Надо констатировать: среди ученых сегодня нет двух мнений — Бородинское сражение — это поражение русской армии и победа Наполеона. Некоторые зависимые от бюджета товарищи еще пытаются демагогическими средствами называть ее «не совсем полным разгромом русских», или «лишь тактической победой Наполеона», но русская армия потеряла почти половину регулярных войск, а «святыню»-Москву были вынуждены сдать без боя на милость победителю. Армия М.И. Кутузова бежала так быстро, что там бросили около 30 000 русских раненых (после чего собственный генерал-губернатор Ф.В. Ростопчин сжег город).
(И это ещё не всё: историки утверждают, что в Москве-реке были утоплены 600 пушек и ядра к ним, которых бы хватило на год обороны города. Были утоплены десятки барж с хлебом, чтобы они не достались солдатам Наполеона. Кроме того Стендаль, который был тогда в Москве с французской армией, описывал великолепные дворцы, всего около 800, набитые великолепной мебелью, зеркалами, посудой и книгами , оставленные спешно убегавшей русской знатью.Все они были разграблены и сожжены).
Рассмотрим источники, касающиеся целей, планов и оценок самого М.И. Кутузова относительно Бородинского боя. Надо навсегда похоронить бредни дешевых демагогов, которые пытаются внушить, что Кутузов с самого начала не хотел защищать Москву (хотя был назначен с обязательством это сделать).
Итак, в день прибытия к армии (17 августа по старому стилю — 29го по новому) главнокомандующий русской армией М.И. Кутузов писал Ф.В. Ростопчину: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России» (М.И. Кутузов. Сборник документов. М., 1955, т.4, ч. 1, с. 90).
На следующий день Кутузов письменно заверил фельдмаршала Н.И. Салтыкова и самого Царя в том, что даст бой Наполеону ради спасения Москвы. Еще через день он пишет командующему Молдавской армией (с недавнего времени она стала называться Дунайской) адмиралу П.В. Чичагову: «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы».
И.И. Марков (начальник Московского ополчения) за день до Бородинской битвы передал Ф.В. Ростопчину такое определение Кутузова: «Нельзя его (Наполеона) допустить до Москвы. Пустя его, вся Россия будет его» (Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.: Сборник документов. М., 1962, с. 71).
Единственный документально заверенный критерий оценки итогов сражения, сформулированный лично Кутузовым, причем, официально и письменно: «…ежели буду побежден, то пойду к Москве, и там буду оборонять Столицу» /из письма Ростопчину от 3 сентября — 22 авг. по ст. стилю/ (Москва в 1812 году. Воспоминания, письма и официальные документы из собрания отдела письменных источников Государственного исторического музея. М., 2012, с. 297).
Продолжим анализ итогов битвы. Многие русские военные, оставившие нам письменные свидетельства, признали Бородино поражением своей армии — и победой Наполеона. Среди них, к примеру, храбрый и принципиальный А.П. Ермолов, заявивший: «неприятель одержал победу» (Отечественная война и русское общество. 1812 — 1912. М., 1912, т. IV, с. 29).
Вскоре после боя адъютант Владимира Ивановича Левенштерна (1777-1858) офицер Фадеев писал А.Д. Бестужеву-Рюмину «Неприятель непременно войдет в Москву, потому что наша армия совсем погибла». Генерал-губернатор Москвы Ростопчин сообщал: «Я написал записку министру полиции, что я не понимаю этой победы, потому что наши армии отступили к Можайску…» (Там же).
А кто же заявил о «победе» русских? Кто положил начало формированию совершенно психически и фактически неадекватного мифа о «победе», после которой потерявшая половину армия бежит к Москве, сдает Москву, а потом растворяется и еле собирается в далеком лагере? Ответ прост: это все тот же «проспавший» всю битву, человек, на котором во многом лежит ответственность в страшном поражении — Кутузов. Он весьма и весьма хитро (в духе царедворца восемнадцатого века) отписал Царю красивую реляцию со словами «неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли» (что, как мы уже знаем, было абсолютной, стопроцентной ложью). Таким образом, в Петербурге успели обрадоваться, рассудили, что Наполеон остановлен, что Москва спасена! (Отечественная война и русское общество…. с. 29).
Царь на ложных радостях пожаловал Кутузову фельдмаршальское определение и 100 000 рублей! Однако, когда вскоре обман про «победу» выяснился, Кутузов всего этого не вернул (хотя Царь и писал ему раздраженные письма!)…
Проанализируем теперь важнейшие документы очевидцев — письма военнослужащих армии Наполеона, отправленные непосредственно после сражения: «Артиллерист голландской армии Ф.Ш. Лист выражал надежду, что после поражения на Москве-реке (так называли Бородинское сражение французы — прим. мое, Е.П.) и фактического уничтожения русской армии император Александр I должен скоро запросить мира». Капитан старой гвардии К. Ван Бекоп, хотя и признавал, что французы понесли большие потери в Бородинском сражении, утверждал, что по его подсчетам, которые он произвел непосредственно на поле битвы, русские потеряли в шесть раз больше.
Но главным следствием Бородина — была катастрофа капитуляции Москвы!
Вскоре командир батальона 17-го линейного полка Ж.П.М. Барье сообщал в письме к жене: «14-го (сентября, прим. мое, Е.П.) вступили в Москву. Взяли в городе много пленных. Их армия более не существует. Их солдаты дезертируют, не желая сражаться, все время отступая и видя себя битыми во всех случаях, когда они решаются противостоять нам» (Земцов В.Н. Битва при Москве-реке. М., 2001, с. 265).
Этот документ безапелляционно свидетельствует о состоянии полного разгрома и разложения русской армии после Бородина.
Сведения о массовом дезертирстве мы находим и во множестве русских официальных армейских документов.
Когда мы знаем свидетельства русских, французов и сторонних наблюдателей, зададимся вопросом: как же оценивал битву сам Наполеон? У нас есть ряд документальных свидетельств. Первое — официальное: в восемнадцатом бюллетене Великой армии, в котором было представлено описание Бородинской баталии как блестящей победы французов («Война перьев»: официальные донесения о боевых действиях 1812-1814 гг.: сб. документов. СПб., 2014, с. 332-334).
Второе свидетельство — сугубо личное, интимное. В письме жене Марии-Луизе Наполеон сообщил (непосредственно после сражения), что «побил русских» (Кастелло А. Наполеон. М., 2004, с. 318). А что касается липовой фразы, которую печатали в советских пропагандистских агитках, и которая перекочевала в мусорную Википедию (про «одержан наименьший успех»), то эту фальсификацию еще три десятилетия назад разоблачил доктор исторических наук Н.А. Троицкий (Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М., 2007, с. 295-296).
Среди прочих записей, сделанных со слов Наполеона уже на о. Св. Елены, есть и такая (о русских под Бородино): «…я одержал над ними победу в большом деле при Москве-реке; с девяноста тысячами напал я на русскую армию… и я разбил ее наголову. Пятьдесят тысяч русских остались на поле битвы. Русские имели неосторожность утверждать, что выиграли сражение, и, тем не менее, через восемь дней я входил в Москву» (Гроза двенадцатого года. М., 1991, с. 563).
Откуда же взялась обратная фразочка Кутузова «с потерею Москвы не потеряна армия»? А очень просто: ее на совете в Филях произнес Барклай де Толли (Ермолов А.П. Указ соч., с. 205), который понимал, что если давать новый бой, то уже
разгромленная армия будет уничтожена подчистую, и всем генералам светит или смерть, или трибунал. Это услышал Кутузов — и с большой радостью за подобное уцепился, просто солидаризировавшись с Барклаем: и переложив на него всю ответственность. Причем, решение об оставлении Москвы, Кутузов, произнес по-французски. Проигравший всё, погубивший армию генерал просто пытался демагогией прикрыть свой позор — но при поддержке государственной пропаганды ему это удалось.
https://inosmi.ru
«Надобно думать, что Провидение сохраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелился от двух ран, из коих каждая смертельна», — так писал принц Шарль-Жозеф де Линь, узнав о втором ранении в голову генерала Кутузова.
Де Линь был прав, и Провидение на протяжении всей жизни имело явное попечение о будущем победители Наполеона. Он родился в семье генерал-поручика Иллариона Матвеевича Голенищева-Кутузова в 1745 году. Он получил хорошее по тем временам домашнее образование, а затем поступил в Артиллерийскую и инженерную дворянскую школу, преподавателем которой был его отец. Юный Михаил уже в первый год продемонстрировал недюжинные способности и получил чин кондуктора 1-го класса с назначением жалованья. Его успехи были столь замечательный, что в 14 лет юношу уже привлекали для обучения офицеров.
По окончании школы Кутузов преподавал в ней математику, а затем получил назначение флигель-адъютантом ревельского генерал-губернатора принца Гольштейн-Бекского. В 17 лет он был уже капитаном и в этом чине получил судьбоносное назначение — командиром роты Астраханского пехотного полка, которым командовал полковник А.В. Суворов.
Надо полагать, что рвение и способности к наукам юного Кутузова послужили поводом для включения его в 1767 году в состав «Комиссии по составлению нового Уложения», основополагающего документа той поры.
Воинская слава пришла к Михаилу Илларионовичу с началом войны с Турцией. Он был направлен в действующую армию под начало фельдмаршала П.А. Румянцева и принимал участия в самых славных сражениях великого полководца — при Рябой Могиле, Ларге и Кагуле. Однако, в румянцевской армии Кутузов задержался ненадолго. Во время дружеской попойки в офицерском кругу он позволил себе смешно пародировать фельдмаршала. Тому, конечно же, сразу донесли о непочтительной выходке, и Румянцев спровадил шутника во 2-ю Крымскую армию князя В. М. Долгорукова.
В 1774 году турецкий десант попытался высадиться в Алуште, но был выбит русским отрядом. Кутузов при этом получил тяжелейшее ранение вражеской пулей. Князь Долгоруков доносил Императрице: «…Ранены: Московского легиона подполковник Голенищев-Кутузов, приведший гренадерский свой баталион, из новых и молодых людей состоящий, до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат. Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши между глазу и виска, вышла на пролёт в том же месте на другой стороне лица».
От этой раны, пробившей череп в дух местах и затронувшей мозг, офицер должен был неминуемо погибнуть. Но французскому хирургу Жану Массо удалось сохранить ему не только жизнь, но и зрение. Вопреки распространенному мнению, изувеченный глаз Кутузова был лишь крив, но не слеп.
Узнав о чудесном спасении Михаила Илларионовича, Екатерина Вторая воскликнула: «Надобно беречь Кутузова. Он у меня будет великим генералом!» И повелела наградить героя орденом Св. Георгия 4-го класса.
По излечении от раны Кутузов был назначен командиром Луганского пикинёрного полка, стоявшего в Азове. Во главе этого полка ему привелось отражать последний татарский набег на Крым. В Крыму проходила дальнейшая его служба: сперва во главе Мариупольского легкоконного полка, а затем — им же сформированного Бугского егерского корпуса. Михаил Илларионович сам обучал егерей и разработал для них новые тактические приёмы, изложенные в специальной инструкции.
С началом новой войны с Турцией Кутузов оказывается под командой Суворова и отличается в сражении под Кинбурном, в котором был уничтожен 5-тысячный турецкий десант. При осаде Очакова он получил второе ранение в голову – почти идентичное первому. Бог снова спас его, и через год генерал Кутузов уже бил турок под Каушанами, штурмовал Аккерман и Бендеры. Но самой легендарной страницей его военный биографии того периода стал, конечно, штурм Измаила. В этом славном и кровавом деле Михаил Илларионович командовал одной из колонн. Враг был настолько силён, что Кутузов вынужден был направить Суворову донесение о невозможности взять неприступную крепость. Александр Васильевич ответил на это назначением генерала комендантом Измаила. Собрав последние резервы, Михаил Илларионович смог открыть ворота крепости и в штыковой атаке опрокинуть противника. Жене он писал о том бое: «Век не увижу такого сражения, волосы дыбом становятся. Кого в лагере не спрошу, либо умер, либо умирает. Сердце у меня облилось кровью, и залился слезами».
Когда всё было кончено, свеженазначенный комендант спросил Суворова, как он мог назначить его после донесения о невозможности взять цитадель. «Помилуй Бог, — пожал плечами эксцентричный полководец, — Суворов знает Кутузова, а Кутузов знает Суворова, и если бы Измаил не был взят, Суворов не остался бы в живых и Кутузов тоже!»
В рапорте Государыне Александр Васильевич отмечал: «Показывая собою личный пример храбрости и неустрашимости, он преодолел под сильным огнём неприятеля все встреченные им трудности; перескочил чрез палисад, предупредил стремление турок, быстро взлетел на вал крепости, овладел бастионом и многими батареями… Генерал Кутузов шёл у меня на левом крыле; но был правою моей рукою».
Та кампания раскрыла Кутузова не только как блестящего военачальника, но и как искусного дипломата. Недаром говорил о нём Суворов: «Умен, умен… Хитер, хитер… Всех обманет, а его никто не проведёт». В качестве чрезвычайного посла в Турции Михаил Илларионович сумел добиться ряда выгодных для России соглашений. «С султаном в дружбе, т.е. он при всяком случае допускает до меня похвалы и комплименты… Я сделал так, что он был доволен. На аудиенции велел делать мне учтивости, которых ни один посол не видал», — сообщал генерал жене. Впрочем, учтивость султана была обычным восточным лицемерием. Мог ли он быть доволен, к примеру, посещением русского посла своего гарема? Мужчин, посмевших переступить порог последнего, казнили. Но на дерзость посланника великой России пришлось закрыть глаза.
Дипломатические способности на Родине обратили Кутузова тонким царедворцем. Пользуясь расположением Платона Зубова, он получил должность главнокомандующего всеми сухопутными войсками, флотилией и крепостями в Финляндии, Казанское и Вятское генерал-губернаторство и пост директора Императорского сухопутного шляхетного кадетского корпуса. В последнем Михаил Илларионом успевал лично преподавать тактику, военную историю и другие дисциплины, а также провести ряд реформ для улучшения подготовки будущих офицеров. В ту пору генерал ежевечерне бывал приглашен в ближний круг Императрицы.
Несмотря на протекцию Зубова, Кутузову в отличие от других «ближних» Государыни удалось сохранить позиции и при её сыне. Известна фраза Павла Первого: «Пока у России есть такие генералы, как Кутузов, ей нечего страшиться». При Павле Михаил Илларионович стал генералом-от-инфантерии и кавалером высшей награды Империи – Ордена Андрея Первозванного, в качестве дипломата сумел склонить Пруссию к союзу против Франции, в качестве администратора исполнял должность Литовского генерал-губернатора.
Опала настигла Кутузова уже при Александре Первом. Молодой Император лишил его всех должностей и отправил «на заслуженный отдых» в житомирское поместье Горошки. Отдых, однако, продлился недолго. Наполеоновские войны потребовали вновь призвать 60-летнего генерала – но пока ещё не на защиту Отечества, а на помощь союзникам. В первую очередь, Австрии.
Европейские кампании не были удачны для России. К приходу русских австрийцы уже были разбиты под Ульмом, и, оказавшись в одиночестве перед лицом превосходящего врага, Кутузов был вынужден отступать. Он желал отвести армию к русской границе, а затем, дождавшись подкрепления, атаковать врага. Но молодой Император и его австрийский «коллега» торопились и пожелали дать генеральное сражение под Аустерлицем. Положение Кутузова было двусмысленным. С одной стороны, он был главнокомандующим, с другой – над ним довлели сразу два монарха. Позже Александр Первый признает, что Кутузов предупреждал его об ошибочности принятого решения, и заметит, что генералу надо было проявить больше настойчивости…
Настойчивости царедворцу не хватило и он уступил царскому желанию. Итого был трагическим. Впервые за сто лет русская армия потерпела сокрушительное поражение, понеся огромные потери. Среди прочих был убит зять Кутузова. Сам же он был легко ранен в щёку.
Государь не стал возлагать вину за поражение на Михаила Илларионовича, понимая собственную ответственность, но постарался вновь удалить его. Очередной «призыв» последовал лишь в канун вторжения Наполеона в Россию.
Понимая неизбежность войны на западном направлении, России необходимо было надежно закрыть «второй фронт» — заключить мир с Турцией. Однако, достичь необходимого успеха на этом фронте не удавалось. Назначенный в Дунайскую армию Прозоровский был слишком стар и действовал неуспешно. Багратион, как всегда, демонстрировал успехи, но берег солдат и вопреки воле Государя не форсировал действий, ожидая наиболее подходящего момента для решительного наступления. Государь промедления не одобрил… Граф Каменский воевал, не жалея солдат, но быстро слег и умер от воспаления мозга. Тогда Александр был вынужден обратиться к Кутузову: «Величайшую услугу вы окажете России поспешным заключением мира с Портою. Убедительнейше вас вызываю любовию к своему отечеству обратить все внимание и усилия ваши к достижению сей цели. Слава вам будет вечная».
Здесь понадобились сразу оба таланта Кутузова – военный и дипломатический. Армия, врученная ему, была обескровлена боями и отзывом части сил на западное направление и насчитывала лишь 30 тысяч человек. Против было сто тысяч турок, чей боевой дух был поднят русскими неудачами и ожиданием грядущего нашествия Наполеона. Но там где не хватает силы оружия, выручает хитрость. А хитрости Михаилу Илларионовичу было не занимать. Сперва он всё-таки разгромил турок в Рущукском сражении при тройном перевесе противника в численности, а затем притворно отступил. Этим маневром он заманил врага на левый берег Дуная, где принял бой, отрядив корпус генерала Маркова ударить на оставшихся на правом берегу османов. Турецкий лагерь был разгромлен, и захваченная артиллерия обратилась против основных сил противника, ударив ему в спину. Турки таким образом попали в окружение. Великий визирь бежал, а его осажденные воины вскоре стали умирать от голода и болезней. В итоге османы капитулировали, и Кутузов подписал необходимый и выгодный Бухарестский мирный договор. По нему Турция уступила России Бессарабию. Кроме того Порта вышла из союза с Францией, против которой могла быть направлена теперь Дунайская армия. Этот договор вызвал чрезвычайный гнев французского императора: «Поймите этих собак, этих болванов турков, у которых дарование быть битыми, и кто мог бы это предвидеть, этого ожидать!»
После этой победы Кутузов получил графский титул и был назначен командующим войсками для обороны Петербурга. Когда встал вопрос, кому возглавить армию вместо затравленного Барклая-де-Толли, то специальный комитет, созданный Государем, рекомендовал ему кандидатуру Кутузова. Александр кандидатуру утвердил, а ближнему кругу сказал: «Общество хотело Кутузова – оно его получило. А я умываю руки».
Памятуя аустерлицкий разгром, Император больше не пытался примерять на себя роль полководца и вмешиваться в ход военных действий, доверив это генералам. Весть о назначении «дедушки» была воспринята и в армии, и в обществе на «ура». Но сам, «хитрый лис Севера», как нарекут его французы, вовсе не рассчитывал на быстрый военный триумф. На вопрос, полагает ли он победить Наполеона, Михаил Илларионович ответил: «Мы Наполеона не победим. Мы его обманем».
Бородинское сражение было для Кутузова вынужденным. Общество и армия единодушно требовали генерального сражения. И «хитрый лис» уступил. Однако после тяжёлых потерь, понесенных в ходе битвы, Михаил Илларионович принял решение продолжить отступательную тактику и оставил Москву. В отличие от Барклая, заклейменного «предателем» за летнее отступление, «дедушке» оставление Первопрестольной простили. Ему верили. На него уповали. «Москва – ещё не вся Россия», — пояснил свое решение Государю Кутузов и спас армию для будущих побед.
Наполеон напрасно ждал переговорщиков о мире в сожженной Москве. Великий полководец впервые попал в ловушку и в условиях отсутствия снабжения вынужден был отступить и сам просить о мире. С этой целью он направил к Кутузову посланника с полным уважения письмом: «Посылаю к Вам одного из Моих генерал-адъютантов для переговоров о многих важных делах. Хочу, чтоб Ваша Светлость поверили тому, что он Вам скажет, особенно, когда он выразит Вам чувства уважения и особого внимания, которые Я с давних пор питаю к Вам. Не имея сказать ничего другого этим письмом, молю Всевышнего, чтобы он хранил Вас, князь Кутузов, под своим священным и благим покровом».
Уважение корсиканца вряд ли было ложным. Наполеон умел ценить чужие воинские таланты и воздавать им должное.
Михаилу Илларионовичу мир с неприятелем был ни к чему. Чаша весов уже склонилась на русскую сторону. Теперь оставалось гнать и бить ослабевшего и деморализованного врага, не позволяя ему пополнить запасы и укрепиться. Через три месяца после оставления Москвы Русская армия уже перешла границу и, очистив от французов свою землю, гнала «непобедимых» по Европе. «Мог бы я величать себя первым генералом, перед которым бежит Наполеон, но Бог смиряет гордых, — писал Кутузов, слава которого достигла апогея.
На пике этой славы и призвал Бог «хитрого лиса», которого чудесным образом сохранял он столько раз для этого последнего великого подвига во спасение Отечества. Михаил Илларионович скончался в Варшаве 28 апреля 1813 года. По велению Государя он был погребен в только что отстроенном Казанском соборе с отданием высших почестей, в присутствии членов Императорской фамилии, всех высших сановников империи, высшего духовенства и генералитета.
18 лет спустя, склоняясь пред этой славной могилой, А.С. Пушкин напишет:
Перед гробницею святой
Стою с поникшею главой…
Все спит кругом; одни лампады
Во мраке храма золотят
Столпов гранитные громады
И их знамён нависший ряд.
Под ними спит сей властелин,
Сей идол северных дружин,
Маститый страж страны державной,
Смиритель всех её врагов,
Сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов.
В твоём гробу восторг живёт!
Он русский глас нам издаёт;
Он нам твердит о той године,
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
«Иди, спасай!» Ты встал — и спас…
Внемли ж и днесь наш верный глас,
Встань и спасай царя и нас,
О старец грозный! На мгновенье
Явись у двери гробовой,
Явись, вдохни восторг и рвенье
Полкам, оставленным тобой!