. Он понимал, что тупой патриотизм советских масс бессмысленный, от него только один вред, и сам таким патриотом не был.

К слову, сейчас опять решили в полном объеме воссоздать совковый патриотизм, как очень полезный для господ: «Заниматься воспитанием патриотического духа у юных россиян будут новая структура Федерального агентства по делам молодежи под названием «Роспатриотизм» и управление по общественным проектам Кремля».

Тут, конечно, даже и тени ума не осталось – это догадаться надо, чтобы создать структуру с таким названием «Роспатриотизм»!

Никакого роспатриотизма они не воспитают, это иллюзии, или обычный расчет на роспил денег.

Но вернемся к книге Амосова. Он родился перед первой мировой войной, это поколение все-таки краем глаза видело дореволюционную Россию, ибо она не сразу сгинула, историческая Россия навсегда ушла только в начале 50-х годов. И в этом поколении было гораздо меньше зомби, чем в следующих.

О 20- годах Амосов пишет, что при НЭПе жить было трудно, но лучше, чем после него. В деревне политических страстей не было, и «крестьяне были лояльны к власти». И понятно почему, крестьяне работали на своей земле, платили налоги, но жили своим умом.

К власти относились насторожено, но не враждебно. Коммунистические вожди для них иконами не были. Есенин написал тогда: « Мне и Ленин не икона».

Вот воспоминания Амосова о смерти Ленина: «Помню, как в 1924-м году пришёл дядя Саша и сказал, что Ленин умер. Нет, не жалели, не слыхал».

В деревне 20-х годов пели массу озорных частушек, например, такую: «Сказал Ленин Сталину, поедем на базар, купим кобылу карею, накормим пролетария». Или: «Ленин музыку играет, Сталин пляшет трепака. Развалили всю Расею. Два «веселых» мудака».

Но коммунисты продвигали свои идеи в массы, работали с детьми, молодежью, понимая, что это их будущее. Вот как Амосов говорит о своем пионерском детстве: «В пионерии сложились «политические убеждения»: все богатые — плохие, бедные — хорошие. Революция справедлива — равенство. Белогвардейцы — звери. Имена: Ленин, Троцкий, Зиновьев. О Сталине не слышал».

Характерная вещь, Сталин был на вторых ролях вплоть до 1927 года.

«Историю как предмет, нам не преподавали, было «обществоведение». Я был «за революцию и социализм». Мама и Александра Николаевна — «в основном» тоже. Верили, что власть — для народа, и надеялись на будущее. О ЧК говорили шёпотом».

Так стоило делать революции, чтобы говорить о ЧК шепотом? Разве о жандармах или Охранном отделении люди говорили шепотом? И какой это социализм, если все на страхе? Как писал Михаил Бакунин: «Социализм без свободы – это скотство».

Но была определенная свобода, была культурная жизнь, Амосов замечет, что кумиром молодежи был Есенин, но не Маяковский, хотя ему лично Маяковский нравился больше.

И вот НЭП прикрыли, что взамен? Свобода и хоть какое разнообразие исчезло вместе с хлебом, опять ввели карточки: «Рыночная площадь опустела, частная торговля исчезла. Город быстро расстраивался: мужики перевозили дома из деревень — спасались от колхозов. Культура хирела: прекратились удешевлённые спектакли. Открылся торгсин — государство собирало золото и серебро на индустрию. Я в магазин не заходил».

Начались широкие репрессии: «В стране шла тотальная зачистка — арестовывали бывших офицеров, эсеров, меньшевиков, дворян, купцов».

Надо сказать, что промывка мозгов нарастала, коммунисты врали, врали, врали, как они это всегда делали, о том, что процветание близко, вот еще всех врагов добьем, вот еще столько-то заводов построим, и будет счастье трудовому народу.

Будущий хирург пишет об этом коротко: «Началась вторая пятилетка. Много было обещано, ничего не выполнено».

Любопытно, что в семье Амосова и отец его сделал карьеру, был начальником и дядя, который стал генералом НКВД. Отец ушел из семьи, пил.

С дядей подросший Коля встретился, генерал старался быть демократичным, прислуги не имел, сам выносил мусор. И здесь приводится характерный разговор дяди с племянником:

«Я рассказал как меня вызывал следователь. Он (дядя) спросил напрямую:

— Не предлагали сотрудничать? Не говорили: » Кругом враги, нужно чекистам помогать».

— Нет. А что это значит?

Тогда я еще был стерильный по этой части.

Дядя объяснил. Назвал даже термин: » шкапной сексот» .

— Отказывайся наотрез. Ничего не сделают: а то попадешь к нам в лапы, так и будешь жить обосранный».

Дядя знал, о чем говорил, и жить обосранным племяннику не советовал.

Любопытно, что этот генерал НКВД: «Обстановкой в стране был недоволен. Делал намеки в адрес Сталина, но не уточнял. Он первый зародил во мне антипатию к вождю».

Дядю расстреляли в 1937 году. Амосов рассматривает для себя проблему – жалеть его или нет? Ведь он родной брат его матери, он вроде не плохой. Может быть, он был не таким, как другие чекисты? Николай Михайлович приходит к выводу, что «не таким» в этой системе быть было невозможно, и что дядя его получил воздаяние за грехи свои.

Когда пошли расстрелы, то народ высоких начальников не жалел, жалели только отдельных людей, о которых знали, что они приличные люди: «Дело о вредительстве» на заводе все — таки создали в 1937. Директор Леготин построил лесопильно-целлулозный гигант на голом болоте, довел его до толку и загремел на много лет».

И снова у Амосова всплывает тема НКВД, можно сказать, что она сквозная у него, проходит через всю книгу. Он пишет о своем друге Борисе:

«Борис пожалуй, глубже образован и вообще был умнее меня, хотя ученая карьера его в последующем остановилась на доценте. Мы сошлись сразу, еще экзамены шли, а мы уже ходили вечером по набережной Двины и вели разговоры о литературе и о политике. Он мне многое рассказал. «Сродство душ», как раньше говорили.

Странную вещь поведал о себе. Он — таки побывал тем » шкапным». Его завербовали на идейной почве: был большим комсомольским активистом и очень убежден в коммунизме. Вот его и попросили помогать.

— Это ваш гражданский долг!

Нет, никаких врагов народа Борис не нашел, долг не исполнил, но очень скоро люто возненавидел НКВД и понял, что попал в сети. Он был резкий человек — Борис. Поссорился с хозяевами, не испугался угроз, дал расписку о молчании и уехал в Архангельск. Но опасается, что припомнят. Меня предупредил:

— Если что случится со мной — знай — «достали». Но ты не беспокойся. Был истинный борец за справедливость и идеи социализма».

Вот это характерный штрих, что Борис при всем том верил в социализм. Это характерно не только для тех времен, но в более поздние времена большинство идейных людей в СССР верили в социализм, как в идею, но не связывали его с властью. Т.е. было понимание, что социализм не может быть таким уродливым и страшным. И было довольно много молодых людей, которые хотели бороться за настоящий социализм, в их числе и юный Солженицын.

А репрессии набирали ход, в том числе и в медицине, которой посвятил себя Амосов: «В начале 1936 г. умер Иван Петрович Павлов — ученый герой моей юности. Весной того же года не стало Горького — тоже моего любимого. Газеты и радио трещали об отравителях, арестовали врачей Левина и Плетнева. Мы с Борисом не верили ни одному слову — Сволочи!»

И о показательных процессах 30-х годов: «О как возмущали эти судебные спектакли на кремлевской сцене! Что бы пасть так низко героям революционерам! Тем и другим — обвинителям — то есть Сталину, и жертвам бичующим себя. Мы с Борисом не верили ни одному слову. Только спрашивали — как это возможно? Пытки?».

Народ знал, что в ЧК пытают.

И далее самое важное: «Вера в коммунистов окончательно рухнула. Всю жизнь носил в душе эту занозу антипатии и презрения. Нет, Амосов — будем точны: кроме короткого периода 42-го года вовремя разгрома немцев под Москвой .Но даже тогда не славословил Сталину и коммунистам. Ничего не подписывал когда клеймили академиков и писателей, не выступал на собраниях.

Но ведь молчал, Амосов? Против — только на кухнях. К диссидентам — не примкнул. Так, что — давай не будем.

Нет, не будем. Объяснение? Рассудочность: рано научился оценивать человеческую природу, рассчитывать «за и против», шансы на успех движений, сомнительность идей.

Впрочем, не стану оправдываться:

«- Трусоват был Ваня бедный!»

Не настолько что бы предавать, но достаточно что бы не бросаться в драку. Всегда жалко было потерять любимую работу. Полезность ее для людей не вызывала сомнений. Впрочем , и эти слова — не для героев».

Собственно, в этом монологе и раскрывается душа тогдашних неглупых и честных русских людей. Когда рассказывают все эти басни про беззаветную веру в Сталина и партию, рассказывают об отдельных людях, но не о том большинстве, которое жило в то время. А жили они вот именно так, как описал Амосов, молчали, уйдя в частную жизнь и работу.

И далее ирония по поводу конституции: «Чуть пораньше, будто в насмешку, родилась социалистическая демократия: Сталинская конституция. В декабре 1937 были выборы в Верховный Совет. Я даже был в театре на выдвижении кандидатов. (Борис меня свел, он был в комсомольском активе).

То еще было зрелище!

Первым кандидатом везде называли товарища Сталина. Хлопали стоя -15 минут, ей Богу не вру, замечал по часам. Ура кричали без счета раз.

Амосов пишет: « Странно, но моя ненависть к партийным боссам сочеталась с верой в социализм».

Почему ему даже самому странно, он расшифровывает: «Еще запомнился эпизод из более позднего времени, когда уже Ежова арестовали. Шел какой то пленум ЦК и был доклад Кагановича, его тогда в Киев назначили. Он назвал потрясшую меня цифру: 80% членов партии киевской организации написали доносы в НКВД. Подумать только, что сделали коммунисты с народом! Надо же было так его изнасиловать. При том что всегда считал рядовых коммунистов, в массе своей, честнее нас, беспартийных».

Вот поэтому и странно, как партия доносчиков может строить что-то светлое? Где тут логика? Логика не было, но людям хотелось верить хоть во что-то светлое.

Как же Амосов выживал? Он выучился на врача, он женился, он становился все более хорошим врачом, вокруг него были и приличные люди. С особенным теплом он вспоминает еще не убитых великим Сталиным и партией дореволюционных интеллигентов, хотя это были люди совсем не его круга, к примеру , племянник известного Стасова:

«Б.Д. был хорошим земским хирургом. Лет ему тогда было 65. Когда -то поработал в клинике Федорова, участвовал в Русско-Японской войне, сменил несколько провинциальных больниц. В Череповце работал 6-7 лет.

Так и вижу его сейчас: высокий, сутулый, немного кривобокий старик с седым ежиком и маленькими усиками. Очень пунктуальный! Мои истории болезни проверял и ошибки правил. Типичные старые слова употреблял, вроде «батенька», как у Чехова. Между прочим — того же Чехова, а так же Бунина, Куприна, Андреева, Горького. Б.Д. встречал у дяди, когда был гимназистом и студентом.

Вот такой мне попался шеф».

С омерзением и отвращением к власти пишет Амосов о финской войне, как заваливали трупами небольшую финскую армию, сколько обмороженных было, пишет о двух несчастных, которым ампутировали ноги и посадили на морфий, ибо ничем помочь не могли. Одного из них он все же спас.

Амосов должен был отслужить рядовым в армии, но делать этого не хотел: «Не было уважения к власти, к родине, которая ее терпит, не видел высшего смысла, чтобы доктор уборную чистил, топтался на плацу и честь отдавал старшине. Дурацкий порядок, почему я должен ему подчиняться?»

Амосов симулировал болезнь, получил белый билет, но 22 июня 1941 года пошел добровольцем. Дальше ад и кровь. Он работает всю войну хирургом. Любопытно как меняется его сознание, он, как и весь народ пошел в душе своей на примирение со Сталиным и КПССС. Ибо был общий и страшный враг. Хотя с иронией и радостью пишет Амосов о страхе, который чувствовался у Сталина, когда тот читал свое обращение «Сестры и братья», «он как будто зубами об стакан щелкал».

Но тем не мене война примирила людей на время с этой властью, хотя Амосов с отвращением отмечает, что из их госпиталя забрали и посадили в тюрьму медсестру, за объективную оценку гениальности товарища Сталина, надо понимать. Пишет, как даже среди раненых шныряли ребята из НКВД, вынюхивая и выискивая жертвы.

Но выбора не было:

«Не было больших сомнений в праве коммунистов управлять страной. Как же, победили немцев, доказали. Тем более, что капитализм газеты и радио полоскали денно и нощно. Кажется, что даже я смягчился. Вот только рапорты в газетах товарищу Сталину очень раздражали.

Так и хотелось крикнуть ему:

— Ну, хватит тебе, хватит! Всех уже подмял, соратников расстрелял, генералиссимусом стал — уймись ! Правь спокойно.

Но крикнуть уже с тридцатых годов никто не мог.

Поэтому:

— Ну вас всех к черту! Займемся своим делом — лечить больных».

Амосов попадает работать в институт Склифосовского, по его словам там: « Замечательные были хирурги. Сам Юдин величина мировая, к нему ездили из Европы и Америки. Главное — была у него «харизма», как теперь говорят».

Так этого Юдина тоже арестуют, как врага народа. Правда, не уничтожат, к нему начальники в лагерь будут приезжать, операции делать.

Да и сам Амосов ходил по острию только не знал об этом:

«В январе пришло письмо… : «В Брянск не приезжай, на тебя завели уголовное дело. Будто-бы ты экспериментировал на больных, удалял здоровые органы. Бочки с препаратами опечатали, меня допрашивали. Истории болезни изъяли. Партийное собрание во главе с секретарем Игрицкой поддержало следствие. Все друзья — в панике.»

Я не придал значения — абсурд! Но ездить перестал. Больные здесь пошли.

Уже после смерти Сталина, когда «дело врачей» прикрыли, мне разъяснили — была большая опасность. Один следователь хотел на мне карьеру сделать. И сделал бы! Так что, спасибо товарищу Сталину, во время умер».

Вот читаешь эти воспоминания этого одного из самых успешных людей в СССР, а такая тоска их жизнь! Хотя радость все-таки есть, что Берию расстреляли. Амосов к Никите (Хрущеву) относится хорошо, еще бы ему плохо относится, если Никита остановил конвейер смерти, а сам Амосов тоже был на очереди, в лучшем случае, как Юдин в лагере бы оперировал.

И ведь читают это сейчас совки и приговаривают – ничего, ничего, подумаешь, великого хирурга посадили, подумаешь, великих конструкторов расстреливали и пытали, главное, что Сталин гений! И мы шли правильным путем.

Нам-то черт с ними, если бы они этим путем и тогда отдельно от нас шли, и сейчас снова бы по нему пошли, но своей сплоченной группой. Вот там что угодно делайте друг с другом, только бы вы отделились сейчас от нас, квазисоветская власть и квазисоветский народ, чтобы вы слились в экстазе, но в другой стране, желательно и на другой планете!

Хирург становится все известнее, переезжает в Киев, и тут в самый разгар «оттепели»:

«Каждый понедельник я сам вёл приём, доходило до ста человек! Однажды был случай: пациент сказал, что здоров, но просит поговорить без свидетелей. Пожалуйста, в кабинет после приёма. И что вы думаете? Оказался КГБ-ешник, предложил стать сексотом. Ох, как я его шуганул! О первом таком предложении, я уже, кажется, писал — это было на фронте. Но чтобы в 58-м году, профессору? Сильна система!!»

Или вот такой «юмор», Амосов стал очень известен в СССР, уже в 70-е годы выступал со своими лекциями:

« Однажды пригласили выступить в республиканское КГБ.

— Товарищи, что с вас взять?

— Ну, как же! Арестуют вас, мы, по блату в тёплую камеру определим. Есть и у нас чем заплатить хорошему человеку!»

Ученый был человеком пытливого ума, в социализм он уже верил все меньше и меньше, взглядов своих не очень скрывал, так что «юмор» понятен! Но при этом он же был статусный человек, сенатор, если говорить на американский манер. И вот так вот позвонить, пошутить…

Амосов довольно часто выезжает за границу, видит, как там организована медицина, понимает, что СССР и здесь очень сильно отстает. Он рассказывает в книге, что довольно долго государство экономило, и все операции проводили под местным наркозом. Он иронизирует, что люди понимали, что партия вынуждена на них экономить, и терпели страшную боль. Один раз он удалял под местным наркозом легкое молодой женщине, при этой операции присутствовал американский профессор, посмотрел на это и сказал, что женщина – героиня. А у нас весь народ был вынужден быть героем, пишет Амосов, они входили в положение партии и правительства, которые экономили, только дети этого не понимали, что это партии нужно, а взрослые терпели.

Так что Запад, который по всем схемам марксизма-ленинизма был обреченной системой, а мы передовой?

Амосов встречался с академиком Сахаровым, тот болел и кашлял во время встречи, а жена его Елена Боннэр курила беспрестанно. Амосов сделал ей замечание.

— Пусть терпит, — ответила та, — он знал на ком женился.

«Вот зараза» — подумал о ней Амосов.

«В июне 1974 года была встреча с однокурсниками. 35 лет прошло как окончили. Поехал и я. Первый раз в Архангельск после бегства от аспирантуры.Город жил голодно, в магазинах, кроме камсы, не было ничего. Но в ресторане по блату еду сделали достойную.

Город изменился. Был деревянным, стал каменным, целые улицы выгорели в 41-м от бомбежек. Дощатые тротуары на боковых улицах ещё кое-где остались, но больше асфальт. Общее впечатление — бедно и неухожено.

Плохо живёт великий русский народ».

Потом он приезжает в этот город в 1983, и в 1989 году: «Три раза был в Архангельске, а город всё такой же бедный. Но врачи подарков не берут — социалисты. Не как московские или киевские.

Такими и мы были. В нашем вестибюле, куда приходят родственники и больные, висело объявление:

«Прошу подарков персоналу не делать, кроме цветов. Амосов».

И соблюдали».

И о конце СССР: «11 ноября 1982 года умер Брежнев. Никто его не пожалел: «Пора!» Позор, а не вождь: «Сиськи-масиски» (это означало: «систематически»). В последующем были разные оценки: «застой». «Не столь вреден, сколь бесполезен».Забавно, что при всей своей нелюбви к «органам» Амосов связывал некие надежды с Андроповым, но все мы надеялись на что-то лучшее.

А вот Горбачев его сразу удивил: «Еще одно. Горбачеву принадлежат слова: «борьба за социальную справедливость». А зачем же революцию делали, если только теперь начинать?»

Как метко! Что же вы за общество построили, если через 60 лет вашей власти опять нужно бороться за социальную справедливость?

Чтобы разобраться в происходящем Амосов читает книги по истории и философии: «Занимаюсь историей. Такие, например, перлы. Будто бы писал Аристотель:

«Чтобы удержать власть, нужно следующее: 1. Не позволять возвышаться достойным. Даже казнить. 2. Запретить совместные обеды (!), а также диспуты, образование, даже литературу. 3. Держать общественную жизнь под контролем. 4. Иметь сыщиков. 5. Сеять раздоры среди подданных. 6. Давать обещания лучшей жизни. 7. Держать граждан занятыми: строить общественные здания. 8. Дать права рабам и женщинам, хотя бы для того, чтобы иметь осведомителей. 9. Вести войны, чтобы народ нуждался в руководителях.

Ну, каково? 2300 лет назад сказано, и все последующие тираны соблюдали. Включая Гитлера и Сталина, хотя едва ли они читали Аристотеля».

Далее Амосов верит умеренно в перестройку, заседает в Верховном Совете, видит все это своими глазами, вот его зарисовка: «Когда выбрали Верховный Совет, то заседали параллельно со Съездом: утром или вечером. Что-то мне в нем сразу не понравилось: пустая болтовня. И председатель — Лукьянов был противен. Потом был Примаков. Мы-то считали его ученым, академиком, а он был, кроме того разведчиком…»

Про Примакова интересно, звучит как: « Мы думали, что он человек, а он разведчик…»

При этом сам Амосов остался в чем-то вполне русско-советским человеком, растерянным, непонимающим как поступать, лишенным защитного русского национализма. Он с большинством русских на Украине голосует за независимость этой страны, не понимая, чем это может закончиться. Хотя как можно было этого не понимать? Более того, он делает реверансы в пользу украинских националистов, верит в их басни про украинский народ:

«К этому времени относятся мои высказывания по вопросам независимости Украины. Да, высказывался «За». Давал интервью и писал статьи в газеты. Причины: есть народ, есть язык, есть культура, хотя и бедноватая. Империя действительно угнетала украинцев. Советы — нет, не угнетали, это — ложь. Украинскому языку периодически даже давали преимущества. Но слишком много было русских среди населения и слишком велико преимущество русской культуры. Поэтому было трудно конкурировать».

И в тоже время: «Не скрою, что когда поднялся национализм (украинский)- хотелось уехать в Россию. Но уже поздно. Здесь полжизни прожито, здесь 50 тысяч наших бывших больных, сотни — учеников. Семья… «этнический русский» как теперь называют — я один».

Вот тебе и русско-советский человек во всей его красе, вот вам и причина гибели советской империи! Амосов вместо того, чтобы объяснить своей семье, что он русский и они русские, вместо того, чтобы объединиться с другими 15 миллионами русских на Украине, и еще с 20 миллионами полурусских полукровок и создать свое русское, пусть независимое от Москвы государство, но русское, максимум на что способен – это сбежать в Россию от обид.

Книга честного Амосова показывает всю драму сознания русско-советских людей. Они оказались неспособными построить новое общество.

Выходцы из русских крестьян Горбачев, Яковлев, Ельцин разгромили страну, выходец из русских крестьян Амосов не смог предложить альтернативу.

Надежда только на новое поколение, надежда на то, что как ни стараются испоганить и это поколение, но придут новые люди, построят свободную и великую Россию!

(Сокр.)