Первые репрессии бывших офицеров и начало дела «Весна»
Эмиграция и реэмиграция.
Гражданская война закончилась, большевики при поддержке военспецов победили. Разваленная страна после шести лет жестокой борьбы пыталась подняться на ноги. В РККА проходила демобилизация. Армия более чем с 3 миллионов сокращалась до 562 тысяч. В то время в ней служило около 50 тысяч генералов и офицеров старой армии, в том числе почти 15 тысяч бывших белогвардейцев. Это были в прошлом колчаковцы и деникинцы, командиры Грузинской, Армянской и Азербайджанской армий, репатрианты. Несмотря на «контрреволюционное прошлое», многие из белых офицеров продолжали службу в РККА наравне с военспецами, прошедшими с большевиками всю гражданскую войну.
Кроме того, в начале 20-х годов на Родину возвратились и многие из числа самых ярых противников советской власти. Из белой эмиграции приехал легендарный защитник Крыма от красных в 1919-1920 годах генерал Яков Александрович Слащев-Крымский. Из Югославии вернулись прославленные донские генералы Александр Степанович Секретев и Савватеев. С Дальнего Востока в СССР прибыл генерал В.Г. Болдырев. Естественно, вместе с ними в СССР возвращались даже не сотни — тысячи вчерашних белогвардейцев, в том числе множество генералов и офицеров.
Некоторым бывшим именитым белогвардейцам в целях рекламы уделялось слишком много внимания. Из уже упомянутых бывших белогвардейцев преподавателями в различных вузах страны стали Я.А. Слащев, Е.С. Гамченко, В.И. Галкин, К. Ф. Бородич и многие другие. Кроме того, в штабах РККА нашли себе место десятки бывших белых генштабистов, по павших к большевикам лишь в 1920 году.
На фоне этого благополучия именитых белогвардейцев тысячи репатриантов из рядового офицерства держались в СССР в черном теле. В армию их не брали, в советские учреждения — тоже. Подавляющее большинство бывших белогвардейцев числилось на учете в ОГПУ как лишенцы, не имеющие права устроиться на какую-либо более или менее приличную работу. Вчерашние генералы и полковники, капитаны и прапорщики работали сторожами, строителями, грузчиками, чернорабочими. Короче — освоили истинно пролетарские профессии.
Положение вчерашних военспецов по сравнению с бывшими белыми было лучше, но не намного. Сразу же по окончании гражданской войны многие заслуженные перед советской властью военачальники были изгнаны из армии. Исчезли в неизвестном направлении бывшие начальники штабов фронтов Е.И. Бабин, А. И. Давыдов, П. М. Майгур, командующие армиями Ю.П. Бутягин, Н.А. Жданов, В. Н. Зарубаев, П. К. Мармузов, С.К. Мацилецкий, А.К. Ремезов; десятки начальников штабов армий и командиров дивизий. Понятно, что они были демобилизованы, а дальше-то куда делись? До сих пор это неясно.
Вместе с реэмиграцией наблюдалось бегство и «невозвращение» вроде бы заслуженных и проверенных во всех отношениях военспецов. Так, в первой половине 20-х годов Советскую Россию покинули почти все недобитые поляки и часть бывших жителей Прибалтики. Иногда они выезжали легально, иногда, не имея другого выхода, — бежали без документов, пересекая «прозрачную» границу. В процессе работы над делом «Весна» было выявлено несколько примеров выезда из СССР ряда видных военачальников, в прошлом русских генералов.
В начале 1922 года бежал сотрудник штаба Киевского района бывший генерал-майор М. В. Фастыковский. В гражданскую войну Михаил Владиславович был начальником штаба 8-й армии и оперативного отдела Южного фронта, дравшейся с войсками Деникина. Талантливый русский генерал Фастыковский спланировал и лично провел ряд операций против деникинцев, был одним из виновников разгрома белых на юге России. В конце 1920 года Фастыковского, как поляка по происхождению, удалили из действующей армии и направили на преподавательскую работу в Москву, в школу усовершенствовани комсостава «Выстрел». Расстреливать не стали — все же заслуженный перед советской властью военспец. Но и положенного ордена Боевого Красного Знамени Михаилу Владиславовичу не дали. А в 1921 году начальник штаба Киевского района И. X. Паука перетащил своего старого сослуживца М. В. Фастыковского в Киев. Бывшему генералу штаб района поручал инспектирование вверенных частей и участков границы. Из одной такой поездки в начале 1922 года Михаил Владиславович не вернулся — перешел границу с Польшей и остался у поляков. Естественно, чекисты тут же бросились арестовывать семью генерала. Но оказалось, что за несколько дней до побега Фастыковский переправил своих родственников к границе, откуда и забрал по дороге в Польшу. Интересно отметить, что в пособничестве Михаилу Владиславовичу обвинили бывшего подполковника И.X. Пауку. Но Иван Христофорович был заслуженным красным военачальником, бывшим начальником штаба Южного фронта, разгромившего Врангеля, личным другом М.В. Фрунзе. Поэтому дело с бегством Фастыковского и пособничеством Пауки пришлось замять, ограничившись его переводом на службу в Сибирь. Вместе с Паукой разъехались по разным уголкам Советской России и другие сотрудники штаба Киевского района, а несколько штабных работников было отдано под суд.
Впрочем, постепенно появлялись и легальные каналы выезда из СССР. В основном это делалось через посольства и консульства тех стран, с которыми большевики имели дипломатические отношения, в первую очередь — республик Прибалтики.
В 1922 году уехал в Эстонию преподаватель Военной академии РККА, крупный ученый, бывший генерал-майор Дмитрий Капитонович Лебедев. По воспоминаниям, он не переносил большевиков и не любил советскую власть. Вступив в РККА в 1918 году, Лебедев считал, что идет защищать свою Родину от немецкого нашествия. Потом, когда на Юге и на Востоке разгорелась гражданская война, бывший генерал отказался от предлагаемых ему большевиками высоких постов и занял скромную должность сотрудника Военно-исторической комиссии, а затем — преподавателя. После установления дипломатических отношений со странами Прибалтики Лебедев, уроженец Эстонии, подал документы на выезд. Он мечтал, что будет преподавать в маленькой Эстонской военной академии генерала Баиова, заниматься наукой, и больше никогда не увидит озверелые чекистские лица, В 1922 году Дмитрий Капитонович получил разрешение на выезд и вскоре оказалс в Эстонии.
Между прочим, домой в Прибалтику в начале 20-х устремились тысячи ее уроженцев — участников гражданской войны в СССР. На Родину вернулась больша часть «гвардии Ленина» — латышских стрелков, почти все бойцы Эстонской дивизии, участвовавшей в штурме Перекопа. А ведь это были самые преданные большевистские войска!
Кроме всего прочего, в Эстонию и Латвию массово уезжали недобитые в Советской России русские немцы. В частности, получил разрешение на выезд бывший русский генерал Александр Оттович Штубендорф. Кроме того, правительства стран Прибалтики принимали многих граждан СССР, родившихся, либо какое-то время проживавших на территории Эстонии, Латвии или Литвы. Особую благосклонность прибалты проявляли к профессионально подготовленным военным, которые почти сразу же занимали видные преподавательские или командные должности в национальных армиях.
Уехать домой в Латвию собирался бывший генерал, в 1919-м главный интендант армий Колчака, профессор Военной академии РККА А.Г. Лигнау. В 1921 году Александр Георгиевич явился в латышское посольство и заявил, что хотел бы узнать условия выезда в Прибалтику. Латышского языка Лигнау не знал, знакомых там у него вроде бы тоже не было. Военный атташе посоветовал Александру Георгиевичу написать письмо бывшему сослуживцу генералу Радзиню, занимавшему высокий пост в латышской армии. Лигнау послушался совета, а через две недели получил от Радзиня теплое письмо с приглашением приехать в Латвию и занять соответствующую должность в армии страны, А.Г. Лигнау уже начал собирать чемоданы, но покидать Родину категорически отказалась его жена. И бывшему генералу пришлось остаться в России. Если бы они с женой знали, что их ждет десять лет спустя!
Новую волну военной эмиграции из СССР вызвало установление в 1924 году дипломатических отношений с Польшей, среди военспецов к тому времени еще оставались поляки, и они, пережив погром 1920 года, депортацию своих сограждан в 1921-1922 годах, сразу же потянулись домой. Одним из первых Советскую Россию покинул бывший генерал Януарий Казимирович Цихович, в Первую мировую войну командовавший 7-й армией. В Советской России генерал Цихович остался, в общем-то, случайно, в РККА никаких ответственных постов не занимал, работал в военно-исторической комиссии. В 1920 году, во врем войны с Польшей, Цихович был арестован и долгое время находился под следствием. Януарию Казимировичу улыбалась судьба погибшего в застенках ЧК генерала Клембовского, и лишь чудо спасло его от смерти.
Да что там Цихович! Ведь в Польшу уехал даже такой знаменитый большевик, как Дзевалтовский! Тот самый, который в 1917 году, будучи поручиком, увел с позиций целый полк, чем сорвал на своем участке наступление. В гражданскую войну Дзевалтовский занимал крупные посты в армии и партии, и вот… уехал в «буржуазно-помещичью» Польшу, стал советником Пилсудского.
Для бегства из СССР бывшие генералы и офицеры использовали не только западные границы. Нелегально уходили за кордон и на Кольском полуострове (в Финляндию), и на Кавказе (в Турцию и Иран), и на Дальнем Востоке (в Китай). Но на смену беглецам приезжали из эмиграции все новые и новые бывшие белогвардейцы, истосковавшиеся по Родине, плохо знавшие советский строй и мечтавшие «умереть под русскими березами». Правда, реэмигрантам выполнить это желание далеко не всегда удавалось: в ОГПУ и НКВД, где они в последующем, как правило, кончали свою жизнь, березы не росли.
В 1925 году официальную лавочку беспрепятственного выезда за границу большевики прикрыли. Они просто сообразили, и надо сказать, во время, что так могла покинуть страну большая часть специалистов разных профессий и интеллигенции! Кроме того, были усилены заслоны на границах, и поток эмигрантов из СССР прекратился окончательно. А перед советскими гражданами плотно сомкнулс железный занавес.
До 1924 года большинство военспецов чувствовало себя в рядах РККА в общем-то неплохо. Несмотря на вытеснение некоторых видных военачальников с ответственных постов, занимаемых ими еще в гражданскую войну, отношение к ним большевиков оставалось по-прежнему ровным. Военспецы продолжали занимать крупные командные и штабные должности и считаться подлинными победителями в гражданской войне. Но тут на арену политической борьбы вышли… «герои гражданской войны». Те самые, которые на протяжении войны побеждали белых только благодаря своим начальникам штабов и оперативных отделов — все эти Блюхеры, Ворошиловы, Буденные, Дыбенки, Якиры и прочие партийные выдвиженцы. В 1924 году они обратились с гневным письмом в ЦК РКП(б), возмущаясь тем, что, мол, настоящие «герои» находятся в «загоне», а всякие бывшие царские прихлебатели-военспецы — «на коне».
Естественно, ЦК сразу же отреагировал на это письмо.
И вот в 1924 году из РККА начали массово изгоняться бывшие генералы и офицеры. Од ним из первых выкинули, как ненужную вещь, начальника Всероглавштаба Николая Иосифовича Раттэля. Старого генерала отправили совершенствоваться в банковском деле и назначили служащим в Промбанк.
Вскоре судьба Раттэля постигла бывшего командующего Южным фронтом полковника В.И. Шорина (сплавили на пенсию), начальника штаба Туркестанского фронта полковника П.В. Благовещенского (тоже отправился на полуголодный «почетный отдых»), командарма полковника А.А. Душкевича (стал служащим Наркомтруда), большую часть сотрудников Полевого штаба РВСР во главе с бывшими генералами Хвощинским Г.М. и Загю М.М. Кроме того, уволили из армии несколько тысяч военспецов, прошедших в рядах РККА всю гражданскую войну.
В ходе следствия по делу «Весна» от арестованных были получены показани о том, что после увольнения из РККА среди старых, заслуженных перед советской властью военачальников начался ропот и недовольство, появились «контрреволюционные настроения». Уволенный с должности начальника штаба 2-го стрелкового корпуса бывший подполковник А. В. Афанасьев на допросах в 1931 году показал: «В армии начались всевозможные чистки, удалялись люди с большим военным опытом и знанием. Чистка проводилась по классовому признаку. Увольняли лиц, одинаково мыслящих со мной, у меня возникли опасения за собственную судьбу, росло озлобление, недовольство среди демобилизованных и отсутствие перспектив у остальных офицеров Генерального штаба». Большое значение для командиров среднего и старшего ранга приобрела партийность. Со знаниями и военным талантом в армии уже не считались. А подавляющее большинство военспецов всячески старалось избежать любых контактов с партией — естественно, это не шло им на пользу. И ведь представляете, как было обидно боевым военспецам: они для большевиков войну выиграли, а их… по шапке.
Постепенно многие бывшие генералы и штаб-офицеры были переведены со строевых должностей на преподавательскую работу. Благо в СССР к тому времени существовало три военных академии (Военная, Политическая и Техническая), школа комсостава «Выстрел» и до сотни всевозможных школ и других учебных заведений для подготовки красных командиров. В ходе допросов следователи расспрашивали подследственных о настроениях беспартийных военспецов, их отношении к партийцам. Среди ответов есть упоминания о том, что, сближаясь друг с другом, чувствуя себя ущемленными, военспецы, отгораживались от партийцев, краскомов и рядовых слушателей.
Вот выдержка из показаний, полученных от бывшего генерала, командовавшего в гражданскую войну Западным фронтом, Д. Н. Надежного: «С одной стороны, я чувствовал себя прочно связанным своим участием в гражданской войне и полученными зато орденами от советской власти, с другой — меня тянуло к товарищам по оружию, товарищам, принадлежавшим к одной среде офицеров старой армии, который, как и тот строй, представительницей которого она была, отошли в прошлое… Кроме того, мы, старые военспецы, чувствовали себя на временной службе до появления новой смены, вышедшей из недр армии, о чем определенно было известно «. Впрочем, А.В. Афанасьеву и Д.Н. Надежному еще повезло. Бывшего полковника Михаила Степановича Матиясевича, командовавшего в РККА 7-й и 5-й армиями, главного военного советника Блюхера и фактического начальника Народно-Революционной армии, одного из руководителей разгрома Юденича, Колчака, Унгерна и Дитерихса, просто втоптали в грязь. Зачем, за что? А за то, что не выгоден был советской власти такой победитель Колчака и Дитерихса. На эти роли уже метили будущие красные маршалы Тухачевский и Блюхер. А куда же деть Матиясевича? Понятно куда — вон из армии.
Вот что Матиясевич рассказывал о себе и своей службе на допросах в 1931 году: «В дни Октябрьской революции единогласно избран командиром полка. В марте 1918 — помощник военрука Витебского военного района. В августе 1918 вызван под Казань и назначен командующим правой группы войск 5-й армии. Группа, скоро мною переорганизованная в 26 стрелковую дивизию, была оплотом 5-й армии, как при движении ее вперед до Урала, так и при ее отходе к рубежу р. Волги. После Красногорской измены назначаюсь в июне 1919 командующим 7-й армии. По овладении Ямбургом и Псковом вновь срочно назначаюсь на Восточный фронт командующим 3-й армии, где шло большое отступление. После упорных и успешных боев сошлись в Омске с 5-й армией, в которую влилась 3-я, а я назначен командующим 5. Участвую в переговорах с чехословаками, в событиях расстрела Колчака. Дойдя до Иркутска и за Байкал руковожу организацией, снабжением и Главкомом армии ДВР, затем то же самое, но с подчинением мне Главкома Монгольской Народно-революционной армией. Руковожу занятием Урги, пленением барона Унгерна и разгромом его конных больших сил.
В показаниях Матиясевича нет признаний в совершении не только преступлений, но и неблаговидных поступков. Матиясевич лишь приводит факты, подтверждающие его заслуги, и сетует на то, что они не оценены по достоинству. За что именно советская власть так жестоко обошлась со своим героем, до сих пор непонятно. Нужно сказать, что Матиясевич во второй половине 20-х достаточно настрадался. Сослуживцы по РККА его сторонились как человека, впавшего у большевиков в немилость. Бывшие белые, каковых в Киеве среди преподавателей было очень много, Михаила Степановича вообще откровенно презирали; мол, никто тебя служить красным из-под палки не гнал. Так Матиясевич и промыкался до 1931 года, пока не был арестован по делу «Весна», признал свою «контрреволюционную деятельность» и получил «положенные» 10 лет исправительно-трудовых работ.
Распространенным поводом для обвинения в контрреволюционной деятельности был донос на человека, которому вменялись в вину антисоветские разговоры. К их числу относились и анекдоты на политические темы. Естественно, любили рассказывать анекдоты и бывшие генералы и офицеры, помнившие еще запах свободы и гласности дореволюционной России. С каждым годом все больше усиливалось недовольство военспецов политикой советской власти. Поэтому они вели «контрреволюционные» разговоры, о которых, по всей видимости, почти всегда становилось известно в ОГПУ. Каким образом?
Все очень просто: еще со времен гражданской войны большевики создали институт секретных сотрудников (сексотов). Были таковые и среди военспецов. Как правило, вербовка происходила во время ареста, когда затравленный и уже приготовившийся к расстрелу генерал или офицер вдруг получал предложение следить за своими товарищами и регулярно доносить о них куда следует. Конечно же, когда речь шла о сохранении жизни, многие арестованные соглашались работать на органы безопасности. Так среди, на первый взгляд, замкнутой касты военспецов появились доносчики.
Тема доносительства до сих пор не изучена историками. Дело в том, что по закону о ФСБ в России и СБУ — в Украине, данные о людях, когда-либо сотрудничавших с органами безопасности, категорически не подлежат разглашению. В силу этого мнение о том, что раскрутка всех громких процессов была осуществлена в основном благодар осведомителям, носит лишь предположительный характер.
Новая волна арестов военспецов началась сразу же по окончании гражданской войны. Но первая половина 20-х годов характеризовалась единичными ударами по недобитому офицерскому корпусу. Только в Киеве в 1922-1924 годах состоялось два громких процесса бывших офицеров. В 1922 году по обвинению в утечке секретной информации был арестован помощник начальника оперативной части штаба Киевского района Иванов. Вместе с ним было схвачено и несколько сотрудников штаба района. В 1924 году «за шпионаж» арестовали новую партию военных во главе с сотрудником пограничного отдела штаба Киевского района Белавиным и его родственником, инструктором обучения кавалерийских частей Демьяновым. Демьянов был близким другом начальника штаба Киевского района Ивана Христофоровича Пауки, и «копали», естественно, именно под него. Но Пауку спасло заступничество Фрунзе, а Демьянова и Белавина расстреляли, хотя обвинения, выдвинутые против них, были на самом деле надуманы.
В 1927 году давление на бывших офицеров значительно усилилось. Волна массовых арестов старых военных прокатилась в Ленинграде. Впрочем, в этом городе репрессии были нормальным явлением во все годы советской власти.
Вообще с 1927 года начинается плавное усиление давления ОГПУ на военные кадры. В первую очередь был усилен контроль за видными военными, вернувшимися из эмиграции: генералами Я.А. Слащевым и донским военачальником А. С. Секретёвым. Интересно, что Якова Александровича сотрудники ОГПУ долго и безуспешно пытались подловить на чем-нибудь антисоветском. В то время он преподавал в школе усовершенствовани комсостава «Выстрел» и вполне мог где-нибудь «оговориться». Но единственным развлечением Слащева были регулярные попойки, где участники застолий напивались до такого состояния, что вообще о каких-либо разговорах не могло быть и речи. Одно время бывшего белогвардейского военачальника пытались даже привлечь к ответственности за умышленное спаивание молодых красных командиров. Но абсурдность идеи была настолько очевидна, что ОГПУ не рискнуло арестовать Якова Александровича по этому обвинению.
В конце концов 11 января 1929 года Я. А. Слащев был застрелен неким гражданином в собственной квартире в Москве якобы в отместку за белый террор. Многие коллеги Слащева после его смерти продолжали службу в Красной Армии, а затем были арестованы по делу «Весна». Они-то в 1931 году и поведали на допросах о бывшем белом генерале и его жизни.
Как оказалось, чета Слащевых не была чужда искусству. Жена Якова Александровича, бывший его адъютант «юнкер Нечволодов», организовала на курсах «Выстрел» драматический кружок, актерами которого были преподаватели и слушатели. Поскольку тема бывшего офицерства для многих на «Выстреле» оставалась актуальной, то и «Дни Турбиных» Булгакова как-то незаметно вошли в жизнь кружка. И автор-то оказался совсем близко — жил напротив дома Слащевых. Был ли Михаил Афанасьевич в гостях у Слащева, сказать пока сложно, но то, что он пару раз заходил на спектакли драмкружка «Выстрела», — это уже подтвержденный факт. С Якова Александровича Слащева Булгаков начал писать портрет своего нового литературного героя из пьесы «Бег» — генерала Хлудова.
Над этой пьесой, посвященной краху Белого движения, Михаил Булгаков начал работать в 1927 году. Но впервые она была опубликована лишь в 1962 году, а спустя восемь лет появилась великолепная экранизация «Бега». В Советском Союзе это была одна из первых попыток показать вместе с «плохими» и «хороших» белых.
Литературный генерал Хлудов во многом похож на своего прототипа Якова Слащева. А актер Владислав Дворжецкий, игравший Хлудова в фильме «Бег», по наитию блестяще воспроизвел многие реальные черты характера Слащева. Да это было и несложно: Яков Александрович своими манерами и поведением походил на известных генерала Скобелева и героя войны 1812 года Дениса Давыдова.
Знал ли Яков Александрович Слащев о готовящейся пьесе? Утвердительно или отрицательно ответить на этот вопрос ответить пока нельзя. Но доподлинно известно, что последние годы жизни бывшего крымского победителя интересовали совсем другие проблемы. Один из его коллег по «Выстрелу», бывший полковник Сергей Харламов, командовавший в гражданскую войну красными армиями, рассказывал на допросах о Якове Александровиче: «И сам Слащев, и его жена очень много пили. Пил он и в компании, пил и без компании.
Жена Слащева принимала участие в драмкружке «Выстрела». Кружок ставил постановки. Участниками были и слушатели, и постоянный состав. Иногда после постановки часть этого драмкружка со слушателями-участниками отправлялась на квартиру Слащева и там пьянство вала. На такое спаивание слушателей командованием курсов было обращено внимание и запрещено было собиратьс со слушателями.
Что за разговоры велись там на политическую тему — сказать не могу. Знаю только, что часто критиковали меня как начальника отдела и кое-кого из преподавателей тактики… Ко мне Слащев чувствовал некоторую неприязнь и иногда подпускал по моему адресу шпильки.
Последнее время при своей жизни он усиленно стремился получить обещанный ему корпус (хотел быть командиром корпуса в РККА. — Прим. Т. Я), Каждый год исписывал гору бумаг об этом. Помню, раз даже начал продавать свои вещи, говоря, что получает назначение начальником штаба Тоцкого сбора. Никаких, конечно, назначений ему не давали. Но каждый раз после подачи рапорта он серьезно готовился к отъезду».
Следует обратить внимание на то, что С.Д. Харламов не дал никаких показаний в ответ на вопрос, какие политические разговоры вели Слащевы. Тем не менее, он достаточно красочно изобразил атмосферу, царившую в доме в прошлом именитого белого генерала.
Ликвидация военспецов в военной промышленности и штабе РККА
В 1929 году, после устранения недобитых троцкистов, ОГПУ вновь на полную силу взялось за старых генералов и офицеров, работавших в раз личных советских учреждениях. Как ни странно, теперь удар чекистов было направлен на… оборонную промышленность, где трудились сотни выдающихся русских артиллеристов, инженеров, топографов, генштабистов. Именно там после гражданской войны большевики сосредоточили весь оставшийся а СССР военно-технический интеллектуальный потенциал.
ОГПУ вырубило под корень всю верхушку Главного управления военной промышленности, как на подбор состоявшего из генералов и полковников инженерных и артиллерийских войск старой армии. Причем среди них были выдающиеся артиллеристы Первой мировой войны, имена которых были известны как в армиях Антанты, так и Четверного союза.
Поводом для ареста послужили регулярные встречи заслуженных ветеранов в домашней обстановке. Уже в процессе следствия все это было квалифицировано как участие в контрреволюционной организации. Но как же ОГПУ вышло на эту псевдоорганизацию? Да как обычно — через стукачей.
Репрессии среди бывших белогвардейцев и реэмигрантов
День 14 августа 1930 года стал последним проведенным на свободе для большинства бывших белых генералов и офицеров. Почему именно в этот день ОГПУ решило устроить массовые аресты — до сих пор загадка. А белых в СССР и особенно в Москве было действительно очень много.
Итак, по состоянию на начало 1921 года только в РККА служило 14 390 генералов и офицеров различных белых армий. В подавляющем большинстве это были командные кадры капитулировавших в 1920 году в Сибири войск Колчака, на Северном Кавказе — Кубанской армии и некоторых донских частей, под Одессой и Новороссийском — деникинских соединений. Естественно, в Красную Армию бывшие офицеры принимались далеко не сразу. Существовали специальные фильтрационные лагеря и тюрь мы, где после окончания следствия бывшие белые либо становились военспецами, либо отправлялись «в расход». Многие пленные казачьи генералы, да и не только они, категорически отказались вступить в РККА, и за это были расстреляны на Северной Двине в 1921 году: Балабин Ф.И. (донец), Г.К. и С.Н. Бородины (оренбуржцы), Марков П.А. (донец), Мальчевский Н. (кубанец), Серафимович (кубанец), Слесарев К.М., Толстов С.Е. (уралец), Хоранов В.3. (осетин), М. Юденич.
В 1921 году ряды Красной Армии значительно пополнились за счет командного состава Кавказских республик, и офицеров, в гражданскую войну проживавших на их территориях. Но кавказцам повезло больше, чем белым, — они избежали фильтрационных лагерей, и в большинстве своем организовано вступили в РККА.
После 1921 года постоянный приток контингента бывших белых обеспечивали реэмигранты, возвращавшиеся на Родину в основном с Балкан, — из числа интернированных врангелевцев. Причем ехали они не десятками и не сотнями — тысячами. И среди этих тысяч — сотни белых генералов и офицеров.
По нашим подсчетам, основанным на сообщениях различных эмигрантских изданий, в 20-х годах домой вернулось 20 белых генералов: Н.С. Анисимов (в 1924 из Харбина), Ю.Ф. Волошинов, Г. К. Гравицкий, С. К. Добророльский, Е. И. Достовалов, Е. Зеленин, П. П. Иванов-Ринов, И. Клочков (донец), А. С. Мильковский, Е. Миронов, Муравьев, Налетов, А. А. Носков, В. М. Остроградский, Рудаков (оренбуржец), Савватеев (донец), А. С. Секретев (донец), Я. А. Слащев, Н. Т. Сукин, Тундутов.
Кроме того, к вышеуказанному списку можно также добавить донского генерала И.Л. Николаева, вернувшегося вместе с Секретёвым и Савватеевым.
Впрочем, собственно до дому из этих генералов доехали не все. На пример, кубанский генерал Муравьев с несколькими другими офицерами в 1923 году был вывезен в Мурманск, где и расстрелян.
В 1923 году процент бывших белогвардейцев в рядах РККА был весьма высок. В частности, это хорошо прослеживается по «Списку лиц с высшим военным образованием… в РККА» на 1923 год. Всего в списке значится 454 генштабиста, включа окончивших в свое время академию по 2 разряду. 93 человека, или больше 20 процентов, составляли военные, вступившие в РККА из белых и национальных армий в 1920-1922 годах. Из них в различных белых формированиях Сибири ранее служило 23 генштабиста (в том числе 10 генералов), в Добровольческой и казачьих армиях — 35 (в том числе 12 генералов), национальных армиях Кавказа и прочих — 35 (в том числе 11 генералов).
В массе бывших белых военных еще со времен гражданской войны существовали свои авторитеты. Среди генералов сдавшейся в 1920 году красным Кубанской армии таковыми считались собственно командующий армией генерал Н. А. Морозов и командир пластунов (кубанской пехоты) генерал И. И. Бобрышев (Бобряшев). Из сибиряков особым авторитетом пользовались генералы В. И. Моторный (бывший начальник штаба Уральской армии) и П. П. Каньшин.
Этим генералам большевики старались оказывать особое уважение. В частности, Н. А. Морозов стал профессором Военно-политической академии в Ленинграде, В. И. Моторный — академии ВВС, а П. П. Каньшин несколько лет служил на ответственных постах в Красной Армии. Лишь легендарный генерал Бобрышев уклонился от «высокой чести» служить большевикам, и работал простым счетоводом в Москве.
В Кавказской, а затем Кубанской армии Иван Иванович Бобрышев доблестно командовал пластунскими батальонами, а во время перехода кубанцев на сторону красных был тяжело болен. Именно поэтому в белой эмиграции считалось, что генерал Бобрышев (Бобряшев) умер в Бутырской тюрьме в 1920 году. Как видим, это не так.
Иван Иванович был частым гостем в доме профессора Военной академии РККА А. Е. Снесарева. Его называли кубанским кумом Андрея Евгеньевича. Сам же Снесарев на допросах упорно именовал Бобрышева полковником, каковым он был еще в царской армии. Многие видные военные знали Ивана Ивановича и через Снесарева поддерживали с ним общение. Таким образом, генерал Бобрышев в какой-то степени был связующим звеном между бывшими белыми и красными генералами и офицерами.
Из реэмигрантов, вернувшихся в Советскую Россию в 20-х годах, в Красную Армию были приняты лишь единицы. Так, из перечисленных выше 20 белых генералов, приехавших в СССР, лишь Я. А. Слащев да А. С. Секретёв были зачислены на военно-преподавательскую работу. Остальным же пришлось довольствоватьс в лучшем случае положением мелких советских служащих. Почему только этим двум генералам была оказана така честь?
Дело в том, что оба этих генерала были именитыми белогвардейскими военачальниками: Слащев — деникинским, а Секретёв — донским. Именно вслед за ними и благодар их призывам стали возвращаться на Родину многие другие белые эмигранты. Поэтому в рекламных целях советская власть приняла обоих генералов на службу в РККА: Слащев стал преподавателем школы комсостава «Выстрел», Секретёв — Московской кавалерийской школы ОГПУ (!).
Бывший командир 4-го Донского корпуса белых Алексей Степанович Секретёв вернулся из эмиграции в начале 1923 года. Еще в Болгарии он примкнул к Союзу возвращения на Родину, в рамках которого основал так называемый Казачий стан из казаков, желающих уехать в Советскую Россию. В 1922 году Секретёв подписал обращение «К войскам Белой армии» с призывом ехать домой. К генералу примкнуло человек 15 из высшего командного состава казачьих частей, а также множество офицеров и рядовых казаков. В начале 1923 года весь Казачий стан генерала Секретёва был перевезен в СССР. Сам Алексей Степанович вместе с вернувшимися несколькими генералами и полковниками попал в Москву, где в один из зимних вечеров явилс на квартиру к известному военспецу, донскому артиллеристу и преподавателю Военной академии Евгению Матвеевичу Голубинцеву. По рассказам Голубинцева на допросах, вся компания была сильно пьяна, и Евгению Матвеевичу всех их пришлось выставить за двери. В кампанию Секретева, соученика Голубинцева по Донскому кадетскому корпусу, также входили бывшие казачьи генералы Савватеев и И. Л. Николаев, донские полковники Борис Секретёв, Леонид Власов, Николай Андреев и родственник Евгения Матвеевича Авенир Фомин. Совершенно иной контингент реэмигрантов представляли бывшие чины так называемых цветных частей Добровольческой армии — алексеевцы и марковцы. У Деникина, а затем Врангеля Марковская дивизия и Алексеевский полк наравне с корниловцами и дроздовцами считались самыми отборными белогвардейскими формированиями. Поэтому возвращение домой представителей этих формирований выглядело более чем подозрительно. Причем и возвращались-то не мелкие чины: два генерала, один полковник, как минимум, десятка два офицеров.
Самым известным в этой категории реэмигрантов был генерал-майор Юрий Константинович Гравицкий, участник Ледяного похода, в 1919-1920 годах командовавший Сводно-Стрелковым полком, а в Галлиполи возглавивший Алексеевский полк. Он, первопоходник, один из первых белых добровольцев, в силу своей предыдущей деятельности не мог вот так с бухты-барахты вдруг искренне полюбить советскую власть. Более того, еще летом 1921 года, когда Гравицкий находился в эмиграции, красная разведка называла его одним из членов реставраторской группы во главе с командующим добровольческими частями генералом Кутеповым, куда входили командиры всех цветных частей.
И как же Гравицкий докатился до возвращения на Родину? Очень может быть, что Юрий Константинович был направлен белогвардейским командованием в Советскую Россию для налаживани подпольной работы. Известно, что инициатором такой деятельности был генерал Кутепов, а Гравицкий являлся не только его подчиненным, но и близким боевым товарищем.
Чтобы раскаяние Юри Константиновича походило на правду, в Галлиполи ему «подмочили» репутацию; произвели расследование одной, в общем-то, мало стоящей операции весны 1920 года, по итогам которого Гравицкого признали виновным в ряде упущений. Из-за этого уже 5 июня 1921 года Ю. К. Гравицкий был отстранен от командования Алексеевским полком.
Теперь Юрий Константинович «со спокойной совестью» отправился в советскую репатриационную комиссию. Наверняка резкое перекрашивание такого заслуженного белого генерала вызвало какие-то подозрения у большевиков, но, несмотр на это, Гравицкий все же уехал на Родину. Вместе с Юрием Константиновичем ряды белой армии покинули и его сослуживцы: генерал-майор Е. И. Зеленин и полковник Д. В. Житкевич.
Генералы Гравицкий и Зеленин осели в Москве, Житкевич уехал домой на Черниговщину. Юрий Константинович хорошо устроился — стал пожарным ВСНХ СССР. К тому времени в Москве собралось много бывших белых, в том числе чинов цветных частей. Все они, естественно, общались между собой, и… поддерживали отношения с «руководством» — ветеранами Ледяного похода, старшим из которых как раз и был Гравицкий. Об этом дал интересные показания бывший кадет 2 Московского кадетского корпуса и вольноопределяющийся Лейб-гвардии Казачьего полка белых В. С. Лебедев, арестованный по делу «Весна.
Конечно, за Юрием Константиновичем и прочими бывшими белыми пристально следили органы ОГПУ. Но что именно стало последней каплей для начала погрома вчерашних белогвардейцев, я сказать не могу.
Итак, 14 августа 1930 года по Москве прокатилась волна массовых арестов бывших белых. Были схвачены бывшие генералы Секретёв, Савватеев, Бобрышев, Николаев, Зеленин, а через две недели к ним присоединился и Гравицкий. В эту же компанию попал и один бывший сибирский белый генерал А. И. Редько, в 1920 году командовавший против красных Тобольской группой войск. Также было арестовано множество офицеров и бывших белых политических деятелей, в частности — член правительства Кубанской рады П. М. Каплин.
Об арестах бывших белогвардейцев в Москве сразу же стало известно. Так, на допросах по делу «Весна» профессор Военной академии Е. М. Голубинцев рассказывал, что, вернувшись 30 августа 1930 года из полевой поездки, он получил от своего родственника Авенира Фомина записку с сообщением, что все они арестованы.
В записке в числе арестованных также были названы полковники Аггеев и Николай Голубинцев. Фомин предупреждал Евгения Матвеевича о грозящей ему опасности: на допросах на него наговаривали братья Секретё вы и Николай Голубинцев. Всем бывшим белогвардейцам вменялись в вину подготовка вооруженного восстания и шпионаж. По приговору Коллегии ОГПУ от 3 апреля 1931 года 31 активный участник организации бывших белогвардейцев был приговорен к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 8 апреля. Среди расстрелянных значились генералы А. С. Секретёв (бывший командир 4-го Донского корпуса), И. Л. Николаев (начальник 10 Донской дивизии), И. И. Бобрышев (командир пластунов), А. И. Редько (командующий Тобольской группой войск), Ю. К. Гравицкий (командир Алексеевского полка), Е. И. Зеленин (комбриг 6-й пехотной дивизии), полковники Д. В. Житкевич (командир Самурского полка), Б. Д. Макуха (начальник конвоя) и многие другие.
Впрочем, это не был единственный расстрел. Там же, в Москве, расстреляли так называемую кадетскую организацию — бывших учащихся, выпускников и преподавателей Московских кадетских корпусов, а также еще ряд в прошлом белых командиров, В частности, были расстреляны генералы Ю. Ф. Волошинов и Савватеев. Был арестован, и, возможно, также расстрелян бывший белый генерал В. М. Остроградский (по крайней мере, эта участь постигла его сына — московского кадета). Также по логике вещей, возможно, были расстреляны и арестованные казачьи полковники Аггеев и Борис Секретёв, но подтверждений этому пока не найдено.
К сожалению, масштабы погрома бывших белогвардейцев мне не известны. По крайней мере, можно утверждать, что летние аресты 1930 года касались лишь Москвы. В Ленинграде и на Украине ликвидация белых состоялась в рамках дела «Весна» в конце 1930 — начале 1931 года. В Сибири же истребление бывших белогвардейцев вообще пришлось на 1932 год.
Часть статьи.
Фильм