Пуришкевич, человек без лица.
Мы говорим «черносотенец», подразумеваем Пуришкевич. Имя его стало нарицательным, образ — карикатурным. Но что мы на самом деле знаем о человеке, который последовательно предал черную сотню, правых, Царя, русских? Человек без лица, Пуришкевич, умер в это день почти сто лет назад. «Спутник и Погром» пришел плюнуть на его могилу.
Мы бы тоже не отказались.Вот только где могила этого ублюдка?
1 февраля 1920 года в Новороссийске в безвестности умер Владимир Пуришкевич. Еще три года назад он светил звездой российской политики, а сейчас угасал в госпитале от сыпного тифа. В стране заканчивалась Гражданская война, остатки Белой армии готовились к эвакуации. О Пуришкевиче забыли. Вспомнили — в 20-х годах. Яркий образ политического хулигана и погромщика активно эксплуатировала Советская власть. С тех пор Пуришкевич — неизменный герой всех художественных произведений про предреволюционные годы.В итоге Пуришкевич известен как монархический безумец и недалекий, но задорный монархист, чуть ли не главный дореволюционный черносотенец. Между тем Пуришкевич действовал в революционных условиях. Его роль можно понять лишь со временем. Как, например, Григория Распутина. Ведь реальный старец не имеет никакого отношения к Распутину, который якобы назначал министров и менял фронты. Этот всемогущий Распутин-2 — фигура революционной пропаганды. Он существует только в книгах полусумасшедшего украинского писателя Пикуля, унылом, как вся продукция ОРТ, сериале с Машковым в главной роли и в воображении поклонников КПРФ.
Пуришкевич — радикальный верноподданный и черносотенец никогда не существовал.
Кем же был настоящий Пуришкевич?
Популист, мимикрировавший под монархиста.
Февралист из одной компании с Гучковым.
Авантюрист, который расколол единую и мощную организацию черносотенцев.Сегодня его идейным продолжателем и клоном является Миронов, Борис Сергеевич.
Перебежчик, незадолго до революции переметнувшийся в Прогрессивный блок — парламентскую базу заговорщиков-февралистов, точнее их политического крыла.
Предатель, после Февраля и вовсе активно поддержавший переворот.
Наконец, невероятный счастливчик. Когда большевики расстреляли всех активных черносотенцев по спискам, Пуришкевича отпустили по личному указанию Дзержинского. Якобы заболел сын. Два сына Пуришкевича, совершеннолетние, состояли в рядах Белой армии. Какая необычная забота Железного Феликса. Что-то тут не так. Что именно — сейчас разберемся.
Пуришкевич родился в Кишиневе в 1870 году в не очень родовитой семье. Потомственное дворянство заслужил дед-священник, за долгую службу кафедрального протоиерея награжденный орденом Святого Владимира 3-й степени. Награда дала право на потомственное дворянство. Но достоинство, по решению бессарабского дворянского собрания, получил уже только Митрофан Пуришкевич, мировой судья и гласный бессарабского губернского земства. Проще говоря — местный общественный деятель. Произошло это в 1878 году, когда Владимиру Пуришкевичу шел девятый год. Мать Пуришкевича — полька, Луиза-Елизавета Джуминская.
Пуришкевич окончил гимназию с золотой медалью. После окончания учебы в Одесском университете пошел по стопам отца и стал гласным Бессарабского губернского земства. Недолгое время служил в одной из одесских гимназий сверхштатным преподавателем латинского языка. В советских и околосоветских справочниках указывается, что Пуришкевич являлся крупным землевладельцем. Добавим — благодаря выгодной женитьбе на Анне Альбранд, дочери крупного херсонского землевладельца. Большие земли Альбранд находились в ее совместном владении с братьями. Впрочем, кое-какими землями владел и отец Пуришкевича, правда, управляла ими жена. Кроме того, у Пуришкевича было еще двое братьев и столько же сестер, одна из которых носила весьма необычное для русского уха имя Сарра-Серафима.
Пуришкевич недолго поработал непримечательным чиновником в имперской столице — Петербурге, где сначала занял пост младшего ревизора Страхового отделения Хозяйственного департамента, а затем стал чиновником особых поручений при главе МВД.
Политическую деятельность Пуришкевич начал только в 1905 году, после императорского манифеста о даровании парламента и ряда гражданских свобод. Поначалу Владимир примкнул к Бессарабской партии центра, умеренно правой организации, по своим взглядам близкой к гучковскому «Союзу 17 октября» (проще говоря, октябристам). Возглавлял ее Павел Крупенский — сын бессарабского губернского предводителя дворянства. Двое его братьев стали послами, еще один брат в эмиграции сблизился с Николаем Николаевичем и стал одним из лидеров Высшего монархического совета.
Позднее бессарабская партия центра — в числе других небольших движений схожих взглядов — вошла в состав Всероссийского национального союза. Это была попытка коалиции умеренно-правых монархистов с националистами. За идеологию партии отвечал известный публицист Михаил Меньшиков. А Крупенский стал одним из учредителей партии.
Через Бессарабскую губернию проходила черта еврейской оседлости. Это практически гарантировало успех правых. Собственно, до революции правые и собирали почти все голоса за счет именно этих губерний. На выборах в первую Государственную думу Пуришкевич выступил в амплуа популиста: уверял, что ради борьбы за счастье русского народа в Думе отказался от выгодной работы государственного чиновника. «Бей очкастых, мы за трудовой народ», — вот примерная программа. На первый раз ничего не вышло. Пуришкевич в Думу не прошел.
Вскоре парламент распустили за саботаж любой осмысленной работы. У Пуришкевича появился второй шанс. Он вступил в Союз русского народа.
Хотя Пуришкевич и позиционировал себя в качестве одного из отцов СРН, в действительности он не имел к союзу никакого отношения. Организация появилась еще в 1905 году усилиями художника Аполлона Майкова, врача Александра Дубровина, а также игумена Арсения (Алексеева). Пуришкевич же вступил в СРН только в январе 1906 года. Организация уже проводила многотысячные митинги, выходила газета «Русское знамя», а лидеров принял лично император. По всей стране росли филиалы партии. Пуришкевич создал Аккерманское отделение СРН, возглавил и развернул кипучую деятельность. Началось распространение среди местных крестьян монархических листовок невиданными тиражами, за счет чего популярность отделения выросла.
На это обратили внимание в Петербурге. Уже в мае 1906 года Дубровин ввел Пуришкевича в Главный совет партии. Новичок активно заработал. Отметим, что как организатор Пуришкевич был очень хорош: его усилиями создали сеть чайных и издательский комитет, занятый распространением печатной пропаганды и выпуском книг для народных библиотек.
Союз русского народа стал за какой-то год крупнейшей монархической организацией. В Михайловском манеже в присутствии нескольких тысяч человек епископ Сергий торжественно освятил знамя СРН. Да, тот самый будущий красный патриарх Сергий, от которого пошло «сергианство» — соглашательство с советской властью.
Пуришкевич подмял под себя всю пропаганду и издательское дело за счет субсидий по линии МВД. Со времен государственной службы у него оставались кое-какие знакомые в Главном управлении печати министерства. Да и после бурного 1905 года власть помогала сторонникам финансово.
Возникли первые разногласия между лидером Союза Дубровиным и Пуришкевичем. Дубровин субсидий брать не хотел, даже от людей, верных трону. Пуришкевич же очень активно деньги выбивал.
К этому моменту он уже избрался в состав второй Государственной думы и начал набирать аппаратный вес в партии. Думу вскоре распустили. На позициях Пуришкевича это не сказалось, он оттеснял Дубровина от руководства: сосредоточил в своих руках не только издательское дело, но и все организационные вопросы, набирал в руководителей филиалов и отделений своих людей. К 1907 году руководство партии рассорилось. Пуришкевич уже ни во что не ставил Дубровина, которого презрительно звал Шуркой и подписывал различные бумаги и принимать решения от имени руководителя партии, даже не ставя в известность реального главу СРН.
Начались выборы в третью Госдуму, на которых СРН выставили единый избирательный список с октябристами. Сюрприз! Страшные черносотенцы шли в Госдуму одним блоком с либеральными октябристами Гучкова. Не правда ли, удивительный поворот?
Не удивительный. Октябристы считались наиболее умеренной партией, максимально отвечавшей интересам правительства — умеренные правые либералы без безумных закидонов про «передовую Азию, разбившую отсталую царскую Россию» и т. п. То есть октябристы находились где-то между правыми монархистами и кадетами и попеременно заключали союзы то с одними, то с другими. Кроме того, их поддержал Столыпин.
А противоречия в руководстве СРН стали неразрешимыми. Дубровин объявил, что все распоряжения без его подписи недействительны. Сторонники Пуришкевича попытались сместить лидера партии с должности, намекая на воровство из кассы.
Дубровин потребовал исключения оппонентов и выиграл. Все это сопровождалось рядом отвратительных скандалов: люди Пуришкевича клеветали на Дубровина, обвиняя в организации убийства депутатов-кадетов Герценштейна и Иоллоса, попытками убийства Дубровина (участники которых так и не были найдены).
Пуришкевич создал РНСМА — Русский национальный союз Михаила Архангела — и продолжил покорять издательский рынок. Его усилиями выпускалась «Книга русской скорби» — поименное перечисление жертв революции 1905 года. Государство купило крупный тираж для безвозмездного распространения среди полицейских.
Пуришкевич стал знаменитостью благодаря скандальным выходкам в парламенте. Позже говорили — Пуришкевич, дескать, хотел дискредитировать институт парламентаризма, который считал неподходящим для России. Это ерунда. Против парламентаризма выступал Дубровин, и в том числе этот вопрос рассорил их. Пуришкевич же по своим взглядам встал чуть правее того же Гучкова. Хулиганство и карнавализм — часть имиджа Пуришкевича. Ближайшими своими союзниками он считал октябристов. И, в одном из первых выступлений в 3-й Думе, заявил:
«Я не хочу останавливаться затем на октябристах, т. к. не хочу, чтобы, может быть, здесь произошли какие-нибудь трения, а наша задача, задача правых, за исключением самых кардинальных, принципиальных вопросов, которые дороже жизни нашей, о которых мы высказались в памятном заседании 13 ноября, наша задача в момент законодательной работы — это задача тесной совместной, объединённой работы с партией «Союз 17 октября», которая представляет из себя крупную силу и будет представлять ещё большую силу, когда, объединённая в законодательной работе с правыми, она будет проводником всех взглядов и пожеланий, которые высказаны были в Манифесте 17 октября Государем Императором Нашим, Самодержцем Нашим и которые должны быть осуществлены в жизни мало-помалу. Вот почему я воздерживаюсь сейчас от того, чтобы позволить себе критиковать так или иначе взгляды партии «Союз 17 октября».
Что касается парламентаризма, то в той же речи он абсолютно ясно выразил свое к нему отношение:
«Раздавались голоса о том, что мы, правые, хотим разгона Государственной Думы. На это я вам говорю открыто: никогда мы такого желания не можем высказывать, и лично я, являясь представителем одной из самых крупных патриотических организаций в империи, я буду, как приветствую сейчас, приветствовать деятельность Государственной Думы, я буду желать ей развития, и успеха, и скорейшего от слов перехода к благотворному труду. И никогда мой голос до тех пор, пока русская Государственная Дума будет носительницей русских национальных идеалов, пока она будет стремиться к обновлению русского государственного строя по указаниям Его Императорского Величества Самодержца Всероссийского, никогда голос наш, голос правых, и мой в частности, не раздастся, господа, за то, чтобы народное представительство, уже воплотившее в себя веру народную, сердце народное, надежду народную, чтобы такое народное представительство было сметено и уничтожено!»
Интересно отношение Пуришкевича к Столыпину. Казалось, правые должны уважать премьера, что они и делали. Но конкретно Пуришкевич избрал главу кабинета министров мишенью нападок — хотя окружение Столыпина и возвысило Пуришкевича. В частности, помощь с финансированием еще СРН оказывал давний приятель Пуришкевича, еврей Илья Гурлянд — это к слову о немыслимом антисемитизме Пуришкевича — входивший в ближайшее окружение Столыпина. Пуришкевич с думской трибуны заявлял:
«Я понимаю стремление Столыпина попасть в Бисмарки, но для того, чтобы попасть в Бисмарки, нужно отличаться проницательным умом и государственным смыслом <…> если Столыпин за все время своего управления говорил об успокоении и не добился успокоения, если он говорил об усилении России и не добился усиления, то он этим шагом достиг и добился одного — добился полного объединения, за малым исключением, всего благомыслящего русского общества в одном: в оппозиции самому себе».
В марте 1911 года Пуришкевич потряс Думу, обличая Столыпина, на которого он злился за попытки внедрить земства в тех губерниях, где их еще не было. Шульгин вспоминал:
«Представитель фракции националистов В. В. Шульгин обратился к вам, защищая здесь роль П. А. Столыпина, говоря: „Вы сгоните, вы повалите его, но кем замените?“
На это отвечу я здесь националистам: гнать мы права не имеем, мы на царские права не посягаем, заменять мы также не имеем права, но мы полагаем, что жалка была бы та страна, жалок был бы тот народ, у которого только на одном лице зиждилась надежда на спасение и на оздоровление России.
Слава Богу, Российская империя громадна, и я позволю себе думать, что помимо П. А. Столыпина есть еще и другие лица, которые объединят в смысле оппозиционном Государственную Думу в такой исторически тяжелый момент в жизни Российской империи.
Я утверждаю, что этим шагом председатель Совета Министров, который носит в себе симптомы личной мелкой мести какого-нибудь уездного администратора, а не лица, стоящего во главе правительства империи, что этим самым шагом он наносит сильнейший удар не только престижу тех учреждений, в которых мы работаем, но что он наносит сильнейший удар тому, чему мы служим, на что надеемся и во что мы верим…
Я говорю, что самую печальную страницу в русскую историю за последнее время вписал в данный момент председатель Совета Министров, который наносит этим непоправимый удар престижу государственной власти».
Речь Пуришкевича оказалась настолько неожиданна, что ему аплодировали представители левой фракции — извечные противники. А правые и все остальные пришли в смятение. Депутат Ермолаев заявил:
«Когда взошел на трибуну господин Пуришкевич, я не знал, кто это говорит: говорит ли это Пуришкевич или это говорит Гегечкори (депутат Государственной Думы, меньшевик, дядя жены Лаврентия Берии, — прим. автора). Мне кажется, что здесь просто смешение языков!»
Пуришкевич вообще выступал много и охотно. Нападал на всех, с кем не соглашался, а не соглашался со всеми. Это ультрапопулист. Пока в силе были провластные политики, Пуришкевич также придерживался этой линии, нападая в основном на левых. Однажды, шутки ради, он пришел на заседание Думы с красной гвоздикой в ширинке 1 мая, когда левые депутаты в честь виртуального (пока еще) праздника труда явились с красными гвоздиками на пиджаках.