«Потомство моё прошу брать мой пример: всякое дело начинать с благословением Божьим;до издыхания быть верным Государю и Отечеству; избегать роскоши,праздности,корыстолюбия и искать славы через истину и добродетель». А.В. Суворов.
Суворов Александр Васильевич – замечательный русский полководец, положивший начало славной эпохе побед русской армии. Суворов легендарная личность для русской истории. Александра Васильевича любили солдаты, которых он поднимал на бой личным примером, о нем слагались легенды в народе, все русское общество восхищалось подвигами талантливого полководца.
Александр Васильевич Суворов родился в 1730 году. Отец Суворова был офицером. Когда Александру исполнилось 7-мь лет, отец решил не записывать его в армию, посчитав, что здоровье сына, не позволит ему служить. После этого маленький Саша начал усердно работать над собой. Каждое утро будущий полководец начинал с обливания холодной водой, много времени он уделял и верховой езде. Александр Васильевич любил читать, особенно ему нравились книги о войне…
Александр не любил сидеть за праздничным столом, не любил, когда к родителям приезжают гости. Однажды, гостем родительского дома оказался офицер от артиллерии Ибрагим Петрович Ганибал. С его легкой руки Суворов был записан в Семеновский полк. Ганибал, первый раз увидел мальчика, и произнес: «Добрый будет Воин!». После поступления в полк Ганибал подарил Суворову именную саблю самого Петра I. Отец Суворова не выпрашивал для сына никаких званий и привилегий, в итоге Александр Васильевич долгое время оставался солдатом.
Первый боевой опыт Суворов получил в 1756 году, во время Семилетней войны. В августе 1759 года Суворов принял участие в Кунерсдорфском сражении. В нем прусская армия была разбита. Ярче всего Суворов проявил себя в сражении под Кольбергом. Кольберг осаждался русскими войсками под командованием Румянцева, но к городу спешили новые прусские силы. Против них выдвинулся Донской Казачий полк, в расположении которого находился Суворов. В битве с прусским корпусом, Суворов проявил своё неистовое мужество, командирскую инициативу и способность принимать ответственные решения в трудную минуту. К концу войны с Пруссией Суворов был начальником штаба легкого кавалерийского корпуса. В ноябре 1761 года стал командовать Тверским драгунским полком.
За боевые заслуги в Семилетней войне, Румянцев предоставил Суворова к производству в полковники. Удовлетворить данное ходатайство могла лишь сама Императрица Екатерина II. Представ перед Императрицей летом 1762 года, она назначила его полковником Астраханского пехотного полка. Через год Суворов был назначен командующим Суздальского пехотного полка, стоявшего в Петербурге. Командовать суздальцами Суворову пришлось около 5-ти лет. За это время он разработал свою первую программу солдатского обучения.
Вскоре Суворову удалось поучаствовать в Войне за Крым, проявить себя при взятии Очакова, взять непреступный Измаил, подавить восстания Пугачева. Победы приносили Суворову чины и известность, и в сентябре 1786 года Суворов был произведен в генерал-аншефы.
Суворов участвовал в Сражение при рымнике, подавлял Польские восстания, вообщем верой и правдой служил Императрице и русскому народу. После смерти Екатерины II, Суворов попал в опалу к новому Императору Павлу I. Тем временем в Европе бушевал молодой Наполеон. Война с Францией была неизбежна, и австрийцы, наши союзники, попросили прислать им для войны с Францией фельдмаршала Суворова. Заграничные походы русской армии принесли Суворову еще большую славу. Переход через Альпы, Итальянский и Швейцарский походы. Эти события вошли в военные пособия многих стран. За зарубежную компанию Суворов получил звание генералиссимуса. Новая Война подорвала здоровья Великого полководца, и 17 мая 1800 года, Суворов скончался.
В Биографии Суворова не значиться ни одного поражения. Суворов поистине гениальный полководец, герой своего времени. Александр Васильевич Суворов оставил большой след не только в российской истории, но и мировой.
* * * *
О Суворове: Штурм Праги, 1794 года.
Рассказы старого воина о Суворове.
Старков Я.
Книга 1
По изданию: Рассказы старого воина о Суворове. Издание Москвитянина. М., 1847.
VII. Штурм Праги, 1794 года
22-го октября утром рано — армия наша двинулась из лагеря при м. Кобылке, тремя колоннами. С распущенными знаменами, со звуком труб и музыки и с грохотом барабанов подошла на вид к укрепленной Праге, и часу в одиннадцатом пред полуднем была расположена на показанных местах на пушечный выстрел, от укрепления. Передовые неприятельские посты согнаны, и свои сторожевые были поставлены. Тут мы увидали огромность неприятельских укреплений, за которыми буйство и непокорность законной власти укрылись. Смотря на этот ретраншамент, ратники наши говорили: видите ль, братцы? Поляки глядят на нас как молодые сычи из гнезда.
Часа за три пред вечером, Александр Васильевич, с некоторыми гг. генералами, полковыми начальниками и с свитскими офицерами, осматривал неприятельское укрепление, и тогда указал места для заложения батарей, и точки в неприятельских укреплениях, на которые должно идти штурмом. — Гг. республиканцы тешились стрельбою из пушек в конвой Александра Васильевича. Целый этот день и почти всю ночь артельные солдатские повозки, и все, какие только находились, экипажи были употреблены на перевозку из лесу при Кобылке сплетенных тур, фашинника, лестниц и хвороста с кольями для плетней.
С 22го на 23е число ночью устроены наши батареи и поставлены все пушки. С раннею зарею, к удивлению и страху поляков, они начали действовать шибко и беспрерывно по неприятельским укреплениям, стрельба продолжалась до глубокой ночи. Сказывали после, что поляки воображали укрепление свое неприступным, и полагали, что Александр Васильевич будет вести правильную осаду. — Бедняжки! обманулись.
Днем 23 го числа во всех полках были сплетены плетни — каждый от двух с половиною сажень длины, и от двух с половиною до трех аршин ширины. Пред вечером назначены и отделены избранные охотники с их начальниками и рабочие нести плетни, фашины и лестницы; людям, особенно назначенным для разрушения неприятельских преград, роздан ротный шанцевый инструмент. — И так пред сумерками накануне страшного для поляков часа все у нас было готово к штурму.
Запылали костры дров, и собрались воины каждой роты в круг, как одно семейство, поговорить с радостною шуткою о наступающем времени, часе, в который должно испить, кому Бог приведет, чашу смертную. — В семь часов вечера читан был нам полковой приказ. Вот, сколько могу припомнить, точные слова, в нем написанные: «Его сиятельство граф Александр Васильевич Суворов приказал:
«1. Взять штурмом Прагский ретраншамент. — И для того:
2. На месте полк устроится в колонну поротно. Охотники с своими начальниками станут впереди колонны; с ними рабочие. Они понесут плетни для закрытия волчьих ям пред вражеским укреплением, фашинник для закидки рва, и лестницы, чтобы лезть из рва чрез вал. Людям с шанцевым инструментом быть под началом особого офицера, и ехать на правом фланге колонны. У рабочих ружья чрез плечо на погонном ремне. С нами егеря, Белорусцы и Лифляндцы; они у них направо.
3. Когда пойдем, воинам идти в тишине, не говорить ни слова, не стрелять,
4. Подошед к укреплению, кинуться вперед быстро, по приказу кричать: Ура!
5. Подошли ко рву, — ни секунды не медля бросай в него фашинник, спускайся в него, и ставь к валу лестницы; охотники стреляй врага по головам. — Шибко, скоро, пара за парой лезь! — Коротка лестница? штык в вал, — лезь по нем другой, третий. Товарищ товарища обороняй! Ставши на вал, опрокидывай штыком неприятеля — и мгновенно стройся за валом.
6. Стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! Держаться своих в средину; от начальников не отставать! — Везде фронт.
7. В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить: безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать.
8. Кого из нас убьют, — Царство Небесное, живым — слава! слава! слава!»
Приказ этот, как изволите видеть, немногоречив, но полон гениальной воли Александра Васильевича, и для всех нас был понятен.
Нам прочли его раза три; старики ратники говорили: мы знаем, что отцу Александру Васильевичу угодно; не в первину нам; и мы усердно исполним святую его волю. Теперь-то нам и послужить Матушке нашей Государыне Царице!… Ну, гг. поляки! к разделке!! — крутя усы свои, говорили гренадеры: к разделке непотребные — за кровь наших, изменнически пролитую в Варшаве на Страстной неделе!… Пора вас убаюкать! — Все было весело; все радовались, и будто сбирались на пир какой. — С такими людьми, ей же — ей-ей, смерть была красна. Да о ней, правду сказать, и не думали. Тогда между ратниками была сходная с их богатырскою удалью пословица: смерть — копейка! голова — наживное дело.
Все мы как под венец надели на себя чистое белье, и ждали исполнить волю Александра Васильевича. — Пред полуночью был поставлен близ огней наших ротный образ святого угодника Божия Николая Чудотворца, и затеплена пред ним свеча в фонаре. Богатырь наш начальник Ф. В Харламов, явился в кругу роты, и говорил: «слышите, дети! надобно нам, как христианам, как русским, помолиться господу Богу и его святому угоднику Николаю; попросить у господа Бога милосердия о победе над врагами и покровительства над нами. Да и помиримся со всеми. — Слышьте, друзья мои! это хорошо будет, это по нашему, это по-русски; это нужно! — А мы только хотели просить о том Вас, ваше высокоблагородие, отец наш Ф. В., заговорили гренадеры.
И вот вся рота окружила образ Св. Николая Чудотворца. Впереди стал наш начальник с офицерами, и он — старик великан, перекрестясь, сказал громко: дети! Господу помолимся! — и ратники говорили, крестясь: Господи, помилуй нас! — Отец наш начальник опустился на колени, и вся рота за ним тож сделала. Всякий, воззревши на образ Угодника, тихо про себя творил с душевным умилением Господу Богу молитву, и упадал челом своим к земле. Не в одной нашей роте, но в целом полку, да и во всей армии приносимо было Господу Богу Создателю моление.
После молитвы ротный начальник тут же говорил нам: Слышите, дети! в драке помнить Бога; напрасно неприятеля не убивать; они такие же люди; бить храбро, дружно, вооруженного неприятеля, и слушать моего голоса. Теперь спать я вам не советую; скоро настанет время идти на пир к друзьям, которые ждут нас со Страстной недели. — Отец наш сел на обрубке дерева. Между многими наставлениями он рассказывал нам примеры русского богатырства в былое время, и между прочим говорил: чем ближе к врагу, тем лучше. Храбрый впереди, — и жив; трусишку и назади убивают, как собаку; ему, если и жив останется, ни чести ни места нет. — После многих подобных наставлений нам, он приказал старшему сержанту Шульгину принести водку, и налив ее рюмку, сказал: за здоровье ваше, дети! — Выпил, и велел поднести по манерочной крышке всем, кто пьет. — Так умели начальники возбуждать в воинах дух нравственности, храбрости и любви к себе. Они были истые отцы, и мы были точно как дети, ими руководимые.
Ночь была слишком темная, мглистая; погода сырая, холодная. — В три часа мы стали во фронт, и с тишиною двинулись вперед. Колонна наша была в самом центре армии, на правой стороне нашего полка были два егерских баталиона. — Отошедши на довольное расстояние, остановились, и около часу дожидали знака — идти к укреплению. Между нами тишина была гробовая. Мы были так близко к неприятелю, что ясно слышали отклик его наружных часовых. И говор в неприятельском укреплении, как прибой волн морских, гудел.
Вдруг взвилась сзади нас ракета, лопнула, и тысяча искр, и сотни звезд, рассыпались и заблистали в темной высоте. Всяк из нас, перекрестясь, сказал в душе своей: Господи благослови и помилуй! — И колонна в глубокой тишине ускоренным шагом двинѵлась вперед. Охотники и рабочие с плетнями, с лестницами и фашинником, понеслись бегом.
Ни зги не было видно. Вдруг раздался отклик многих неприятельских часовых, за волчьими ямами стоявших, и потом их выстрелы. Как ни старались наши тихо настилать плетнями волчьи ямы, но шорох возбудил внимание неприятеля. Понеслись выстрелы отводных караулов неприятельских; но ответа с нашей стороны не было.
На минуту все замолкло. На батареях его засверкали огни, и в мертвой тишине раздался гром выстрелов из пушек светлыми ядрами. Вся окружность была ими освещена, и поляки увидали нас в самой близи укрепления. — Мы перепорхнули волчьи ямы. — Закипели, зажглись ружейные их выстрелы, и загремела артиллерия со всего их укрепления. Нам видна стала ужасная у них тревога и суета. — Бедняжки! Они нас не ожидали. — К счастью нашему, по гениальному распоряжению Александра Васильевича, мы были уж так близко рва, что их картечи, пули и ядра нам сделали мало вреда.
С нашей стороны не было ни малейшего отзыва на их огонь. Всё молчало, и сближалось шибким шагом к укреплению. Лишь дошли до рва, в то же мгновение брошен в него фашинник, и поставлены к валу лестницы; стрелки рассыпались по краю рва, били пулями по головам неприятеля, и колонна пошла штурмом. Крик наш и наших резервов — ура! поразил ужасом неприятеля. Начался смертельный бой; по всему неприятельскому укреплению кипел перекатный огонь из ружей и пушек; он сыпался, гремел, лился на нас неумолкаемо. Бой барабанов, звук труб, крик наших — ура! и крик врагов — za oyczizne! т.е. за о отечество! все это с громом стрельбы сливалось в страшный, неизобразимый гул. Это было преставление света. — Сильно, отчаянно неприятель дрался на валу, но наконец был опрокинут штыками, и, поражаемый от чела до пят бежал. — Тут минуты на три выстрелы замолкли — знак, что первое укрепление взято. Колонна наша, как передовая, мгновенно сплотилась в двенадцати шереножную колонну. Охотники, высланные вперед, пустили беглый огонь, и неприятель отвечал сильным огнем пуль и картечи. Теперь мы увидали большой фронт многочисленного врага. Начальник наш Ф.Ф. Буксгевден и богатырь Ф.В. Харламов, (тут он командовал уже полком), закричали: дети! вперед! Голос последнего раздавался, как гром. Мы двинулись, и вся наша армия шибко шла на бой к неприятелю; со словом — ура! всё кинулось вперед. Неприятель осыпал нас с фронта своего пулями, а с батарей картечью и ядрами; но мы добрались до него без выстрела, и он сам ринулся на наших со штыками. Штык с штыком и грудь с грудью в темноте сшиблись. Борьба была на смерть! — Храбро, отчаянно, даже с остервенением дрались поляки. Это были герои!… Но с бывшими тогда русскими богатырями трудно было бороться. — Долго наши жестоко бились, и неприятель пал; и остальные спаслись бегом во второе укрепление при самой Праге. — Стало светать. В это мгновение по приказанию Александра Васильевича прибыли наши резервы, и с ними — и это последнее укрепление скоро и быстро, но не без сильного самоотвержения, взято. Поляки лишились всей надежды, да их и осталось слишком уже мало; они бежали в самую Прагу. — Жарко, трудно было нашим в эти три смертельные боевые схватки; но быстрота, с какою действовали наши войска, теперь неимоверна, а храбрость наших суворовцев-богатырей почти сверхъестественна.
Александр Васильевич следил за ходом штурма; он был слишком близко нас; ничто не скрывалось от его проницательного, гениального ума. Так он двинул резерв на помощь сражавшимся; так, по взятии последнего укрепления, в мгновение ока в самый нужный момент двинул к нам наши пушки ко входу в самую Прагу(центральный район Варшавы), где неприятель занял дома и засел по улицам за перегородки. — Место пушкам! закричали сзади нас; и орудия заревели, и ядра, гранаты и картечь загрохотали по строениям. — Вперед, дети! закричал громовым голосом богатырь наш, и все ринулось вперед по улице. Теперь только поляки военные и жители осыпали наших пулями, каменьями; даже женщины кидали на нас все, что только попадалось им в руки, и чем только могли язвить, летело на нас из окон. Пришлось штурмовать дома, и кровь вновь полилась. Работа кипела более часу. Наконец неприятель, вытесненный отовсюду, бежал к мосту, лежавшему чрез Вислу; но мост ночью в самый разгар штурма взорван, по приказанию Александра Васильевича, черноморскими казаками, подплывшими по реке на лодках; и поляки, не имея нигде спасения и не желая сдаться в плен, отчаянно защищаясь пали на штыках наших воинов, и множество побросалось в реку и потонуло. И так часа за три до полудня все было кончено. Тридцать тысяч неприятельского лучшего войска с страшными своими укреплениями, на коих было до сотни действовавших пушек, не существовало. Слышны были только стен и вопль раненых, да выстрелы из пушек. Сильная эта батарея много вредила нашим: она беспрерывно посылала к нам ядра, гранаты и дальнюю картечь. Наконец и она умолкла. Повсюду стало тихо — ни одного выстрела.
Прага пылала. Восточный ветер раздувал огонь. пожар произошел от гранат, которыми били из пушек по строениям: наши, выгоняя неприятеля, а неприятельская за Висленская батарея действуя против наших.
Мы осмотрелись. Господи Боже наш! какой ужасный вид! все ратники были в крови; все места, где кипел бой, устланы были толпами раненых поляков; куда ни взглянешь, — ровно помост убитых; а ретраншамент с его батареями, с глубокими рвами; с высокими валами и большею частию с двойным тыном (палисадом), — о,… это были почти непреодолимые укрепления! … Воины дивились, каким чудом вся эта преграда была ими взята, и говорили: Бог, один. Он милосердый помог нам взять все это грозное укрепление!… Да и без Александра Васильевича едва ли бы мы успели это сделать А с ним при помощи Божией все трын-трава!
Так рассуждали между собою солдаты-герои.
Наша, как передовая колонна, под командою боевого Ф.Ф. Буксгевдена, заняла берег Вислы в самой Праге(центр Варшавы). Мы были усилены егерскими баталионами. Прочие войска все расположены были на самом укреплении и вокруг Праги; а корпус барона Ферзена стал выше Праги, вверх по течению реки Вислы.
Александр Васильевич, по окончании боя, отдыхал несколько времени на соломе в разбитой на укреплении палатке. Один обрубок дерева служил ему стулом, а другой столом. Здесь он благодарил собравшихся к нему генералов и полковых начальников; и здесь принимал с ласкою и добродушием пленных польских генералов и высших штаб-офицеров. Между тем войска забирали и перевозили в одно место неприятельскую артиллерию, оружие, и собирали в одно место пленных. Костры ружей и прочего оружия были навалены, и с лишком сто пушек смирнехонько поглядывали теперь на наших, как будто с удивлением. Всех здоровых пленных того же дня и на другой день Александр Васильевич отпустил на честное слово — не воевать противу нас и не сообщаться с буйными республиканцами, в Варшаве с ума сходящими. Раненые поляки собирались в дома, уцелевшие от пожара; и им оказываемо было все пособие и давалось продовольствие наравне с нашими. — Весь неприятельский лагерь с его имуществом достался победителям; во время боя не была пощажена и самая Прага. «Возьми лагерь, — все ваше; возьми крепость, — все ваше». Это слова Александра Васильевича в его катехизисе. А Прага была укрепленное место, и жители были противу нас вооружены.
Урон неприятельский был велик. Говорили в то время, что поляки потеряли убитыми и ранеными до 14 тысяч человек, в числе их было четыре генерала, более 13 тыс. пленными, два генерала, до тридцати штаб-офицеров и выше четырехсот офицеров; утонуло в реке Висла до трех тысяч. Не знаю, спасся ли кто из поляков от рук наших воинов.
С нашей стороны урон был также велик. Убито было до четырех сот богатырей, — в том числе десять офицеров; и ранено выше полутора тысячи, в этом числе было до сорока офицеров. Так тогда было об этом говорено. Одного нашего полка, как передового, убито было один офицер и сорок девять человек нижних чинов, да ранено пять офицеров и сто тридцать восемь человек ратников. Командовавший полком премьер-майор Дорш с самого начала штурма получил сильную контузию, от которой в последствии времени и помер.
Теперь в Праге по берегу Вислы в закрытых местах поставлены были наши пушки, а пред мостовым укреплением расположена главная артиллерия. Во все остальное время дня (24 числа), и даже ночью с вечера, шум, крик и вопль, нередко с ружейными выстрелами, неслись к нам чрез Вислу. Изредка днем и часа два вечером зависленская неприятельская батарея посылала к нам приветствие ядрами, гранатами и дальнею картечью. На это доброе их к нам расположение наши ни одним выстрелом не отдарили их. Так было приказано от Александра Васильевича. — Ночь прошла у нас спокойно, но в высочайшей осторожности. В это время предмостное неприятельское укрепление нашими переделано и обращено было в нашу главную батарею.
Наша рота с егерями прикрывала этот главный пункт. Вдруг около полуночи, с 24-го на 25-е число, слышим звук труб и бой барабана; с неприятельской стороны давали знать о чем-то важном. При свете их фонарей мы увидали кучу народа и белое знамя; две лодки с несколькими людьми, отчалив от своего берега, плыли к нам; то были посланники от польского несчастного короля с письмом к Александру Васильевичу. Их было человек шесть в национальном и в военном платье. Ф.Ф. Буксгевден и наш начальник, премьер-майор Харламов, приняли их со всем уважением, и отправили в стан к Александру Васильевичу. Толпы народа безоружного со светочами покрывали левый берег Вислы. Они ждали назад своих посланников. В это время с их стороны не было ни одного выстрела.
25-го числа, часу в восьмом утра разнесся слух, что Варшава безусловно покоряется Александру Васильевичу, и просит помилования.
Вскоре за сим польские посланники возвратились к берегу с радостными лицами.Народ, покрывавший левый берег реки, радостно с криком удовольствия принял их, и на руках своих вынес из лодок на берег. Еще с средины, реки кричали ему посланники: Pokuy! Pokuy! т. е. покой! мир!
В один из протекших дней было по колоннам благодарственное Господу Богу моление за победу над врагами. Воины молились усердно. Рассказывали, что Александр Васильевич при этом беспрерывно с сердечным умилением клал земные поклоны.
С 25-го октября ни одного дня не проходило, чтобы Александр Васильич не объезжал войска, и не говорил с воинами; но в первый раз после сражения, ездивши по колоннам, благодарил всех с восхищением от души. Речь его была проста, доступна нашей душе, но величественна. Помню только, что он в заключении сказал: видите ли братцы? ученье свет, неученье — тьма! Какие грозные укрепления вы взяли! это другой Измаил. С любовию к Богу, да с преданностию к Матушке-Царице, да с послушанием, да с усердием, все возможно! Помилуй Бог! все, все, все!!…
В эти же дни собраны были окружных селений жители, и глубокие, большие могилы ими ископаны, и все падшие поляки , в них зарыты. Наши убитые были похоронены с подобающею честью особо по христианскому обычаю.
В начале генваря 1806 года, проезжая из Варшавы в С.-Петербург, я нарочито упросил моего генерала заехать к этим огромным могилам, и мы поклонились праху наших соотечественников павших за спокойствие России. Могила наших опала; крестов, поставленных на ней нашими не видно было. Быть может, само время, или ненависть и фанатизм истребили их. Надписи на оставшихся искажены.
Примечание.
Время сказать о нашем богатыре-любимце и отце рядовых ратников, любимце Александра Васильевича. Федор Васильевич Харламов из дворян; вступил в военную службу, помнится, во время царствования Елизаветы Петровны. В 1775 году был уже поручиком в двуротной команде, кажется, Троицкого пехотного полка. В этот год или 1776 года в Крыму Александр Васильевич узнал богатыря, полюбил его как древле русского душою и духом, и с тех пор до самой смерти Харламова любил его истинно, сердечно. В 1789 году Харламов служил в нашем полку капитаном. В 1792 году был произведен за отличие в сражениях с поляками, в секунд-майоры, и получил орден Св. Георгия 4-го класса. В 1794 году за отличие в сражениях произведен: за Крупчицы в премьер-майоры, за Брест — в Подполковники, а за Прагу награжден золотою шпагою. Редкие тогда награды!!— В 1799 году за отличие в сражении при Нови в Италии, государем императором Павлом Первым произведен в генерал-майоры с назначением батальонным шефом лейб-гвардии Измайловского полка. После этого должно было ему отправиться к месту назначения в С.Петербург. Харламов явился к Александру Васильевичу и сказал: слышь ты, друг и отец наш Александр Васильевич (это была его поговорка), дела здесь еще не кончены, а я не совсем-то хорошо еще подрался с безбожными французишками. — И куда я годен буду в гвардии? — Слышь, друг и отец! Сделай милость, оставь меня здесь. Попроси о том царя-государя, а я послужу ему по-старому. (Это сам он после всем рассказывал). Александр Васильевич знал, что Харламов мог заменить ему тысячу воинов, и любив его, оставил в армии, и сделал о том представление. Государь император уважил просьбу, и Харламов был прикомандирован к нашему полку. В сражении при м. Урзерне, в Швейцарии, 13-го сентября он был ранен двумя пулями, но преследовал и опрокидывал в штыки неприятеля. Картечный выстрел сразил витязя. Он сильно был ранен в правое плечо, и после того перенесен в местечко, и сдан тамошнему пастору. Горько было ратникам расстаться с ним; и как ни тверд был Федор Васильевич, но прослезился и сказал: дети! прощайте, и служите Богу и Царю по прежнему. — От сильной боли долее он не мог говорить, и мы оставили его навеки, оставили с сокрушенным сердцем и слезами. — Служивший тогда в нашем полку поручиком Н. Ив. Селявин, (впоследствии времени товарищ министра императорского двора), был оставлен после сражения при Муттентале для присмотра за ранеными и сдачи их французскому правительству. В 1800г., возвратившись из Франции в полк, он рассказывал, что Федор Васильевич Харламов, оправился было, и была надежда на выздоровление, но при переезде во Францию раны его расстроились, и он помер в г. Нанси.
Федор Васильевич был истинный христианин; строг, но справедлив с своими подчиненными; любил их, как отец детей; любим был высшими начальниками; в сражениях был храбр и неутомим. Во всю мою долговременную службу я не видал в том ему подобного, да и не слыхал. Рост имел — два аршина 12½ вершков; плотен и, как тополь, — строен. Лицо имел, несмотря на семидесятилетний свой возраст, благообразное, мужественное, и силу непомерную.
Мир праху твоему, истинно русский дворянин воин, сын отечества и верноподданнейший слуга царскому престолу!! — Любимец и отец ратников! — Мир праху твоему!!…
Штурм ТВ
(Сокр.)