Белое движение, Антанта и Германия.
Полный расклад от М.В. Назарова.
Белое движение в России возникло после захвата власти большевиками и поначалу формировалось в условиях продолжавшейся Мiровой войны. Белые армии представляли собой в основном сохранившуюся здоровую часть Русской армии, большевики воспринимались ею как германские ставленники, которых Германия привела к власти и заставила отдать огромные территории, а демократические союзники царской России по Антанте и далее воспринимались белыми генералами как союзники, в надежде, что получат от них помощь в свержении нелегитимной власти богоборцев, угрожающих мiровой революцией, и в восстановлении законности в стране-союзнице.
Соответственно руководство Антанты имело большое влияние на Белые армии, обещая помощь, но требуя от них восстановить восточный фронт против Германии и верность демократической идеологии Февральской революции. Командующий первой, созданной на Дону, Добровольческой армией генерал А.И. Деникин был готов к тому и другому, веря союзникам, хотя большинство белых воинов были монархистами. Советская энциклопедия писала: «После Окт. Революции монархисты участвовали во всех контрреволюционных выступлениях, … являлись наиболее реальными выразителями "белого дела"… Однако белогвардейские генералы (Колчак, Деникин, Врангель) не решались открыто поднять знамя монархизма, хотя и считали, что в их войсках свыше 80% офицеров составляли монархисты». ("Гражданская война и военная интервенция в СССР". М., 1987, с. 360).
Само название Белая армия утвердилось в значении монархистов благодаря красным. Красным был цвет Интернационала, революции и созданной еще до белых революционной антимонархической Красной армии. Белый цвет был заимствован из времен Французской революции, когда именно монархисты называли себя "белыми". Советская энциклопедия разъясняет: «Происхождение термина "белогвардейщина" связано с символикой белого цвета как цвета сторонников "законного" правопорядка, в противоположность красному – цвету восставшего народа, революции. Во время Великой Французской революции под знаменами с изображениями белых лилий (эмблема монархии) выступало контрреволюционное дворянство» (Советская военная энциклопедия. М., 1976. Т. 1. С. 428). Белым воинам это определение понравилось, поскольку к тому же белый цвет традиционно символизирует в русском языке чистоту, целомудрие, благородство, свободу от порабощения (отсюда происходит "Белая Русь"), царственность ("белый Царь").
Демократические требования союзников белым пришлось выполнять, ибо в тогдашнем хаосе своих сил и властных структур не было. В частности, по указаниям эмиссаров Антанты белым пришлось почти везде формировать гражданские правительства из навязываемых им либералов-февралистов, как и представительство Белых армий на Западе: "Русское политическое совещание" (под председательством кн. Г.Е. Львова, первого главы Временного правительства), созданное в Париже в начале 1919 г. и постоянно требовавшее от белых генералов провозглашения «глубоко-демократического характера целей, преследуемых русским антибольшевицким движением».
Важной причиной надежд белых политиков на помощь Антанты было и то, что Великая война продолжалась, и они продолжали воспринимать немцев как врагов и союзников большевиков. В предыдущей главе сказано о создании Красной армии с помощью немецких инструкторов, немецких денег и на основе интернациональных войск (в том числе немецких и австрийских пленных). Немцам было важно контролировать зависимую от них новую власть в России, чтобы против них не восстановился восточный фронт.
Советский миф об "интервенции 14 государств"
Однако союзники вели себя странно. Вот что писал об этом Ленин: «В продолжение трех лет на территории России были армии английская, французская, японская. Нет сомнения, что самого ничтожного напряжения этих сил этих трех держав было бы вполне достаточно, чтобы в несколько месяцев, если не несколько недель, одержать победу над нами»; но этого не случилось, поскольку большевикам якобы удалось «разложить» вражеские войска (Ленин В. ПСС. М., 5-е изд. Т. 42. С. 22–23).
Дело было, конечно, не в "разложении" интервентов. А в том, что пресловутой «интервенции 14 государств против советской республики» – вообще не было. Иностранные войска были введены на российскую территорию с другими целями – не для свержения власти большевиков. Своим мифом об "интервенции" большевики постарались свалить на "интервентов" вину за собственное разрушение России и ее народного хозяйства.
Эта "интервенция" делится на два разных периода: до окончания Первой мiровой войны в Европе (поражение Германии в ноябре 1918 г.) и после.
Страны Антанты высадили в 1918 г. свои десанты в России именно в надежде восстановить против Германии восточный фронт. В июле 1919 г. в британском парламенте Черчилль объяснял эти десанты тем, что иначе немцы захватили бы ресурсы России и тем ослабили бы союзную блокаду. Свергать власть большевиков Антанта не собиралась.
Так, десант в Мурманске в марте 1918 г. был необходим, чтобы немцы не воспользовались этой базой для подводных лодок; высадка была произведена с согласия Троцкого (противника Брестского мира), который направил соответствующий приказ Мурманскому совету (!) (БСЭ. 1-е изд. М., 1937. Т. 28. С. 651-652.)
Высадка Антанты в Архангельске (лишь после его захвата 2 августа 1918 г. белым отрядом Чаплина) имела ту же цель. Как писал командующий экспедиционным корпусом Антанты, «было чрезвычайно важно спасти огромное количество военных складов» (Ironside E., Lord. Archangel 1918–1919. London, 1953. Р. 19), чтобы немцам не досталось военное имущество, приобретенное еще царской Россией в США и Англии. К этому времени войска "интервентов" на Севере достигли 13 тысяч, включая американцев.
Аналогичные причины имел в июле–августе 1918 г. десант Антанты на Дальнем Востоке (около 7500 американцев, 4000 канадцев, 2000 итальянцев, 1500 англичан, 1000 французов): надо было обезпечить тыл для продвижения на запад 50-тысячного Чехословацкого корпуса (из австрийских военнопленных) опять-таки для восстановления противогерманского фронта, а не против большевиков – подчеркивали представители Антанты (Мельгунов С. Трагедия адмирала Колчака. Белград, 1930. Ч. I. С. 51–53). Однако эти "интервенты" остались в Сибири, охраняя железную дорогу. БСЭ признает, что они, «кроме японских войск, не были способны к наступательным операциям».
Япония же, также находившаяся в состоянии войны с Германией, была заинтересована лишь в экономической эксплуатации Дальнего Востока и двигаться далее не собиралась. Она высадила десант во Владивостоке 5 апреля 1918 г., увеличив его в июле до 70 тысяч. Колчаку они не помогали, поддерживая лишь местных атаманов Г.М. Семенова и И.П. Калмыкова.
Единственной иностранной частью, принимавшей тогда участие в вооруженных действиях на стороне Белых войск, был Чехословацкий корпус, который был вынужден преодолевать сопротивление красных в своем продвижении на восточный фронт – но лишь до окончания Первой мiровой войны. Потом Антанта приказала чехословакам покинуть Россию через Владивосток.
"Помощь" Антанты белым при закулисном союзе с красными
В этот первый период гражданской войны союзники оказывали некоторую помощь Белым армиям снаряжением, но очень скупо и не безплатно. Платить, впрочем, было чем: летом 1918 г. белым войскам удалось овладеть почти всем золотым запасом дореволюционной России (сосредоточенным в годы войны в Казани) – многими сотнями тонн золота, платины, серебра, драгоценностей на фантастическую сумму в 1 миллиард 300 миллионов золотых рублей (в ценах 1914 г.) (Котомкин А. О чехословацких легионерах в Сибири. Париж, 1930. Гл. I). Именно поэтому финансисты из США и Японии решили поставлять адмиралу А.В. Колчаку в Сибири необходимое снаряжение в обмен на золото – разумеется, с большой выгодой для себя. Обладание этими средствами давало возможность финансирования и других Белых армий – все они признали адмирала Колчака Верховным главнокомандующим.
Однако, даже имея огромные деньги, Колчаку почему-то не удавалось оперативно воспользоваться ими, тем более для финансирования других Белых армий. Переговоры о поставках значительного количества военного снаряжения необъяснимо затягивались, хотя золото поставщики охотно брали. Многие десятки тонн золота были направлены Колчаком в Японию и в Сан-Франциско, но поставки задерживались… Белые генералы полагали, что причиной тому была продолжавшаяся в Европе война, требовавшая от союзных с Россией стран Антанты направления туда сил и средств…
По окончании войны в ноябре 1918 г., надеялись, наступил новый этап. В румынском городе Яссы состоялось Совещание дипломатических миссий союзников с приглашенной ими делегацией от возникших тогда в России антибольшевицких группировок (социалистический Союз Возрождения, кадетский Национальный Центр и более правый Совет государственного объединения). (Ясское совещание 1918. Журналы заседаний Русской делегации) // Русское прошлое. СПб., 1992. № 3.) Все они возлагали на это Совещание большие надежды, не сомневаясь, что теперь-то Антанта направит войска на помощь союзнице-России для ее освобождения от немецких ставленников-большевиков – подобно тому, как во Франции в этой войне даже после свержения русской монархии храбро воевал Русский экспедиционный корпус.
Из протоколов Совещания видно, что союзники, участвовавшие в переговорах, особенно военные (например, французский командующий союзными войсками в Румынии и на Юге России Вертело), были готовы такую помощь оказать. Они не признавали советскую власть, подчеркивали, что «продолжают считать Россию существующей» (Ясское совещание. С. 257) и что белая Добровольческая армия, отвергшая Брест-Литовскую капитуляцию, сохранила преемственность русского участия в общей борьбе против немцев (напомню, это было одной из причин немецкой помощи большевикам против белых даже летом 1918 г.).
По замыслу Совещания, генерал Деникин (возглавивший Добровольческую армию после смерти генералов Алексеева и Корнилова) должен был стать главнокомандующим, а "Русская делегация" в Яссах – «неоспоримым моральным центром русского дела», представителем России в международных отношениях (в том числе на предстоящей Мирной конференции), чем «устранила бы конкуренцию в деле всенародного представительства». Фактически "Русская делегация" должна была стать ядром формирования русского правительства (Ясское совещание. С. 323–327).
В "Записке, адресованной союзному командованию", русская делегация писала:
«Велики и безмерны страдания народа, живущего под этим режимом самой жестокой и безсмысленной тирании… Если страны Согласия (Антанты. – М.Н.) желают видеть новую Россию крепкой и здоровой, членом семьи цивилизованных народов, если эти страны не хотят того, чтобы население Севера России умирало сотнями тысяч от голода.., если, наконец, эти страны признают, что Россия в течение первых лет войны принимала в ней огромное и славное участие, внеся, следовательно, большой вклад в окончательную победу, и что именно ввиду ее усилий, направленных на победу над общим врагом, усилий, превзошедших национальные силы, она испытывает все невыразимые несчастья, которые ее подавили, – одним словом, если победное Согласие непоколебимо решило возродить Россию, помощь, которую они России окажут, не должна ни опоздать, ни быть незначительной… Мы не сомневаемся в том, что союзниками уже выработан ряд мер, столь же решительных, сколько и мудрых, для устранения язвы большевизма» (Ясское совещание. С. 338–342), – писали русские члены Совещания.
"Ряд мер" западными союзниками России действительно был выработан. И, вероятно, они были вполне "мудрыми". Но лишь с их собственной точки зрения, а не с точки зрения России.
Прежде всего «оказалось, что никаких полномочий для серьезных переговоров местные представители Антанты не имеют. Едва ли не по почину местных людей создалась самая идея этого Совещания… самое заседание есть лишь безответственный обмен мыслями вслух», – вспоминал позже один из участников Совещания Н.В. Савич. Западные представители в Яссах лишь «по инерции» обещали помощь русским силам, «будучи оторванными от главных политических центров» Антанты. (Савич Н. Из Красного Петрограда на Белый Юг // Русское прошлое. СПб., 1992. № 3. С. 120, 123–124.)
"Центры" же совсем не собирались выполнять союзнические обязательства перед Россией. Война в Европе была не причиной задержки помощи белым со стороны Антанты, а единственной причиной оказанной помощи вообще. Французский министр иностранных дел Пишон объяснил в парламенте: «Все наши вмешательства в России за последний год… все, что мы сделали против большевиков, было в действительности сделано против Германии» (Journal Officiel. Decembre 1918. P. 3716 (2-e colonne). – Цит. по: Ясское совещание… С. 225). Черчилль также заявил, что с окончанием войны «исчезли все аргументы, которые могли вести к интервенции» (Churchill W.S. The War Crisis: The Aftermath. London, 1929. P. 166. – Цит. по: Ясское совещание.)…
Таким образом, «видеть новую Россию крепкой и здоровой», как надеялась "Русская делегация", члены «цивилизованной семьи народов» не пожелали. Ни одно из белых правительств в годы гражданской войны, даже в период их наибольших военных успехов, не получило дипломатического признания стран Антанты (за исключением признания де-факто правительства Врангеля в Крыму – в силу специальных соображений и обстоятельств, о чем скажем далее).
Следует заметить, что в то время Красная армия была еще плохо организована, и Антанте было бы достаточно прислать около десяти дивизий на Украину и на Кубань – в виде тыловой "армии прикрытия" русским добровольческим частям при их формировании, участия в боевых действиях от Антанты не требовалось, подчеркивали члены Ясской делегации (Ясское совещание. С. 341). Однако даже этого сделано не было.
Вместо реальной помощи Белым армиям Антанта в январе 1919 г. сделала белым предложение, возмутившее их: начать переговоры о мире с большевиками на Принцевых островах (Мeльгунов С. Николай Васильевич Чайковский в годы гражданской войны. Париж, 1929. С. 108–113)… Случаи же "интервенции" стран Антанты на территории бывшей Российской империи после ноября 1918 г. имели целью не свержение власти большевиков, а обезпечение своего влияния во вновь образованных государствах.
Так, англичан интересовала бакинская нефть; к ноябрю 1919 г. они заняли Баку и железную дорогу до порта Батуми. Как вспоминал один из белых деятелей: «С легкой руки англичан грузины заняли определенно враждебную позицию к русским вообще и Добровольческой армии в частности. Русские в Тифлисе подвергались настоящему гонению. Особенно потерпела русская Церковь»; Деникин даже «просил англичан разъяснить, имеем мы дело с союзниками или с врагами?» (Трубецкой Г., кн. Годы смут и надежд 1917–1919. Монреаль, 1981. С. 164–161). Небольшие английские части появились и в другой желанной сфере британских интересов – в Закаспии, контролируя железную дорогу Красноводск–Ашхабад.
В Прибалтике англичане появились в конце 1918 г. после ухода оттуда немцев – для поддержки независимых прибалтийских государств. В августе 1919 г. английский эмиссар по заранее составленному списку назначил правительство при генерале Юдениче, потребовав от всех подписать лист, на котором было «неграмотным русским языком написано… признание эстонской независимости», иначе Антанта прекратила бы помощь, – вспоминал М. Маргулиес (участвовавший в составлении этого "правительства"). (Маргулиес М. Год интервенции. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 204–214; Архив русской революции. Берлин, 1921. Т. I. С. 297–308.)
Впрочем, помощи от Антанты все равно не последовало даже в дни многообещающего наступления Юденича. Независимые же эстонцы в ответ на его просьбу о помощи заявили: «было бы непростительной глупостью со стороны эстонского народа, если бы он сделал это». После отхода Юденича от Петрограда "эстонский народ", по требованию Троцкого, разоружил Белую армию и посадил зимой за колючую проволоку. От болезней и эстонских репрессий тогда погибли тысячи белых воинов и членов их семей (Память о белых воинах в Эстонии // Православная Русь. Джорданвиль, 1995. № 16. С 11–12; Маргулиес М. Указ. соч. С. 136–137). За это эстонцы получили от большевиков около 1000 кв. км русских земель по мирному договору от 2 февраля 1920 г., а большевики получили возможность экспорта золота (маскируя его российскую принадлежность) в другие страны через таллинский порт.
Франция в начале 1919 года тоже застолбила свою сферу влияния в Одессе и Севастополе, прислав войска на смену отходившим немцам: две французские дивизии и полторы греческих. Их командование заключило союз о помощи с правительством самостийной Директории в Киеве, не способной контролировать положение; французы заняли Херсон, Николаев и продвинулись на 100 км севернее Одессы, запрещая Добровольческой армии наступление на петлюровцев (Трубецкой Г., кн. Указ. соч. С. 188, 202–205).
Но уже в марте-апреле при первой же угрозе со стороны большевиков, хотя и имея трехкратное превосходство перед ними, французы спешно эвакуировались, забрав у Белой армии русские военные суда и ценности Госбанка. Вопреки обещаниям, французы не передали белым и богатейшие фронтовые запасы царской армии, которые при бегстве были оставлены большевикам…
Донскому атаману Краснову французы предъявили такие условия своей "помощи": возмещение французским предпринимателям всех убытков, понесенных «вследствие отсутствия порядка в стране, в чем бы они ни выражались, в порче машин и приспособлений, в отсутствии рабочей силы, …обязаны возместить потерявшим трудоспособность, а также семьям убитых вследствие безпорядков и заплатить полностью среднюю доходность предприятий с причислением к ней 5-процентной надбавки за все то время, когда предприятия эти почему-либо не работали, начиная с 1914 года». «От союзников, вопреки установившемуся мнению, мы не получили ни копейки», – писал ген. Краснов о положении на Дону. (Краснов П. Всевеликое войско Донское // Архив русской революции. 1922. Т. V. С. 308–309.)
В этот второй период нередко единственным источником боеприпасов для белых частей было – с бою добывать их у красных (которые пользовались центральными складами царской армии). Если страны Антанты и оказывали какое-то материальное снабжение Белым армиям, то на строго коммерческой основе. Летом 1919 г. Черчилль объяснил своему парламенту, что поставляемое белым снаряжение, будучи избытком для Англии, приносило коммерческую выгоду. К тому же то немногое, что поставлялось, как правило, было трофейным (часто с захваченных русских же складов царской армии), – и за это бралась оплата вывозимым российским сырьем, зерном, золотом, а также российскими средствами в западных банках. В целом союзники и Япония вывезли тогда из России средств намного больше, чем поставили вооружений. Например, около 150 тонн золота было направлено Колчаком в Японию и в США в уплату за заказанное, но так и не полученное снаряжение (Латышев И. Как Япония похитила российское золото. М., 1996; Саттон Э. Уолл-Стрит и большевицкая революция. М., 1998. С. 200), можно вспомнить также немалую часть российского золотого запаса и других ценностей, увезенных чехами с Дальнего Востока (Котомкин А. Указ. соч. С. 14–27, 149–173).
Следует отметить и то, что поставки Колчаку были обещаны лишь при условии признания им всего государственного долга России. При этом львиная доля поставок предназначалась чехам. А когда потребность в войне против Германии отпала – чехи воевать отказались и вместе с союзниками способствовали восстанию "сибирской демократии" (эсеров и большевиков) против Колчака, который был предательски выдан им на расправу французским генералом Жаненом.
В последний период гражданской войны англичане эвакуировали свои немногочисленные контингенты и в апреле 1920 г. даже предъявили Деникину (и его преемнику Врангелю) требование прекратить борьбу с большевиками (ибо «Ленин гарантировал белым амнистию»…) (Даватц В., Львов Н. Русская армия на чужбине. Белград, 1923. С. 5.)
Французы же, как признал позже президент Мильеран, оказали тогда кратковременную поддержку Крыму по одной-единственной причине: чтобы спасти Польшу, где к власти пришли единомышленники. Армия Врангеля, ударив в тыл большевикам, отвлекла часть их сил от польского фронта. Тогда-то (10.8.1920) и последовало признание французами правительства Врангеля де-факто: чтобы он для закупки снаряжения смог воспользоваться дореволюционными русскими средствами, хранившимися за границей, – и чтобы заодно обязался оплатить прежний долг России. Когда же Польша при помощи Врангеля выдержала натиск красных – ни поляки, ни французы помогать белому Крыму даже не подумали. «Да какой же нам смысл помогать вам? Пусть Россия еще погниет (так и сказал!) лет 50 под большевиками, а мы встанем на ноги и окрепнем!..» – таким был ответ Пилсудского на просьбу о помощи (Карташев А. Непримиримость // Возрождение. Париж, 1949. № 6. С. 9. См. также: Мацкевич Ю. Победа провокации. Лондон (Канада), 1983. С. 91–94.) . В октябре 1920 г. в Риге был подписан польско-советский договор, и освободившиеся войска Троцкий бросил против Врангеля… Конец известен.
Отметим также, что французские кредиты администрацией Врангеля воспринимались как «просто ростовщические», а условия поставок снаряжения, по словам П.Б. Струве, были «крайне обременительны». Франция обещала поставить только свои излишки и трофеи – в обмен на столь нужные в самом Крыму хлеб, уголь, шерсть. «В сущности, французская помощь сводилась, в финансовом плане, к тактическому ходу, позволившему бы Франции получить с Врангеля выплату долгов его предшественника и продать ему в рассрочку чужое, ненужное ей имущество» (Кривошеин К. А.В. Кривошеин. Париж, 1973. С 331–332). Из собственно французских поставок успел прибыть лишь один пароход с запасами из «вещей, безполезных для войны, на сумму около 8 миллионов франков, согласно договору, заключенному еще генералом Деникиным, – и это всё» (Даватц В., Львов Н. Указ. соч. С. 10).
«России больше нет», – заявил французский премьер Клемансо. Это избавляло союзников и от "выплаты" русской доли в совместной военной победе: передачи Константинополя и проливов. Конечно, и для этого нужно было не иметь совести.
+ + +
Не "военно-организационный талант" Троцкого остановил в 1919 г. Юденича у Петрограда, а политика Ллойд Джорджа, который еще в 1918 г. «настойчиво пытался убедить» в Лондоне кадетку А.В. Тыркову-Вильямс с мужем, «что следует сговориться с Троцким, который… в настоящее время является единственным государственным человеком в России» (Борман А. А.В. Тыркова-Вильямс по ее письмам и воспоминаниям сына. Лувен-Вашингтон, 1965. С. 159). Без этого обстоятельства было бы трудно объяснить и то, почему англичане перед уходом из Мурманска и Архангельска, «вместо того, чтобы передать запасы и снаряды русским, утопили все в море: после их ухода снабжение велось со дна моря…» (Лампе А., фон. Причины неудачи вооруженного выступления белых // Русский колокол. Берлин, 1928. № 6. С. 46). Американцы оказались практичнее: вместо того чтобы топить амуницию, продали ее (через своего "представителя Красного Креста") большевикам в кредит с оплатой будущими поставками сырья (Sutton A. National Suicide: Military Aid to the Soviet Union. New Rochell, N.Y., 1973. P. 76).
Напомним, что именно тогда англичане требовали от белых капитулировать перед ленинской "амнистией"…
"Американские интервенты" на Дальнем Востоке проявляли еще более откровенную лояльность к большевизму, отражая царившее в США "общественное мнение"; они недоумевали, почему «русская интеллигенция ведет борьбу с такой передовой партией, как большевики». Американское командование установило там «добрососедские отношения» с красными партизанами, что способствовало «их усилению и дезорганизации колчаковского тыла…
И если в книге "Уолл-Стрит…" проф. Саттон еще полагал, что американцы оказывали некоторую помощь белым, то, изучив позже секретные инструкции президента США Вильсона командованию американского экспедиционного корпуса, Саттон приходит к такому выводу: «Тщательное изучение доступных архивов показывает, что американская интервенция имела мало общего с антибольшевицкой деятельностью, как это утверждают Советы, Дж. Кеннан и другие писатели… На самом деле Соединенные Штаты захватили Транссибирскую магистраль и удерживали ее [«чтобы не пустить к магистрали японцев»] до тех пор, пока Советы не окрепли настолько, чтобы ее контролировать… Имеются данные Госдепартамента, что большевикам поставлялось оружие и снаряжение… Советы были так благодарны за американскую помощь в революции, что в 1920 г., когда последние американские войска уходили из Владивостока, большевики устроили им дружеские проводы». (Sutton A. How the Orden Creates War and Revolution. Phoenix, Arizona, 1984. P. 41–43, 51; New York Times. 1920. Febr. 15. P. 7.)
Как уже сказано, чехи в 1919 г., в ответ на готовность некоторых частей возвращаться домой, двигаясь совместно с Колчаком на запад, с боями против большевиков – получили от своего политического руководства (Т. Масарика), подчиненного Антанте, строжайший запрет на это; приказ был: возвращаться вокруг всего глобуса через Владивосток. На фоне этого приказа понятнее выглядит и то, что чешское командование забрало все паровозы для вывоза на восток награбленного русского имущества, обрекая белые войска и массы беженцев на гибель; и то, что чехи и французский генерал Жанен вступили в союз с эсерами и большевиками, вплоть до выдачи им адмирала Колчака – очевидцы событий уже тогда приходили к выводу о «сознательности и продуманности» этих действий (Котомкин А. Указ. соч. С. 66–68, 95–97). (Тогда же в руки красных перешел и остававшийся у Колчака золотой запас империи.)
Прилагались соответствующие усилия и на Западе. В то самое время, как несколько тысяч американских "интервентов" находилось на Севере и в Сибири, финансисты Уолл-Стрита открыли в начале 1919 г. в Нью-Йорке "Советское бюро", которое организовало кампанию против Колчака. А ведь это было время наибольших шансов на победу белых!
Для облегчения экономических сделок было желательно дипломатическое признание Советской России. С этой целью банкиры усилили нажим на свои правительства, утверждая, что 90% русского народа поддерживают большевиков, «а остальные десять процентов – бывшие собственники и представители правившего класса… Конечно, они недовольны» (Sutton A. Wall Street… P. 157). Один из инициаторов этой политики, упомянутый банкир ФРС У.Б. Томпсон, выпустил соответствующую книжку "Правда о России и большевиках".
Таким образом, чтобы правильно оценить удивительную наглость и живучесть большевиков, их способность выходить из самых отчаянных положений, перебрасывая с места на место интернациональные карательные войска для подавления множества восстаний, – надо учесть это обстоятельство: они знали, что Антанта против них бороться не будет. Такой пропагандой ("Антанта вам не поможет!") большевики разлагали и белый фронт (Краснов П. Указ. соч. С. 298–301). Это было сильнейшим психологическим допингом для всех большевицких мероприятий по удержанию власти.
Это позже подтвердил и Ллойд Джордж: «Мы сделали все возможное, чтобы поддерживать дружеские дипломатические отношения с большевиками, и мы признали, что они де-факто являются правителями территории крепкой великой России… Мы не собирались свергнуть большевицкое правительство в Москве. Но мы стремились не дать ему возможности, пока еще продолжалась война с Германией, сокрушить те антибольшевицкие образования и те движения за пределами Москвы, вдохновители которых были готовы бороться заодно с нами против неприятеля [Германии]». Президент США Вильсон «считал, что всякая попытка интервенции в России без согласия советского правительства превратится в движение для свержения советского правительства ради реставрации царизма. Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм, но мы считали важным восстановить антигерманский фронт в России…» (Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. М., 1938. Т. 6. С. 78, 91, 92.)
Только на этом фоне становятся понятны переговоры правительств Антанты с нелегитимной властью большевиков на целой серии международных конференций 1921–1922 гг. – в Каннах, Генуе, Гааге, Лозанне, – которые вскоре привели к дипломатическому признанию коммунистического режима главными европейскими странами.
Последовавший в России "нэп" с раздачей богатейших концессий "сильным мiра сего" тоже можно лучше понять с учетом вышесказанного. Разрушенная огромная страна остро нуждалась в товарах, медикаментах, техническом оборудовании. Поскольку восстановить загубленное революцией производство большевики не умели, они, стремясь спасти свою власть и поэтому, особо не торгуясь, решили купить все необходимое за границей. Взамен предложили золото, произведения искусства, музейные коллекции, вплоть до коронных драгоценностей Российской империи. Именно в 1921 г., с началом нэпа, золото хлынуло в США небывалым потоком. "Нью-Йорк Таймс" выносит на первую полосу заголовок "Золотой потоп в Пробирной палате" и сообщает: «Сейфы правительственной Пробирной палаты оказались до отказа набиты золотом в брусках, полосах и монетах, в результате чего она была вынуждена приостановить прием и спасовать перед тем количеством, которое банкиры собирались вывалить перед ней для переплавки и сертификации…». (New York Times. 1921. April 24. P. 18; April 2. P. 1.)
Вот что значили ключевые слова банкира У.Б. Томпсона в меморандуме Ллойд Джорджу о необходимости поддержки большевиков – для заполучения России как «величайшего военного трофея, который когда-либо знал мiр».
По признанию белого поверенного в делах в Лондоне К.Д. Набокова, «большинство русского офицерства ненавидит Антанту» (ГАРФ. Ф. 200. Оп. 1. Д. 319. Л. 124) из-за ее поощрения антирусских сепаратистов. Даже в Северном правительстве, которое стояло «на первом месте по демократизму», приведенная телеграмма "Политического совещания" вызвала «немало недоумения» (Мельгунов С. Николай Васильевич Чайковский в годы гражданской войны. Париж, 1929. С. 200, 181, 209). Тем не менее и Деникин, и Колчак, и Миллер были вынуждены выдавливать из себя "демократические обещания"… А их неисполнимость в военное время лишь укрепляла им на Западе славу "диктаторов"…
Поскольку подавляющее большинство белых воинов были монархистами, неудивительно, что Белое движение неуклонно правело и каждый его последующий вождь после Деникина (Колчак, Врангель) опирался на все более правых политиков.
Особенно это было очевидно в Сибири и на Дальнем Востоке. В ноябре 1918 года в Омске монархически настроенные офицеры совершили переворот против правительства эсеровской Директории (это была на тот момент главная антибольшевицкая сила в Западной Сибири), был сформирован Совет Министров Сибирского Правительства, который предложил А.В. Колчаку титул "Верховного Правителя России". Адмирал Колчак назначается Верховным главнокомандующим всех Белых армий.
Адмирала Колчака как Верховного Правителя поддержало большинство духовенства Сибири и Урала, в их числе были архиепископы Сильвестр Омский, Андрей Уфимский, Мефодий Оренбургский (в эмиграции – Харбинский) и Нестор Камчатский. По инициативе сибирских епископов в Уфе было создано Временное Высшее Церковное Управление, которое возглавил архиепископ Омский Сильвестр. В апреле 1919 г. Омский Собор Духовенства Сибири, основываясь на дореволюционных законах, единогласно постановил поминать на ектеньях как своего главу благоверного Верховного Правителя Александра во время официальных церковных богослужений.
Колчак фактически объявил крестовый поход против богоборцев. У него собралось более 3,5 тысяч православных священнослужителей, в том числе 1,5 тысячи военного духовенства (в их числе будущий епископ РПЦЗ Иона Ханькоусский, прославившийся чудотворениями и причисленный к лику святых). По инициативе Колчака были даже сформированы отдельные боевые части, состоящие только из церковнослужителей и верующих (включая старообрядцев). Это Православная дружина "Святого Креста", "333-й имени Марии Магдалины полк", "Святая Бригада", три полка "Иисуса Христа", "Богородицы" и "Николая Чудотворца".
Неудивительно, что Патриарх Тихон послал Колчаку свое благословение. В начале января 1919 г. (перейдя линию фронта) к адмиралу Колчаку приехал священник, посланный Патриархом. Личный адъютант Верховного Правителя России А.В.Колчака – ротмистр В.В. Князев в книге "Жизнь за всех и смерть за всех" (Джорданвилль, 1971) описал, как священник привез адмиралу личное письмо Патриарха с благословением и фотографию образа Св. Николая Чудотворца с Никольских ворот Московского Кремля, которые были зашиты в подкладке крестьянской свитки.
Другой выдающийся вождь Белого движения ‒ генерал М.К. Дитерихс поддержал переворот против Директории и занял у Колчака должность начальника штаба, затем Главнокомандующего Западного фронта. В январе 1919 г. он был назначен руководителем комиссии по расследованию убийства Царской семьи, поручив работу Н.А. Соколову и придав наконец-то следствию целенаправленный характер. Дитерихс пришел к выводу о ритуальном убийстве Помазанника Божия жидами и результаты обобщил в книге "Убийство Царской семьи и членов Дома Романовых на Урале" – она была срочно написана и издана во Владивостоке в 1922 году.
Участие в расследовании ритуального цареубийства побудило Дитерихса к более духовному осознанию революции и гражданской войны. Он всё больше осознавал, что одними военными усилиями большевиков победить не удастся. Он ощутил происходящее как кульминационную борьбу удерживающих христианских сил, оплотом которых была монархия, и атакующих сил антихристианских; и в этой борьбе только восстановление православной монархии могло остановить разрушение России и мiра. Уже с лета 1919 г. Дитерихс вынашивает планы созыва с этой целью Земского Собора. Важное значение для него имело и то, что Патриарх Тихон благословил Верховного Правителя России адмирала Колчака на борьбу с богоборцами-большевиками. С целью поднятия православного духа армии именно Дитерихс стал инициатором создания жертвенных добровольческих белых отрядов (дружин) Святого Креста и Зеленого знамени; воины приносили клятву на Евангелии и нашивали на грудь белые кресты.
С лета 1919 г. Дитерихс стал командующим Сибирской армией, Главнокомандующим восточным фронтом, затем также военным министром. После поражения белых в 1920 году Дитерихс уехал в Харбин, где ему для пропитания семьи пришлось работать в обувной мастерской. Но после краха разношерстного коалиционного правительства во Владивостоке 1 июня 1922 г. он был призван туда и вступил в командование белыми силами Приморья с целью создания хотя бы осколка русской государственности на Дальнем востоке для продолжения Белой борьбы. 8 июня стал Председателем правительства до созыва Приамурского Земского Собора, мечту о котором стал осуществлять. Состоявшийся в июле 1922 года Собор провозгласил православно-монархическую идеологию борьбы за Святую Русь, в Приморье были восстановлены Основные законы Российской империи; правда, было уже поздно… (Филимонов Б. Конец Белого Приморья. Роквилл (США), 1971.)
Итак, следуя инерции Мiровой войны, белые вожди поначалу видели опасность единству страны только со стороны Германии, стремившейся оторвать от России Малороссию и Прибалтику, хотя уже тезисы президента США Вильсона о послевоенном "самоопределении наций" выдавали те же цели Антанты (ибо принцип "самоопределения" был применен только к побежденным монархиям и прежде всего к России, расчленение которых узаконила Версальская конференция 1919 г.).
Примеры расчленительской антирусской политики Антанты приведены выше в Прибалтике, на Украине, в Закавказье. Есть и официальный документ высшего уровня: в мае 1919 г. в ноте Клемансо, подписанной также Вильсоном и Ллойд Джорджем, выдвигалось требование к Верховному Правителю России Колчаку признать фактическую самостоятельность всех новообразованных государств (Мельгунов С. Трагедия адмирала… Ч. III. Т. 1. С. 322–323). Эти "независимые государства" подобострастно заискивали перед Антантой, отказываясь помочь Белому движению. Потом, когда коммунизм в виде исторического возмездия пришел и на их землю, все они – чехи, поляки, кавказцы, эстонцы и даже наследники знаменитых латышских стрелков – винили в этом только русских…
Даже многие из февралистов начали осознавать происшедшее. Глава Архангельского правительства и влиятельный член "Политического совещания" масон Н.В. Чайковский писал уже в 1920 г.: «Итак, правительства великих держав признали заведомых преступников и предателей союзных интересов в мiровой войне за правомочную власть и не только вступали с нею в переговоры, но и были готовы заключать с нею формальные и заведомо дутые международные договоры. Мало того, они не только сами делали это, но побуждали (если только не принуждали) к тому же целый ряд слабых, вновь возникших за счет России при их же содействии, государственных образований… В этом – весь ужас современного мiрового скандала! Рано или поздно, все повинные в этом моральном маразме, конечно, будут призваны к ответу…». В другой статье даже до такого верного ощущения дошел Чайковский: «Есть что-то странное, что-то безсознательное и суеверное в этом страхе перед грядущей в России реакцией. "Колчак и Деникин – царисты, а их окружают известные реакционеры и черносотенцы!"…» (выделено в оригинале) (Мельгунов С. Николай Васильевич… С. 166–167, 172). Керенский тоже "прозрел": «англичане рассматривают Россию как свою добычу и губят ее» (Маргулиес М. Указ. соч. С. 75).
Но осознание это слишком запоздало…
Был ли возможен русско-немецкий союз?
И по мере выявлявшегося лукавства союзников, непредоставления ими обещанной помощи даже после окончания военных действий в Европе и накапливавшихся фактов закулисных договоренностей политиков Антанты с большевиками ‒ в Белых армиях появились прогерманские настроения. И даже не потому, что в числе вождей Белого движения было много русских патриотов немецкого происхождения: граф А.Ф. Келлер, Е.К. Миллер, барон П.Н. Врангель, В.О. Каппель, Р.Ф. Унгерн фон Штернберг, М.К. Дитерихс. Они считали себя русскими. Причина прогерманских настроений была скорее историческо-идеологической, чем военно-политической.
Россию тогда могло (теоретически) спасти одно: если бы в 1918 г. чудом прозрели и белые генералы, и немцы, заключив между собою консервативный антибольшевицкий союз. В начале гражданской войны на такой союз с Германией, ввиду родственных государственно-монархических начал, надеялись не только самые правые монархические круги, но и московская конституционно-монархическая организация "Правый центр" (лидеры П.Н. Новгородцев и А.В. Кривошеин); на определенных условиях к этому сначала склонялись многие правые кадеты, даже П.Б. Струве и находившийся в Киеве П.Н. Милюков (позже несогласные и отколовшиеся от "Правого центра" кадеты образовали "Национальный центр" с ориентацией на Антанту). (Трубецкой Г., кн. Указ. соч. С. 73–92, 114–130.)
Савич (депутат Государственной думы, участник Ясского совещания, затем сотрудник правительств Деникина и Врангеля) свидетельствовал о высказываниях многих кадетов (в том числе того же Милюкова), что «только немцы могут оказать нам реальную помощь, если мы сумеем доказать, что восстановленная с их помощью Россия будет им глубоко благодарна, явится их постоянным союзником и другом. Последняя точка зрения, видимо, разделялась большинством присутствующих» на совещании, описанном Савичем. Самому ему, однако, «казалось невероятным, чтобы немцы решились изгнать во время продолжающейся еще борьбы на Западе своих подневольных союзников и послушных вассалов-большевиков» (Савич Н. Указ. соч. С. 108–109).
Еще до поражения Германии полковнику М.Г. Дроздовскому во время марша с румынского фронта на Дон, преодолевая психологию продолжающейся войны, удалось наладить с немцами джентльменское сотрудничество. На Германию уже в 1918 году ориентировались Донской атаман генерал П.Н. Краснов и связанные с ним монархические армии, параллельные проантантовской Добровольческой: Астраханская армия полковника кн. Д.Д. Тундутова и генерала А.А. Павлова; Южная армия генерала Н.И. Иванова, созданная организацией "Наша Родина" в Киеве под руководством М.Е. Акацатова и герцога Г.Н. Лейхтенбергского; Северная армия генерала Ф.А. Келлера (Псков, Витебск), который получил на это благословение от Патриарха Тихона (который тогда же отказал в таком благословении Деникину).
При удаче создания такого южного антибольшевицкого фронта под монархическими знаменами при условии поддержки монархической Германии к нему присоединилась бы и армия генерала Н.Н. Юденича на северо-западе. Были надежды, что при успехе этих планов и Добровольческая армия Деникина под влиянием преобладавшего в ней монархического офицерства войдет в этот общий фронт.
Ведь, как уже сказано, поддержка Германией большевиков была главной причиной оправдания Деникиным своей верности Антанте ‒ поскольку немцы вели эгоистичную политику разрушения России и даже выдали большевикам в Москве офицеров из германофильского "Правого центра"; он признавал, что после первых предательств Антанты – «весною 1919 г., после Одессы и Крыма – на юге, и осенью, после снятия с фронта чехословаков на Востоке, – пронеслась волна германофильства, но это была лишь реакция на политику союзников, а не реальные надежды на Германию – поверженную, безсильную и помогать, и вредить» (Деникин А. Мiровые события и русский вопрос. Париж, 1939. С. 80–84)…
Офицеры-"германофилы" считали, в частности, что причиной неуспеха белых в 1918 г. было решение генерала Деникина идти не на Царицын, как настаивали генералы Краснов и Алексеев (чтобы затем соединиться с восточным антибольшевицким фронтом), а на Кубань – чтобы предотвратить проникновение туда немецких войск. Деникин не мог преодолеть инерцию внешней войны с Германией: «немец считался обязательным врагом, а бывшие союзники – непременно друзьями, обязанными думать о благе России» (Пятницкий Н. Проблема Царицына // Сигнал. Париж, 1939. № 57. 15 июня. С. 2–3)…
Деникин верил обещаниям союзников по Антанте и сохранял им верность настолько, что действовал себе во вред: «…"Мы, русские, мира с немцами не заключили", – любил говорить генерал Деникин. И когда в 1918 г. немцы предлагали свою помощь Добровольческой армии, он категорически отвергал ее (однако получал немецкие боеприпасы через посредника, ген. Краснова. – М.Н.). И когда в июле 1918 г. немецкая кавалерия, стремясь на Кубань, занятую Добровольческой армией, стала переходить реку Ею через Кущевский железнодорожный мост, последний по приказу ген. Деникина был взорван, несмотря на то, что Белая армия прервала свою связь с Севером…», – вспоминал соратник Деникина полковник П.В. Колтышев (Колтышев П. На страже русской чести (Париж, 1940–1941 гг.) // Русское прошлое. СПб., 1992. № 3. С. 176)…
И на немецкой стороне не было единодушия: военные стояли за антикоммунистическое сотрудничество с русскими правыми, политики близоруко-эгоистично предпочли оккупацию России (Брестский мир) в союзе с большевиками. К сожалению, возобладала эгоистично-близорукая германская поддержка большевиков как своих ставленников, более выгодных. К тому же Германия как побежденная страна вышла из войны еще до основных наступлений Белых армий и до окончательно выявившегося предательства Антанты.
Причем западные "союзники" Белого движения постоянно ощущали эту "германофильскую опасность": даже в 1920 г. воззвания генерала Врангеля с частым упоминанием веры в Бога и поруганных национальных святынь возбудили на Западе страхи, что он "реакционер" и "германофил". Французские эмиссары в Крыму «выражали большое недоверие ко всем лицам, прибывавшим из Германии, "независимо от того, с какой целью и с какими рекомендациями"» (Rimscha Н. Der russische Bürgerkrieg und die russische Emigration 1917–1921. Jena, 1924. S. 38, 41). (Из Германии тогда такой контакт действительно намеревался установить М.Е. фон Шейбнер-Рихтер.)
Единственной крупной попыткой антибольшевицкого сотрудничества русских и немецких военных стала созданная в 1919 г. в Прибалтике армия смешанного русско-немецкого состава под командованием монархиста кн. П.М. Авалова-Бермондта. Эта армия действовала от имени эмигрантского военно-политического Совета, созданного в Берлине под председательством барона Л.К. Кнорринга (при участии графа К. фон Палена, полк. П. Дурново, предпринимателя фон Берга и др.). Финансирование обезпечили немецкие промышленники (в частности, Крупп), создавшие "Русско-Немецкий финансовый синдикат".
Но Антанта как победитель и возникшие при ее поддержке прибалтийские правительства настояли на свертывании этой инициативы. Разрыв Авалова-Бермондта с зависимыми от англичан войсками Юденича – тоже следствие противоречий между "германофилами" и сторонниками Антанты. Многие авторы видят в Бермондте только авантюриста, однако такую репутацию его армии создавали и проантантовские круги.
Итак, инерция войны против Германии и верности "союзникам", их лживые обещания помощи, интриги политиков за спинами военных, а также ставка Германии на большевиков – все это вело к тому, что трагедия России должна была завершиться по начатому сценарию: продолжалась ориентация добровольцев на Антанту, которая не собиралась свергать большевиков. Монархисты же в Белом движении, под демократическим давлением, оказались растеряны и были вынуждены свернуть свои знамена, считая, что «открытое провозглашение монархического начала и неизбежно вытекающее из этого название февральского переворота своим настоящим именем было бы равносильно отказу от содействия Антанты, без которого успех борьбы с большевизмом считали недостижимым» (Двуглавый Орел. Берлин, 1921. № 10. 15 (28) июня. С. 19).
Должное осмысление этого опыта в эмиграции произошло очень быстро, и он лежал в основе всего ее дальнейшего бытия и ее миссии.
Историософское значение Белого движения
Понять сущность Белого движения можно только в историософском масштабе той переломной эпохи и смысла Первой мiровой войны. Это была сокрушительная стадия перманентной Мiровой войны строителей Нового мiрового порядка (царства антихриста) против "старого мiра (христианского), оплотом которого была православная Российская империя ‒ Третий Рим, удерживающий мiровое зло и пришествие антихриста. Такое святоотеческое понимание удерживающей императорской власти (2 Фес. 2) ‒ наиболее точное, и оно является ключевым для осознания сути революции 1917 года и дальнейших катаклизмов всего ХХ века.
Убийство большевиками Главы Третьего Рима ‒ Помазанника Божия и всей Царской семьи в июле 1918 года было одной из символических целей этой войны. В этом смысле оно было ритуальным независимо от того, сознавали ли исполнители духовный смысл своего преступления. Но руководила им та сила, которая, конечно же это сознавала.
Именно в этом историософском масштабе становится очевидно, что концом Первой мiровой (Великой войны, как ее тогда называли), конечно же, следует считать не европейское "перемирие" 11.11.1918 г. во французском Компьене, поскольку на территории Третьего Рима Мiровая война иудейского Финансового Интернационала продолжалась теми же силами и их интернациональными структурами, политическими и военными, до окончательного сокрушения православного Третьего Рима ‒ до конца 1922 года, когда во Владивостоке состоялся Приамурский Земский Собор остатка Третьего Рима, затем эвакуация его белых защитников в Китай, и провозглашение большевиками в Москве на руинах разгромленного Третьего Рима нового, противоположного по его историософскому смыслу государственного образования ‒ антирусского антихристианского богоборческого Союза Советских Социалистических Республик для "репетиции апокалипсиса". Вот в чем главный итог этой войны, "цветной" (как сейчас бы ее назвали) революции в России и советской власти.
Кровавый Октябрь был попущен Богом для вразумления русского народа как саморазоблачительное богоборческое, воистину сатанинское логическое завершение антимонархической масонской революции, начатой в Феврале. Белая армия (совокупность всех окраинных антибольшевицких армий) была Русской армией, продолжившей эту оборонительную Великую войну уже без лишенного власти Императора, но согласно его прощальному приказу продолжать войну, повинуясь начальникам. При этом армия, обезглавленная, не сразу поняла, что именно союзники Русского Царя по Антанте сознательно предали его в устроенной именно для этого Великой войне, поддержав в ней, в том числе финансово и политически, все антирусские и антихристианские силы, внешние и внутренние.
Белая армия, будучи хотя и лучшей, сохранившей верность России, частью Русской армии, унаследовала от нее многие ее недостатки и слабости последнего имперского периода, когда либералы-западники и революционеры-марксисты совместно весьма преуспели в ее разложении. Но также, как и каждый человек проходит этапы зарождения, становления и зрелости, причем итог подводят по последнему, так и Белое движение развивалось поэтапно.
Выступившее против разрушителей России Белое движение стало тем национальным руслом, в котором предстояло сформироваться не только военно-политическому сопротивлению, но и духовному осознанию причин катастрофы и возвращению на путь Истины, – как это промыслил о нас Господь Бог.
Этот успех сатаны ‒ свержение удерживающего Третьего Рима ‒ стал кульминационной точкой всей христианской истории человечества: не стало преграды, удерживающей зло (силы, удерживающей уже одним несогласием дать равноправие его главным носителям, избравшим себе отцом диавола – Ин. 8:44). Мало кто из защитников православной России был готов к такому ее обвальному крушению, мало кто даже понимал всемiрную катастрофическую суть происходящего. И выход из столь небывалой революционной смуты в головах людей не мог быть моментальным, тем более что силы зла поначалу прикрывались маскою добра: права, свободы и "сияющие звезды народного счастья"…
Поэтому Господь, по грехам нашим попустив силам зла устранить нашу удерживающую государственность, которую мы перестали ценить и верно понимать, в то же время, по милости Своей, оставил нам (и посредством нас всему мiру) последнюю возможность: через кровавые страдания и мучения русского православного народа, через великие жертвы и разрушение Отечества жидобольшевиками (как их стали называть в русской эмиграции) – осознать Истину и вернуться к ней. В нынешнее апокалипсическое время нам особенно необходимо осознание всего опыта Белого движения как духовного преодоления попущенной нам катастрофы.
Также и немецкому народу необходимо осознать роль Германии в катастрофе старого христианского мiра и Третьего Рима. Отчасти это началось уже после поражения немецких монархий, что мы рассмотрим в одной из следующих глав, наверное в 18-й. А в главе 17 продолжим наши размышления в хронологическом порядке: "Берлин ‒ первая столица русской эмиграции, шок Генуи и Рапалло".
полностью: https://rusidea.org/250971502