Очередная годовщина начала Второй Гражданской войны в России – повод вспомнить истинных патриотов.
Автор-Димитрий Саввин.
В потоке событий – потоке весьма бурном – пролетел еще один год, и вновь календарь напоминает о приближении того летнего дня, самого длинного в году, который навсегда вписан в русскую историю. Вновь на пороге 22 июня, первый день войны в 1941 г. – или даже сразу трех войн. Для советских это была Великая Отечественная война. Для всего остального мира – советско-германская в рамках Второй мировой. А для многих русских людей она стала Второй Гражданской, продолжением той борьбы, которая вспыхнула в 1917 г. и которая, очевидно, не завершилась и до сего дня. И Русское Православие, и Русская Церковь с 1917 г. и по настоящий момент, так или иначе, остаются сопричастными этой борьбе.
Это, в общем и целом, вещи бесспорные.
Но вопрос о том, какой именно была эта сопричастность, — остается болезненно открытым до сего дня. Особенно это касается периода с 1941-го по 1945-й. Что ж – очередная годовщина дает отличный повод для того, чтобы вновь попытаться ответить на этот неудобный вопрос…
Как известно, в 1927 г. Православная Российская Церковь пережила раскол, который каждая из сторон именовала по-своему. Что касается сергианской Московской патриархии, то ее позиция в период войны 1941-45 гг. представляется вполне однозначной. Начиная со знаменитого послания митрополита Сергия (Страгородского), в котором он осудил фашизм, помянул Соловья-разбойника и признал границы атеистического СССР священным, РПЦ МП твердо стояла на позициях «советского патриотизма».
Но только на первый взгляд.
Вскоре после того, как не только отдельные приходы, но и целые епархии Московской патриархии стали оказываться на подконтрольной Третьему Рейху территории, «полная лояльность» дала трещину. Как только патриархийный митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский), считавшийся маститым агентом НКВД, оказался за пределами досягаемости для большевиков, он сразу же занял однозначно антикоммунистическую и вполне коллаборационистскую позицию, призвав «народы России» к восстанию против Сталина. Что же до «полной лояльности», то на этот счет им было официально заявлено: «Московская Патриархия никогда внутренне не примирялась с безбожной властью». Надо отдать должное митрополиту (впоследствии погибшему, по всей вероятности, от рук большевицких диверсантов): суть ситуации была им описана предельно честно. То есть «нам выкручивали руки, отсюда и советский патриотизм». Как только руки выкручивать перестали, советский патриотизм естественным образом сменяется антикоммунизмом.
Пример митрополита Сергия (Воскресенского) наглядно показал, что «советский патриотизм», который достаточно старательно прививался клиру и мирянам сергианской Московской патриархии, к 1941 г. все еще оставался «дикой маслиной», которая на церковном древе толком не прижилась.
Что же касается Русской Зарубежной Церкви, которую и недоброжелатели, и ее собственные чада называли и называют «белой», то там еще до начала войны сложилось как минимум доброжелательное отношение к Третьему Рейху. И, в отличие от сергианской «лояльности» советскому правительству, здесь наметившаяся умеренная симпатия была взаимной. Тут можно вспомнить и о том, что именно РПЦЗ была признана единственной Русской Церковью на территории Рейха, вследствие чего еще в 1936 г. ей был присвоен статус «корпорации публичного права» (наравне с протестантами и католиками; для эмигрантской Церкви – статус более чем серьезный). И о постройке православного кафедрального собора в Берлине в 1938 г., профинансированной Гитлером. И, разумеется, о благодарственном адресе за подписью Митрополита Анастасия, поднесенном по этому случаю фюреру, в котором, в частности, сказано: «Мы знаем из достоверных источников, что верующий русский народ, стонущий под игом рабства и ожидающий своего освободителя, постоянно возносит к Богу молитвы о том, чтобы Он сохранил Вас, руководил Вами и даровал Вам свою всесильную помощь».
Потому едва ли стоит удивляться тем словам архиепископа Серафима (Ляде), которыми он обратился к своей пастве в июне 1941 г.: «Христолюбивый Вождь германского народа призвал свое победоносное войско к новой борьбе, к той борьбе, которой мы давно жаждали – к освященной борьбе против богоборцев, палачей и насильников, засевших в Московском Кремле… Воистину начался новый крестовый поход во имя спасения народов от антихристовой силы». Но что там митрополит Серафим, если даже весьма умеренный «евлогианин» Иоанн (Шаховской) назвал «железно-точную руку» Вермахта орудием Провидения!
Впрочем, вскоре отношение большинства иерархов РПЦЗ к Третьему Рейху станет достаточно скептическим – главным образом, из-за весомых подозрений в антирусском характере германской политики, а также из-за недопущения Зарубежной Церкви на оккупированные русские территории. И, тем не менее, до самого конца войны позиция РПЦЗ в целом была вполне коллаборационистской.
Приводить примеры высказываний и публичных деклараций можно очень и очень долго.
Очевидно, что и 22 июня 1941 г., и даже в апреле 1945 г. наиболее свободная в своих поступках часть Русской Церкви безусловно выбрала путь сотрудничества с Третьим Рейхом. Весьма разные люди, начиная от этнического немца Серафима (Ляде) и заканчивая формально сергианским митрополитом Сергием (Воскресенским) – все они тогда, в тот самый длинный день 1941 г., увидели в немецких солдатах своих освободителей.
Потому, несмотря на все разочарования и претензии, они считали все же необходимым продолжать сотрудничать с Рейхом и помогать ему в борьбе с большевизмом. И речь идет не об «отдельных личностях», а о целых церковных юрисдикциях. Ибо тот же Митрополит Анастасий, как первоиерарх РПЦЗ, представлял не только самого себя и даже не только свою епархию, но всю Русскую Зарубежную Церковь.
Такова историческая реальность. Можно, конечно, заявить (как это не раз и делалось), что РПЦЗ и вообще русские православные коллаборационисты сотрудничали лишь с «консервативными антинацистскими силами, находившимися в оппозиции Гитлеру». Но это будет очевидным лукавством. Безусловно, со старым, кайзеровским еще офицерством поладить было куда проще, чем с нацистами. И именно с этой средой у русских антикоммунистов, как правило, складывались наилучшие отношения. Но сотрудничать приходилось все же не с некими «хорошими людьми», а с Третьим Рейхом как единым целым, а также со вполне конкретными и вполне нацистскими ведомствами, включая и структуры, которые впоследствии официально были признаны преступными (например, СС). И все те православные русские люди, священнослужители, монахи и миряне, которые на это пошли, не могли не отдавать себе отчета в том, что именно они делают.
Значит, было что-то, что перевешивало традиционную германскую русофобию и славянофобию. Что-то, что заставило православных епископов называть Гитлера (человека неясных религиозных взглядов) «христолюбивым Вождем». Что-то, что заставило казаков, с 1914 г. сражавшихся с немцами на полях Первой мировой войны, встать под немецкие знамена в ряды Вермахта и Ваффен-СС.
Что ж, в своих речах Митрополит Анастасий вполне определенно сформулировал мотивы, заставившие как его самого, так и многих других русских людей пойти по этому пути. 19 ноября 1944 г. в своей проповеди в том самом берлинском Воскресенском соборе он сказал: «Мы принадлежим к разным поколениям. Не все мы одинаково мыслим… нас соединяет ныне всех одно чувство – смертельная непримиримость к большевицкому злу и пламенное желание искоренить его на Русской земле… Пока это зло угрожает как нашему Отечеству, так и всей Европе, — повсюду будет утверждаться смерть и разрушение. И поскольку вы, дорогие братья и сестры, стремитесь сокрушить это страшное зло, поскольку вы боретесь за торжество света против тьмы, свободы против насилия, христианства и культуры против надругательства и уничтожения человеческой личности, вы творите подлинно патриотическое, даже более того, мировое дело, и Церковь не может не благословить вашего великого и святого начинания».
Большевизм рассматривался как абсолютное, инфернальное зло. И едва ли с православно-христианской точки зрения он может рассматриваться как-либо иначе. Ибо нельзя иначе оценивать режим, который ставит своей целью полное уничтожение Христианства, и готов к этой цели идти через миллионы и десятки миллионов трупов. В этом смысле, в 1917 г. Россию не просто атаковал коварный враг, германские шпионы или некие предатели. Для православного религиозного сознания уничтожение православной Империи и создание на ее обломках, на крови и муках русского народа, цитадели воинствующего атеизма не могло означать чего-либо еще, кроме начала построения царства антихриста. Борьба с большевизмом изначально явилась борьбой религиозной, борьбой с не просто враждебной, но с поистине сатанинской силой.
На фоне этой апокалипсического масштаба схватки гитлеровские претензии на «превосходство» и «главенство», вкупе с русофобской болтовней некоторых нацистских лидеров, выглядели откровенно мелко. Соперничество за те или иные земли и ресурсы в тот момент, когда встал вопрос о дальнейшей судьбе нескольких христианских цивилизаций, едва ли могло занимать по-настоящему религиозные умы. И тогда-то становится понятным пафос того же митрополита Серафима (Ляде), равно как и становится понятным, в каком смысле Гитлер был назван им «христолюбивым Вождем».
Эта ситуация стала и величайшим искушением для православного русского сознания. Нужно было определиться, что дороже: Небесное Отечество, куда нет пути вне Церкви и вне Православия, или Отечество земное – Отечество в смысле территории, «священных границ», земли, лютиков в полях и окушков в речке. Что важнее: сохранение правой веры, или же березы под Москвой, пусть даже сталинской? Может ли, наконец, Россия быть Россией вне Православия и вне своей исторической культуры, Православием порожденной? Что ценнее: иллюзия «независимости» Родины в виде СССР, или временное ее ослабление или даже утрата суверенитета ради сохранения веры и национальной идентичности?
Вопросы кажутся простыми. Но миллионы людей выбрали грузинского уголовника Сталина, березку и окушков в речке, а не Православие, Церковь и русскость. Выбрали тело и отвергли оживлявший его тысячу лет дух. И с точки зрения нехристианской, материалистической (то есть советской), это было вполне логично.
Но православный встать на эту точку зрения не может (если, конечно, он хочет оставаться православным). Христос есть Абсолютная Ценность, бесконечно более высокая, чем абстрактный патриотизм – патриотизм березок, полей и рек. Советская Россия – это лишь мертвое, разлагающееся тело, лишенное своей великой души. И лишь Христос может вернуть в этот смрадный труп жизнь, вернуть душу.
Именно поэтому и Русская Зарубежная Церковь, и многие православные клирики и миряне из Московской патриархии твердо встали на сторону Третьего Рейха, так как Третий Рейх был единственной силой, готовой бороться против безбожной большевицкой власти. Встали также, как когда-то Святой Александр Невский стал на колени перед Бату-ханом, чтобы, потеряв государственную независимость, сохранить свою веру…
И если прав был Александр Невский, если прав был Даниил Московский – то правы были и те, кто тогда, в тот самый длинный день 1941 года, отказались признать своей Родиной богоборческий СССР. Ибо для христианина Родина лишь начинается на земле, но продолжается – на небе. И иногда нужно поступиться землей, чтобы не лишиться неба.
А раз так, то те православные русские люди, кто выбрал несоветский флаг в войне 1941-45 гг., не были предателями. И они не ошибались – по крайней мере, в рамках своей религиозной системы ценностей. По-другому поступить они не могли.
И они, несомненно, заслужили того, чтобы их мерили той мерой, которой они сами отмеряли свою жизнь.
Источник: www.portal-credo.ru