"Еврейство было и будет всегда врагом Империи, Нации, и Православия…"
После начала войны Иван Лукьянович напечатал в антисемитской газете Геббельса Der Angriff ("Атака") статью о "еврейских комиссарах" — Солоневич был отъявленным антисемитом.
Трудно поверить, что этот наблюдательный и заинтересованный человек не знал о "решении еврейского вопроса" в предвоенной Германии. Трудно ставить его и на одну доску с другими литераторами и художниками, которых по-своему ценила нацистская верхушка, от Вагнера до Достоевского. Автор бестселлеров в нацистской Германии, тексты которого распространялись позднее на оккупированных территориях СССР как пропагандистская литература.
В своей статье "Патриоты и комиссары. Враг N 1 русских народных масс" 3 июля 1941 года в геббельсовской "Атаке" Солоневич воздал должное "классическому" для нацистской пропаганды образу "еврея-комиссара":
"Никакие патриотические и национальные лозунги не смогут отвратить ненависть русского народа от его истинного врага — еврейского комиссара… Для русских народных масс еврейский большевизм — это враг N 1, давнишний враг, враг нации и враг Отечества… Никакая ложь и никакие напоминания о Суворове не вытеснят запечатлевшуюся в народном сознании картинку еврейского комиссара, который в случае победы уничтожит не только мужика и рабочего, но и всех крестьян и рабочих в Европе".
Солоневич организовывал фашистское движение в среде русской эмиграции 1930-х, прежде всего создав Российское народно-имперское (штабс-капитанское) движение.
Не менее конкретно выражено отношение "штабс-капитанов" Солоневича к "еврейскому вопросу" и в политических тезисах движения. Ему посвящен специальный раздел:
"18. Еврейский вопрос:
1. Национальное русское правительство должно закончить попытки всех своих предшественников — начиная с киевских князей — и ликвидировать еврейский вопрос окончательным образом. Единственно возможной формой такой окончательной ликвидации будет эмиграция всех русских евреев в страны, не имеющие с Россией общих границ.
2. Русское правительство, подавляя всякие попытки физического насилия над еврейским населением (погромы), обязано немедленно принять все необходимые административные, экономические и дипломатические меры, чтобы обеспечить выполнение этого плана. Впредь до его выполнения правительство обязано очистить от еврейского участия и еврейского влияния все ведущие отрасли русской национально-государственной жизни.
3. Евреи принципиально не признаются гражданами России и рассматриваются в качестве временных и нежелательных иностранцев".
Неудивительно, что имя Солоневича всплывает в письмах эмигрантов конца 1930-х с характерными эпитетами. Так, в переписке философа Ивана Ильина и писателя Ивана Шмелева в 1939 году встречаются следующие замечания:
И.Ильин: [Солоневич] гад последний! наемный агент Геббельса, живет под Берлином в отнятой у евреев вилле.
И.Шмелев: Для меня Солоневич был всегда гадом. Его приемы — грязные. Это какой-то вывихнутый большевик, не без русской (грязной только) соли".
— Чести ИМ эти высказывания не добавляют ни сколько.
полностью: https://www.kommersant.ru/doc/3390752
***
Памяти Ивана Лукьяновича Солоневича.
24.04.1953. – Умер в Уругвае эмигрантский публицист Иван Лукьянович Солоневич.
О народной монархии.
Иван Лукьянович Солоневич (1.11.1891–24.4.1953) родился в белорусском селе в крестьянской семье, закончил гимназию, занимался спортом, стал журналистом. Осенью 1913 г. поступил на юридический факультет Петербургского университета, но не окончил его. Во время войны в армию Солоневича не призвали из-за близорукости. Сразу после революции участвовал в Белом движении на юге, но не эвакуировался из-за болезни.
При большевиках работал спортивным журналистом и инструктором. Планировал вместе с братом побег из СССР в Финляндию, но вследствие третьей неудачной попытки в 1933 г. они были арестованы и отправлены в лагеря, где им удалось устроиться спортивными инструкторами и летом 1934 г. подготовить оттуда новый совместный побег – в Финляндию.
Попав в эмиграцию, сначала жил в Финляндии, потом в Париже, в Софии. Выпустил правдивую книгу "Россия в концлагере", которую либеральные и не знавшие жидобольшевицкого ужаса европейцы сочли клеветнической. Советские агенты неоднократно пытались его убить, в 1938 г. взорвали жену и сына Солоневича бомбой, присланной по почте, после чего Солоневич переселился в более безопасную Германию.
Книга о соловецком концлагере сделала его знаменитым в русском Зарубежье. На волне этого успеха он стал известным (бойким, своенравным, отчасти скандальным) публицистом, напористо критиковавшим все эмигрантские организации и авторитеты в своей газете "Голос России". Пытался основать собственное "Движение штабс-капитанов". Из-за этого его подозревали в "засланности", во что, конечно, трудно поверить.
Солоневич был известным монархистом, хотя и не особенно чутким к православному содержанию русской монархии. Это основной недостаток его творчества.
В частности таковы многие его утверждения в его главной книге "Народная монархия". В возникновении русской идеи Солоневич считал натуралистический момент, в духе евразийства, более основополагающим, чем религиозный: «В формировании нации религия играет второстепенную роль…» (Народная монархия. Сан-Франциско, 1978. Ч. I. С. 9–10; Ч. III, С. 62). И другие его представления о Православии неверны (например: I–90, II–29; IV–76, 97); видимо поэтому, в части "Дух народа" именно о православном духе ничего не сказано. Поэтому у него: «Россия до 1917 года была, вероятно, самой бедной страной европейской культуры» (I–110); «со страниц великой русской литературы на вас смотрят лики бездельников» (II–88), мол, если прав Достоевский, то прав и гитлеровский идеолог Розенберг (II–91). Солоневич нередко позволяет себе развязную форму и даже чертыхается (I–61, III–117, IV–45); порою в полемике он запальчиво ломится в открытую дверь. Впрочем, он и сам признает за собой «некоторый налет дилетантизма» (III–7) и пишет: «Лично я принадлежу к числу людей, которые стесняются сравнительно мало. Есть люди более скромные» (IV–47).
Однако в "Народной монархии" содержится много верных суждений о Московской Руси в ее сравнении с петровской эпохой. Свою идею "народной монархии" Солоневич взял именно из допетровского социального строя русского государства, публицистически ярко развив аналогичные идеи Л.А. Тихомирова о "сочетанной власти".
Вспомним, что тогда Цари правили вместе с Боярской думой (аристократический элемент власти) и Земскими Соборами (демократический элемент). Позже славянофилы считали Земские Соборы непременной принадлежностью русской монархии, а Тихомиров подчеркивал:
«Можно иметь единоличную власть и без монархии. Наоборот, можно и при монархии пользоваться всеми силами коллективных властей повсюду, где они нужны» и использовать «в государственном деле лучшие свойства всех принципов власти, не допуская их лишь до вредного верховенства» ("Монархическая государственность"). При этом в допетровской Руси именно Церковь соединяла Царя с народом. Однако позже эта связь была разрушена Петром, и посредником в общении Государя с народом вместо Церкви стала бюрократия.
Напоминая об этом и используя идеи Тихомирова, Солоневич распространял понятие "симфонии" на три власти: царскую, церковную и земскую и выдвигал понятие монархии соборной, народной. Он отмечал, что в наибольшем виде такая "симфония" была осуществлена именно в Московской Руси, где самодержавие преодолело аристократический боярский феодализм в опоре на "мизинных людей" (сыгравших главную роль и в победе Москвы над феодально-западническим Новгородом). Поэтому московское самодержавие, в отличие от Западной Европы, имело «чисто народное демократическое рождение», ибо простые люди были кровно заинтересованы в верховной защите от феодального и боярского произвола и всегда поддерживали монарха.
И если в Западной Европе первые отвоевания "свобод" у монархов-абсолютистов были достигнуты в пользу аристократического слоя, но не в пользу народа, – то в Московской Руси народ имел свои свободы гораздо раньше Европы, защищая их вместе с Царем и Церковью против феодальных поползновений аристократии. Поэтому В.О. Ключевский называл русское самодержавие "демократическим", а Солоневич справедливо утверждал:
«Та "азиатская деспотия", в виде которой нам рисовали Московскую Русь, имела свой габеас корпус акт [закон о свободе личности, принятый английским парламентом в 1679 г.], имела свой суд присяжных, свое земское самоуправление и имела дело со свободным мужиком. Не с крепостным, и тем более не с рабом. И если мужик был прикреплен к земле, то совершенно тем же порядком и в совершенно той же форме, в какой служилый слой был прикреплен к войне. Самоуправления, равного московскому, не имела тогда ни одна страна в мире…».
После сокрушительных Петровских реформ «усилия ряда русских царей – Павла I, Николая I, Александра II и Николая II, за которые Павел I, Александр II и Николай II заплатили своей жизнью – не воссоздали и половины свобод Московской Руси» – писал Солоневич.
В целом же И.Л. Солоневич бойкий интересный публицист, но не мыслитель. И даже в публицистике у него часто отсутствует должный духовный уровень, например, в его популярной работе "Великая фальшивка февраля".
Исходная позиция его в основе правильная: «в феврале 1917 года никакой революции в России не было вообще: был дворцовый заговор… никакой "народ" никакого участия в Феврале не принимал… Правые не могут признаться в том, что страшная формулировка Государя Императора о предательстве и прочем относится именно к их среде, левым очень трудно признаваться в том, что февральская манна небесная, так неожиданно свалившаяся на них, исходила вовсе не от народного гнева, не от восстания масс и вообще не от какой "революции", а просто явилась результатом предательства, глупости и измены в среде правившего слоя».
Однако причину крушения монархии Солоневич видит лишь в социальных противоречиях, в вырождении дворянства и старого правящего слоя, включая Династию, в господстве бюрократической системы, в измене генералитета,– всё это во многом верно, хотя и искажено личной неприязнью простолюдина Солоневича к дворянству. Кроме того, он преувеличивает (вопреки обратным фактам) и некое экономическое неблагополучие в Российской Империи, и неграмотность (якобы «восемь десятых русского населения не умеют ни читать, ни писать» – ?!), «пережитки крепостничества», упоминает цензуру, "русификацию" в Польше, Прибалтике и даже: «затевается нелепый процесс Бейлиса, который кончается его оправданием, но который производит во всем мире совершенно скандальное впечатление».
«Болото правящего слоя» своей безпомощностью, конечно, подрывало доверие к власти в условиях "антицаристской" пропаганды, но в какой-то мере и сам Солоневич демонстрирует тут свою подверженность ей, заключая: «Февральскую революцию сделали чухонские бабы Выборгской стороны» (пресловутый "хлебный бунт"), – в противоречие со своим основным тезисом: «к Февралю «народ» не имел ровно никакого отношения… Февраль 1917 г. – это почти классический случай военно-дворцового переворота». (Оксфордский историк Г.М. Катков писал о подготовленности революционерами этого "хлебного бунта": Катков Г. Февральская революция. Париж, 1984.)
Главное же, концентрируясь на внутренних социально-экономических причинах и измене правящего слоя, Солоневич полностью отвергает внешние причины: стремление еврейства и масонства – мiровых антихристианских сил – устранить в лице православной России главное (удерживающее) препятствие их глобальному господству. Не упоминает даже заграничное финансирование всех антирусских сил в годы войны («Лично я думаю, что в подготовке Февраля немецкие деньги никакой роли не играли», – а в разложении армии и революционной дезинформации?), высмеивает «совершенно детские легенды об "английском заговоре"… С таким же основанием можно ссылаться на йогов, магов, волшебников и прочих людей того же сорта» и вообще не упоминает предательство союзников по Антанте. Даже упоминая Я. Шиффа и его откровенный обмен телеграммами с Милюковым, сомневается в том, что Шифф финансировал революционеров, а якобы Ротшильды поддержали Россию кредитом… (А как же знаменитый еврейский ультиматум 1915 года?).
Во время Второй міровой войны Солоневич жил в Германии, но активной политической деятельностью не занимался, считая антирусскую политику Гитлера проигрышной. В эти годы он работал над книгой "Белая империя" (она же "Народная монархия").
После войны эмигрировал в Аргентину, где в 1948 г. основал газету "Наша страна", до сих пор сохранившую скандально-критический стиль своего основателя. (В начале 1950-х гг. он в своей газете даже призывал эмиграцию поддержать атомную войну США против СССР.) В результате неприятностей с аргентинскими властями был вынужден переехать в соседний Уругвай, где скончался в 1953 г.
"Народная монархия" – его наиболее ценное произведение, раскрывающее социально-политическое значение монархии как наиболее справедливого народного строя.
М.В.Н.
24 апреля 1953 года умер великий русский публицист ( белофашист) Иван Солоневич (1891–1953).
«Жизнь страны — всякой страны, — настаивал Иван Солоневич, — определяется не героическими подвигами, не стахановскими достижениями, не пятилетними или четырехлетними планами и не декламацией об этих планах; она определяется миллиардами маленьких усилий сотен миллионов маленьких людей».
Иван Солоневич — уникальный общественный свидетель и социальный “копиист” первой половины XX столетия, времени мировых потрясений и социальных катастроф, которых, по его собственному признанию, он участвовал лично, “своей шкурой”. Судьба Ивана Солоневича удивительна — он попадал в места наибольшего социального движения как будто специально для того, что бы оставить о них свои письменные “фотографии”.
В своем писательстве он констатировал лично увиденное и лично пережитое. Это свидетельство о социализме — каков он есть в его жизненных реалиях — из первоисточника, при этом автор имел возможность сравнивать гитлеровский Рейх со сталинским СССР, дореволюционную Империю с послереволюционной Россией.
Он, пожалуй, самый современный писатель из классиков русского консерватизма. Его слог наиболее доходчив до слуха постсоветского читателя.
У великих мастеров русского слова имперское величие и личностная, интимная душевность сливались в удивительное единство, рождая вечные творения человеческого духа. Потрясающая откровенность, открытость в писательстве — дар уникальный, и он присущ Ивану Солоневичу в полной мере.
Если говорить об учителях Ивана Солоневича, то необходимо назвать по меньшей мере три имени: М.О. Меньшиков, В.В. Розанов и Л.А. Тихомиров. Феномен Ивана Солоневича возрос из публицистического мастерства Михаила Меньшикова, из его “Писем к ближним”, стиль которых Иван Солоневич в своих произведениях довел до глубокой степени доверительности; из логичности и синкретичности таланта Льва Тихомирова, даже не всего Тихомирова, а конкретно его книги “Монархическая государственность”, с которой Иван Солоневич не расставался во всех перипетиях своей эмигрантской жизни; из своеобразной микротомичности личной жизни Василия Розанова.
Иван Солоневич не мог не читать розановские “Уединенное” и “Опавшие листья” (они выходили именно тогда, когда Иван Лукьянович уже жил в Петрограде и работал в “Новом времени”). Он не мог не перенять у своего любимого писателя интимной доверительности к читателю и внимания к кажущимся мелочам, тонко и убедительно перенеся их на социальную ткань.
Влияния корифеев русской мысли старшего поколения на И.Л. Солоневича, на его стиль и его мысль нисколько не уменьшают его собственной значимости и оригинальности вклада в русскую политическую мысль.
Семипудовый богатырь с добродушной улыбкой, не потерявший благожелательности и вкуса к жизни, Иван Солоневич являл собой особый тип оптимистического политического публициста.
Вероятно, человеку не прошедшему, как Иван Солоневич, весь ад социальных экспериментов, будет трудно понять всю глубину того отвращения, которое он питал ко всяческим революциям и социализмам.
Революцию, как он удачно выразился, чаще всего описывали с “преобладанием романа над уголовной хроникой”, всегда пытаясь выдумать какой-нибудь литературный ход, чтобы чистую уголовщину прикрыть благородной идеальной романтикой или хотя бы разбавить кровавую реальность флером вымысла. И.Л. Солоневич называл такой подход бессовестным.
Героическая и энергическая фигура Ивана Солоневича никак не вписывалась в кладбищенскую тишину советской нормы. “Советская власть, — писал Солоневич о поколении “несгибаемых ленинцев”, — выросла из поражения и измены, и она идет по путям измены и поражения. Она была рождена шпионами, предателями и изменниками, и она сама тонет в своем же собственном шпионаже, предательстве и измене.
На двадцатом году революции революционное поколение сходит с исторической арены, облитое грязью, кровью и позором: более позорного поколения история еще не знает. Очень небольшим утешением для нас может служить то обстоятельство, что русских людей в этом поколении очень мало. Это какой-то интернациональный сброд с преобладающим влиянием еврейства — и с попыткой опереться на русские отбросы (сволочей)”.
Вся русская история сродни жизни христианина и представляет собой череду духовных подвигов и греховных падений, накопления и оскудения, государственного строительства и анархического разрушения. Двадцатый век был веком, когда маятник национальной психологии давал наибольшее отклонение от царского, срединного пути, избранного нашими предками в конце позапрошлого тысячелетия, — пути построения автаркийного расширяющегося православного мира. Особую роль в этом соблазне поиска нетрадиционных для нации путей сыграли идеи демократии и революции, знамена которых к концу XX столетия пропитались русской кровью, позором государственной измены и духом национального предательства. Им нет никакого исторического оправдания, и они будут вспоминаться с таким же ощущением стыда.
Иван Солоневич жил и писал в самые сложные времена Великой Смуты XX века, но не потерял надежды на возрождение дорогого Отечества и всегда отвечал сомневающимся в его политическом оптимизме таким образом: “Очень многие из моих читателей, скажут мне: “Все это, может быть, и правильно — но какой от всего этого толк? Какие есть шансы на восстановление Монархии в России? И я отвечу: приблизительно все сто процентов”.
Автор: Михаил Смолин — сволочь и пособник ЖОРа.